– Когда он будет там? – слышу я его вопрос.

– Около половины восьмого. Ты должен приехать через два часа, – чей-то голос рокочет в динамике телефона.

– Позвоню, как приеду, – отвечает Кэл.

Он садится на кровать и начинает обуваться. Я тихо сажусь рядом и пытаюсь угадать, как сильно он зол на меня.

– Часы ведь водонепроницаемые, – сухо говорю ему я, пытаясь скрыть искренность в голосе.

– А если нет, разве тебе не было бы плевать на это? – спрашивает он, обводя взглядом мой наряд. Мне всегда нравилось, как он отвечает вопросом на вопрос.

– Да, возможно, я немного перегнула палку, – признаю я, наблюдая, как Кэл переобувается из кроссовок в черные мокасины.

Я надуваю губы, потому что он игнорирует меня. Я встаю с кровати и становлюсь перед ним, но он даже не удосуживается взглянуть на меня.

– А в этот раз все по-другому, потому что...? – спрашивает он без особого энтузиазма.

– Ты надолго едешь? – спрашиваю я, становясь между его бедер и целенаправленно игнорируя его предыдущий вопрос.

– А ты будешь скучать по мне? – спрашивает Кэл, но это скорее утверждение, чем вопрос.

Он развязывает пояс моего халата. Я не отвечаю и смотрю ему прямо в глаза, зная, что мои все скажут за меня. Он заставляет халат соскользнуть с плеч и полностью снимает его с меня.

– Постарайся в следующий раз избавить меня от извинений, – его голос становится низким и гортанным, заставляя мое сердце биться чаще. Он пробегает взглядом по моему телу и останавливается на моих глазах. – Они ни к чему, – говорит он, расстегивая мой лифчик.

– Кто сказал, что я извиняюсь? – возражаю я, и он притягивает меня к себе.

Его губы сталкиваются с моими. Я не борюсь с его языком за право господства, а позволяю ему свободно исследовать мой рот. Я крепко обхватываю ногами его талию, и Кэл, полностью освободив меня от халата, бросает его на пол. Я начинаю расстегивать его рубашку, смотря ему в глаза. Клянусь, иногда он читает мои мысли.

К счастью, он может прочесть в моих глазах и то, что я не в силах сказать ему. По меньшей мере, я знаю, что чем дольше мы с ним будем заниматься любовью, тем дольше эта связь будет между нами, прежде чем он уйдет, так что я пытаюсь найти в этом утешение.

* * *

Вот уже второй раз за сегодня на мне нет ничего, кроме холодной простыни. Половина кровати, на которой лежал Кэл, теперь холодная. Сейчас он одевается после душа, и я знаю, что через час снова останусь одна. Вот как все происходит между нами в физическом плане: между нами нет никаких границ, и все мои потребности удовлетворяются, но все, что за этими пределами – никому не принадлежащая территория, и, кажется, мне никогда туда не попасть, даже одной ногой. Он превращается из внимательного, чуткого и связанного со мной мужчины в замкнутого, далекого и отстраненного, так что мне интересно, почему я?

Любая неизвестная женщина могла бы полностью удовлетворять все его нужды. Он никогда не подпустит меня к себе в любом другом плане, кроме как сексуальном. Мне становится труднее видеть разницу между женой и первоклассным эскортом.

– Я вернусь завтра... или, скорее всего, в четверг, – спокойно констатирует Кэл.

Я бросаю на него взгляд и отворачиваюсь. Не могу поверить, что до сих пор так расстраиваюсь, в конце концов, это превратилось в рутину. Я пытаюсь справиться со слезами. Он не заслуживает их.

Кэл присаживается рядом со мной.

– Что случилось? – спрашивает он с искренностью, переплетенной с сарказмом.

– Не знаю, Кэл. Что случилось? – с сарказмом спрашиваю я.

– В чем дело? Не похоже, что ты будешь скучать по мне, – он целует меня в плечо одним из тех поцелуев, которые могут заставить меня простить ему что угодно. – Знаю, но я буду скучать. Совсем немного.

Последние слова Кэл произносит игриво. Я смотрю, как он надевает пальто, затем берет свою сумку с вещами. Я могла бы практически пересказать эту сцену по памяти.

