После того как прозвучало слово «беременна», все остальные слились для меня в белый шум. Лиза возникла на горизонте сравнительно недавно и до сих пор оставалась для меня скорее смутно знакомым именем, нежели персоной, которой уготовано навеки стать частью моей жизни. Она нарисовалась месяцев девять тому назад и, если ориентироваться на послужной список Иэна со времен нашего развода, вскоре уже должна была ему надоесть. Кажется, смутно припоминаю я, он вроде бы что-то говорил мне о том, что на этот раз все по-другому, но я тогда не восприняла его всерьез. И очень зря. Он не шутил.
У них будет настоящая семья.
Эта мысль точно ножом пронзает мое внезапно ожесточившееся и полное горечи сердце. Они будут жить в нормальном доме. Лиза пожнет плоды уверенного восхождения Иэна по карьерной лестнице. Мне вдруг становится удушающе тесно в моей крохотной квартирке. Я понимаю, что несправедлива к нему. Иэн выплачивает мою ипотеку и никогда не спорит со мной из-за денег. И все равно обида заглушает в моей душе все доводы разума: в дополнение к идеальной картинке своего безоблачного семейного счастья они заберут у меня на лето Адама! При одной мысли об этом мой взгляд застилает багровая пелена, словно сердце у меня лопнуло и вся кровь бросилась в глаза.
– Нет, – отрезаю я. – Он никуда не поедет.
Я не поздравляю его. Меня не волнует их будущий ребенок. Меня волнует исключительно мой собственный, уже имеющийся в наличии.
– Оставь, Лу, это совершенно не в твоем духе.
Он прислоняется к косяку, и мне вдруг бросается в глаза его брюшко. Ну почему он нашел себе кого-то нового, по-настоящему нового, а я нет? Почему я осталась не у дел, почему мои дни проходят точно в унылом ремейке «Дня сурка»?
– Он отлично проведет время, – продолжает между тем Иэн. – Ты же должна понимать. И у тебя тоже появится время на себя.
Передо мной проносятся эти двое суток. Время на себя – это не совсем то, что мне сейчас требуется.
– Нет. И ты должен был сперва посоветоваться со мной.
Я едва удерживаюсь, чтобы не топнуть ногой, и хотя сама понимаю, что веду себя по-детски, ничего не могу с этим сделать.
– Да, я знаю, знаю, извини, просто все получилось очень быстро. Хотя бы подумай об этом, ладно? – Вид у него становится виноватый. – У Адама каникулы. Я же знаю, что тебе вечно приходится выкручиваться. А так тебе не придется искать, куда бы пристроить Адама на то время, пока ты на работе, и у тебя будет передышка. Сможешь куда-нибудь выбраться, когда захочешь. Познакомиться с новыми людьми.
Он имеет в виду мужчин. О господи. Только этого мне сейчас и не хватало. Жалости моего неверного бывшего мужа. Это последняя капля. Я даже не говорю «нет», а просто с размаху захлопываю дверь у него перед носом, так что он едва успевает отскочить.
Он еще дважды жмет на кнопку звонка, но я не обращаю внимания. Меня переполняют обида, злость и растерянность. Но хуже всего сознание, что я не имею права чувствовать все это. Лиза, скорее всего, абсолютно нормальная женщина. Иэн не заслуживает быть несчастным. Я даже не думала, что несчастна, пока не случился этот дурацкий поцелуй с пьяных глаз. Утыкаюсь лбом в дверь, с трудом подавляя желание побиться головой о твердое дерево, чтобы вбить в нее хотя бы немного ума.
– Мамочка?
Я оборачиваюсь. Из гостиной на меня смотрит озадаченный Адам.
– Так мне можно поехать во Францию или нет?
– Я же велела тебе налить ванну, – рявкаю я, немедленно обозлившись вновь.
Иэн не имел никакого права обещать Адаму эту поездку, не переговорив предварительно со мной. Ну почему я вечно вынуждена играть роль злого родителя?
– Но…
– Марш в ванну! И нет, ни в какую Францию ты не поедешь, и точка.
Он бросает на меня сердитый взгляд, сгусток возмущения, лопнувший от моих слов.
– Почему?
– Потому что я так сказала.
– Это не причина. Я хочу поехать!
– Это вполне достаточная причина. И не спорь.
– Это дурацкая причина! У, дурацкая мама!
– Не смей разговаривать со мной таким тоном. А теперь марш в ванную, а не то не будет тебе никакой сказки на ночь.
Не выношу его, когда он так себя ведет. А он не выносит меня, когда я так себя веду.
