«Почему цифры запоминаются легко по сравнению со словами?..» Почему цифры запоминаются легко по сравнению со словами? Слово – Психея, летает, дышит, меняется, оставляет след, То призраком проскользнет, то вихрем взмоет, цунами, Вот оно, вот оно! То вдруг его нет. Цифра требует к своей плоской персоне особого внимания, Ее вытаскивает из чащи событий хоботок Цепкого, заинтересованного, спортивно воспитанного сознания, Только так от нее может быть прок. И когда я силюсь вспомнить смысл сообщения или доклада, Вижу голубые глаза докладчика и «горячую лобную кость», Знаю, мысль не положишь в карман и не вынешь, ей надо Захотеть посетить тебя, сказано: мысль как гость. Вижу, вижу, как ты стоишь у окна вагона – на юг дорога, Держась за поручни, не успевая переводить взгляд, Белая рубашка, ее треплет ночной ветер из Таганрога, Что-то сказал, что – не помню, ты весел, нет, рад. Жизнь – ты сон, когда не знаешь, что спишь, сновидение, Цветные картинки яркие, но слегка запотел объектив, Всё перепуталось, связано, сцеплено, как в стихотворении, Не всегда даже знаю, кто умер, кто жив. «Что же так чужая смерть нас пугает…» Что же так чужая смерть нас пугает, Посторонняя? Ведь все умрем, последнего позора Не избежать и здоровенному покуда бугаю, Всех обнимет, запрячет, никто не останется без призора. Я звоню в парикмахерскую, чтобы Узнать, в какую смену работает Попова Галя: Во вторник утром, а в среду вечером? Попробуй Тогда успеть! А если наоборот, то тоже едва ли. Набираю номер – бодрый голос вещает об урожае. Ура, дозвонилась! Мне говорят: нет ее. Молчанье. А когда… И ненужный вопрос опережая: Умерла она, первого похоронили… Да, внезапно, случайно. Этого не может быть, потому что так не бывает! Жизнь в борьбе со всеми страхами, с самой смертью, казалось, На нее, как на самую надежную сваю, На грубоватое ее лихое спокойствие опиралась. Ничему не удивилась, всё приняла Галя Попова. Без нее не обойтись, и нет другого выхода, как создать, Экстренно сделать снова Такую же. Такую же? А сын Костя? А парализованная мать? А морозные узоры на стеклах и радиопередачи? Будут, будут завтра, как сегодня. К чужой смерти мы как-то не готовы. Иначе Со своей – всегда с нами, почти родня, у, сводня! «А что до любовниц – чужими словами воспользовавшись, ты сказал…» А что до любовниц – чужими словами воспользовавшись, ты сказал, Запнувшись на миг, – я успела подумать, что кто-то И горько таился, и втайне, наверное, горевал, — Как много вмещает возможностей крошечный интервал… Скорее всего, ухмылялся молодцевато без тени заботы. Затем я подумала, что… есть такие названия, имена, Которые в поисках вечных находятся и не находят предмета. «Любовница» – кто это? Предательница-жена Плохая, неверная? Но и другое возможно: одна Из многих, не слишком ценимых, а так – мимоходом пригрета. И та, и другая, и есть еще третья, но тоже плачевная роль. Все, все унизительны… Женщиной быть разве можно? Поэт восхищался: быть женщиной – это геройство и шаг! О, конечно, но соль Восторженного восклицания в чем-то другом, где-то рядом, как соль И соль-диез, взятый невольно, задетый неосторожно. «Люди делятся не на тех, кто знает и не знает…»
Люди делятся не на тех, кто знает и не знает Живопись, литературу, может что-то здравое Сказать о Достоевском, видел «Данаю», А на тех, кто выискивал лекарственные травы, Потом бегал за врачом, получал снимок, Прятал заключение рентгенолога, достал, бывалый, Солкосериловую мазь, камфарным пропах спиртом, помимо Всего прочего добыл «эссенциале форте», а затем – покрывало, Подушечку и тапки должен был покупать на Кропоткинской в магазине Похоронных принадлежностей: «Вам – белые или Посимпатичнее советую, в цветочек, вот, сверху в корзине, Нужно же какое-то разнообразие», кого томили В молчаливой очереди на «опознание тела» Перед доской-прейскурантом в тусклом полуподвале: «Кремация трупа взрослого – 20 р. 60 к., словно пластинку заело — Трупа детского – 10 р. 30 к.», про себя еще повторяя: «эссенциале, эссенциале»; На тех, что, прижавшись к пористым стенам крематорского Малого зала, Толпились вокруг противоестественного предмета, Ни на что не похожего, я бы сказала… — И тех, кому еще предстоит всё это. «И нет провинции, изобилие, ровно разлитое везде…» И нет провинции, изобилие, ровно разлитое везде. Уютные коттеджи – как театральные декорации, Осенняя листва, отраженная в чистой воде, Подростки – как манекены, трикотажные грации. Погружаясь в чужой частный мир, погоди, постой Восхищаться приветливым «бай» и «хай» приветливым столь же, Ни у кого здесь нет повода заметить, как заметил Толстой, Что прощание радостнее встречи, но всё больше Хочется вон, к своему корыту, домой. Ах, как не завидую местным счастливцам! Наш поэт, ныне бог литературной удачи, бывший изгой, Я издали полюбуюсь тобой и твоей девицей! Как славно деловитой американкой не быть, С кошачьими ухватками вычислительной машиной, Бесполезно марать бумагу, рвать в задумчивости нить, Презирать престиж с его мелкой возней мышиной. В самолете услышу родную речь, привычный накал, Как ни одень советского человека, дело ведь не в материи, С четверенек, бедняга, не может, еще не встал. Здравствуй, здравствуй, скотина Иван Петрович, прощай, Джерри! |