– Проводи меня до двери, – просит он, выходя из спальни.

Я начинаю укутываться в простынь.

– Оставь простынь. Пожалуйста, – Кэл улыбается с таким блеском в глазах, по которому я скучала.

Я чувствую, как начинаю краснеть, но слушаюсь его. Выхожу за дверь, которую он придерживает для меня, и весело закатываю глаза. Через мгновение я чувствую, как он шлепает меня по заду.

– Кэл! – кричу я, потирая свою саднящую задницу.

Я должна была предвидеть это.

Когда мы доходим до входной двери, я скрещиваю руки, так как начала замерзать, ведь стою без одежды.

– Не позднее четверга, – гримасничаю я.

– Посмотрим, что мне удастся сделать, – расплывчато обещает он.

– Ну, надеюсь, увижу тебя, – говорю я, раздраженная отсутствием ответа.

– Перестань гримасничать. У тебя это получается слишком сексуально, когда я ухожу, – произносит Кэл, прежде чем украсть у меня один быстрый поцелуй.

Я быстро закрываю за ним дверь. На нашем этаже только две квартиры, и во второй никто не живет, но я не хотела бы смутить каких-нибудь потенциальных жильцов.

Я прислоняюсь головой к двери. Клянусь, наши отношения как будто маятник или партия в теннис, но только правила устанавливает он. Когда все плохо, все действительно плохо. А когда все хорошо, все очень хорошо. Я одновременно люблю и ненавижу его. Но таков Кэл.

Иногда, даже если ненадолго, он забавный, веселый и открытый, как раньше. А иногда он может быть настоящим подонком, который кажется веселым только самому себе. Когда я впервые увидела его, я подумала, что он загадочный. Теперь я пытаюсь вспомнить, был ли он в таком же дурном настроении, когда мы встретились, или я просто ослепла от того, что он выглядел так хорошо и беззаботно.

Глава 4

30 апреля 2008 года

– Да ты приоделась, – дразнит меня Хилари, моя соседка по комнате, пока я заплетаю французскую косу.

– Ну, он сказал, что мы немного повеселимся, так что я решила одеться повседневно, – защищаюсь я, ссылаясь на свитер и синие джинсы.

Конечно, она думает, что лучше бы надеть мало что прикрывающую юбку и облегающую блузку, именно так она одевается на свидания.

Мы с Хилари как день и ночь. Она – высокая статная блондинка. Ну, когда красится в свой натуральный цвет. Однажды я тоже была блондинкой, не очень удачный эксперимент. Обычно я брюнетка, а мой рост едва дотягивает до 165 см и это с каблуками. Я могу провести всю ночь за книгой или просмотром телевизора, а Хилари и слышать об этом не хочет, она много раз вытягивала меня с работы, чтобы тусить где-нибудь всю ночь.

Я не могу её винить. Мы обе выросли в небольших городках в штате Мичиган, но наше детство не могло быть таким похожим. Отец Хилари – широко известный священник, он держал её с сестрами в ежовых рукавицах. Она говорит, что мать не особо пыталась ему как-то помешать.

Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было три, так что я не могу позволить себе жаловаться на чрезмерную заботу отца или на слишком робкую мать. Моя тетя Рейвен воспитала меня и довела до совершенства родительский баланс между дисциплиной и свободой, что не так уж и плохо для женщины, которая никогда не хотела детей.

Думаю, иметь такого отца, который никогда не позволил бы пойти дочке в школу танцев, означает только то, что дочь будет компенсировать потерянное время, наслаждаясь утраченной свободой. Где-то в глубине души я восхищаюсь независимостью Хилари. Она никогда не позволяет чему-нибудь сломать её и делает то, что хочет, несмотря на мнение других. Она перекрашивала свои длинные волнистые волосы в различные цвета больше раз, чем я могу сосчитать, и она единственная из моих знакомых, кто носит фиолетовые и зеленые контактные линзы поверх своих великолепных детских голубых глаз. Иногда я задаюсь вопросом, нет ли у неё биполярного расстройства.

– Может, когда он сказал «веселиться», он имел в виду именно это, – смеётся Хилари.