Кит нашарил палку, но та обломилась, как раз когда он воткнул ее в рычаг. Нужно что-нибудь покрепче. Он снова принялся искать.

– Нет, сынок, – сказала мама. – Тебе надо бежать. Ты должен доставить этот камень дяде. Это След Азбана, Первого Енота.

– И что? Я не могу тебя бросить, – взмолился Кит.

– Мы с твоим отцом… – Голос у мамы надломился. – Мы всегда будем с тобой. – Свободными лапами она обняла Кита. – Но ты должен разыскать дядю Рика. Ты должен помочь ему завершить начатое нами дело.

– Как я его найду? – Голос у Кита дрогнул. – Я никогда не был в городе.

Мама нагнулась и проткнула когтем одну из лаково-черных ягод, которыми была щедро усыпана лесная подстилка, и черным соком нацарапала адрес на тонкой полоске бересты.

– Будь осторожен, когда попадешь туда, – предупредила она Кита. – Соседи у него и правда сплошь роющиеся-в-отбросах-лживые-мерзавцы. Береги себя.

– Но я хочу, чтобы ты тоже… – Он поднял большую палку, которую только что нашел.

– Нет, – ответила мама. – Теперь тебе точно пора.

Собаки перевалили через гребень ближнего увала. Они остановились, обшаривая взглядом лес, и на миг замерли, учуяв Кита и его маму.

– Есть! – крикнул один пес.

– Вырасти храбрым и ловким, Кит, – умоляюще прошептала мама. – Добрым к родным и верным друзьям.

Кит колебался. Псы мчались.

– Беги! – крикнула мама в последний раз, и Кит бросил перед ней большую палку и попятился.

Прежде чем повернуться и удрать, он сомкнул кончики пальцев в форме буквы А – енотьем знаке приветствия и прощания, знаке Азбана, Первого Енота. Знаке доверия.

Мама ответила ему тем же жестом. Она доверила ему продолжать свое дело, найти дядю и расти самостоятельно. Это было прощание.

Кит отвернулся и рванул к реке, когда псы набросились на его мать. Он не слушал ни как они напали, ни ее крика: «И это все, на что вы способны, шлейколюбы блохастые!»

Он направлялся прямо в город под Рассеченным Небом, к дяде, которого никогда в жизни не видел. Мама сказала, что теперь судьба бессчетного множества зверей – в лоскутном кармане его курточки.

Он по-прежнему не понимал почему.

Небо заливали сумерки, тени опускали темную завесу над дневным миром, когда Кит добрался до Вывихнутого переулка. Он натянул кепочку поглубже на уши и поднял воротничок курточки. Ему казалось, что так он выглядит крутым парнем, таким, с кем роющиеся-в-отбросах-лживые-мерзавцы побоятся связываться, попадись они ему на пути.

Хотя бежал он день и ночь и еще целый день, пахло от него по-прежнему мхом, землей и корой. Запахами Большого Неба. Не горожанин, сразу видно, и он опасливо принюхивался к вечерним ароматам.

Ему здесь не место.

Здания по обеим сторонам переулка вырезали над головой узкую ленту, загораживая луну и звезды. Отсюда и Рассеченное Небо. А Кит пришел снаружи, оттуда, где небо было большое, насколько хватало глаз, и он никогда прежде не заходил ни в один город. Чувства его обострились.

Он уселся на задние лапы, обернув их полосатым хвостом, и принялся изучать зажатый в лапе кусочек бересты. Почерк напомнил ему о писавшем, и Кит шмыгнул носом. Он нащупал мешочек с зернами в переднем кармане и убедился, что его сбережения на месте. След Азбана он тоже переложил в кошель, чтобы не потерять. Загадочный предмет так и тянул кошель вниз, и Киту очень хотелось отдать камень дяде и выяснить, что он означает и почему Безблохие из-за него напали на родителей. Какое им вообще дело до Следа Азбана? Это енотий исторический артефакт вроде тех, что всегда собирали его мама и папа. Почему именно этот так важен?

Он нес этот странный камень сюда через все леса и людские предместья, через огромный зеленый мост, по которому неслись, бибикая, гигантские металлические машины, а сидевшие в них Люди даже не смотрели в его сторону. Не следи он за каждым шагом, его могли бы и переехать.

Люди думали, что считается только их цивилизация, и не особенно замечали происходящее в укромных уголках мира. Они не обращали внимания на шныряющих у них под ногами пушистых существ, если только не превращали их в домашних питомцев.

В старых историях Люди и звери были одной цивилизацией. Они говорили на языке друг друга и знали, кто как живет. И зрелище енота, топающего по мосту в кепке и куртке, не показалось бы странным, но теперь все друг друга забыли, и человеческая речь представлялась Киту просто смесью блеяния, хрюканья и ворчания, а их беготня ничего для него не значила.

Он высматривал таких же зверей, как он сам.

Неподвижный, как камень, он стоял возле старого металлического забора, отгораживавшего спуск возле туннеля вниз, к металлическим полосам, по которым денно и нощно с ревом проносились подземные поезда Людей.

Кит отошел от забора, не уверенный, в какую сторону податься. В земле рядом с ним имелась решетка, и под ней, где-то в темноте, журчала вода, какая-то подземная река. Запах сказал Киту, что реку заполняли стоки всего города, а под этими запахами таились другие – запахи страха и смерти. Он отодвинулся от решетки и споткнулся о ворчливого крота в каске и темных сварочных очках.

– С дороги, ты! – гаркнул крот. – В коллектор захотел?

– Я… не… я… – залепетал Кит, и тут бурый кролик в потрепанном коричневом костюме запрыгнул ему прямо на спину, отпихнув его в сторону.

– Шевелись, парень! – бросил он, не останавливаясь.

Вывихнутый переулок просыпался, начиналась ночная жизнь, и никто не стоял на месте.

В Вывихнутом переулке находили приют самые разные существа. Главное, чтобы им больше некуда было податься. Оказавшиеся на мели лисы ютились в норах рядом с полубезумными кроликами и курами-пенсионерками, а те, в свою очередь, жили над благочестивыми церковными мышами и крысами-сиротками. Ящерицы сдавали жилье, поссумы торговали бакалеей, а среди всего этого слонялись еноты в поисках легкой наживы, как поступали они со времен Азбана, Первого Енота.

Церковные мыши в сутанах раздавали брошюры, кроты спешили на длинную смену под землей – копать и чинить, а бездомные твари с нехорошими глазами высматривали неприятности или возможность таковые учинить.

Пока Кит таращился по сторонам, поссум Ансель открыл на ночь свою пекарню «Сладость в радость», заполнив переулок ароматами подслащенных желудевых галет, печенья на рыбьих костях и жареных пирожков с хрящиками. К поссуму уже выстроилась очередь, загибавшаяся за угол. Все пожирали глазами лакомый товар.

Лоснящийся удав, украшенный мозаикой из коричневых и белых чешуек, проскользнул к двери пекарни. Поссум напрягся, а остальные твари отвели глаза.

– Сссрок взноссса, Ансссель, – прошипел удав. – За безопасссность. Не хочетссся, чтобы у твоего бизнессса возникли неприятноссссти.

Поссум нахмурился, но выдал змею мешочек семян. Большой удав проглотил мешочек целиком, а затем двинулся к следующей двери, в салон «Стильная шкурка» к парикмахеру и стилисту Энрике Гало. Энрике, отставной бойцовый петух, завесил окна своей цирюльни плакатами из старых добрых деньков карьеры на ринге. Он тоже заплатил змею, а затем перевернул табличку и открыл заведение на ночь. Посмотрел, как змей уползает прочь трясти деньги из предпринимателей дальше по улице, покачал головой и молча потрусил внутрь.

Ни змея, ни поссум, ни петух не обращали на Кита внимания. Его вообще никто не замечал… никто, кроме братьев Чернохвостов, мгновенно учуявших молодого енота.

Будучи енотами сами, Шин и Флинн Чернохвосты обладали тонким нюхом и сразу замечали появление в переулке своих соплеменников.

– Этот явно из-под Большого Неба, – заметил брату Шин.

– Не знает, куда податься под нашим осколком неба с его проулками и мостовыми, – отозвался Флинн.