– И не нужны мне твои сказки! Я хочу поехать во Францию! И папа тоже хочет, чтобы я поехал! Ты противная! Ненавижу тебя!
Он швыряет в меня пластмассового динозавра, которого до сих пор держал в руках. Потом с вызывающим топотом отправляется в ванную. До меня доносится хлопок дверью. Я тут не единственная, кто любит эффектные выходы. Поднимаю динозавра с пола и вижу у него на лапе наклейку Музея естественной истории.
Это лишь растравляет мои раны. Я черт знает сколько времени обещала Адаму отвести его туда, но как-то все руки не доходили. Когда основной груз забот о ребенке лежит на тебе, руки не доходят очень много до чего.
Купание не занимает много времени и не доставляет удовольствия ни одному из нас. Он игнорирует все мои попытки объяснить, почему я считаю поездку не лучшей идеей, и лишь молча сверкает глазами из-под мокрой челки. Такое впечатление, что даже в шесть лет он насквозь видит всю фальшь моих доводов. Дело вовсе не в том, что он никогда никуда не уезжал от меня на целый месяц. И не в том, что лучше было бы начать с недели на тот случай, если он заскучает. И похоже, не в том, что папе с Лизой не помешает сейчас побыть вдвоем в преддверии появления на свет малыша, – просто я не хочу терять то единственное, что у меня осталось. Его. Еще и Адама Иэн не получит.
– Просто ты ненавидишь папу и Лизу, – рычит он, когда я заворачиваю его безупречное маленькое тело в большое полотенце. – Ты ненавидишь их и хочешь, чтобы я тоже их ненавидел.
С этими словами он удаляется в свою комнату. Я, вся мокрая, стою на коленях на полу в ванной и потрясенно смотрю ему вслед. Неужели он в самом деле так думает? Лучше бы он закатывал нормальные детские истерики. Лучше бы вопил и визжал от ярости, чем вот так дуться, а потом бросать мне в лицо убийственную правду. Устами младенца…
– Почитать тебе «Гарри Поттера»? – спрашиваю я после того, как он облачается в пижаму, а я вывешиваю его полотенце сушиться в ванной.
– Нет.
– Точно?
Он не смотрит на меня, лишь крепче прижимает к себе плюшевого Паддингтона. Слишком крепко. Это выдает сдерживаемую злость и обиду. Лицо у него все еще мрачное. С таким же успехом мог бы выпятить нижнюю губу и тем ограничиться.
– Я хочу поехать во Францию с папой. Хочу есть улиток и купаться в море. Не хочу торчать здесь и ходить в летнюю школу, пока ты пропадаешь на работе.
– Я не все время на работе.
Его гнев задевает меня, и его слова тоже, потому что в них есть доля правды. Я не могу взять на лето отпуск, чтобы провести его с собственным ребенком, как многие другие матери.
– Ты много времени на работе. – Он негромко сопит носом и отворачивается от меня. Плюшевый Паддингтон, которого он по-прежнему крепко сжимает под мышкой, смотрит на меня поверх его худенького плечика с почти извиняющимся видом. – Ты не пускаешь меня, потому что ты противная.
С упавшим сердцем я смотрю на него. Это правда. До последнего слова. Адам прекрасно провел бы время во Франции. И его не было бы всего четыре недели, и это во многих отношениях действительно облегчило бы мне жизнь. И все же при мысли об этом я по-прежнему чувствую, как будто мне в сердце всадили нож. Да, моя жизнь стала бы легче, но при этом она сильно опустела бы.
Несмотря на его демонстративно холодный вид – он даже повернулся ко мне спиной, – я наклоняюсь и целую его в макушку. Стараясь не замечать его напряженной позы, вдыхаю чудесный запах чистоты, который принадлежит только ему, и никому больше. «Я всегда буду его матерью, – напоминаю я себе. – Лиза никогда меня не заменит».
– Я подумаю, – произношу я очень тихо, уже стоя на пороге, перед тем как выключить свет.
Отпустить его в эту поездку было бы правильно. Я отдаю себе в этом отчет, но когда я наливаю себе бокал вина и падаю на диван, мне по-прежнему хочется плакать. Целый месяц. За это время столько всего может измениться. Адам наверняка вернется подросшим. Я лишусь месяца чудесного времени, пока он еще изъявляет желание ласкаться, держать меня за руку и радуется тому, что он мой малыш. Я и глазом моргнуть не успею, как он превратится в подростка, сегодняшний скандал – это первый звоночек. Он вырастет, уйдет от меня и будет жить своей собственной жизнью, а я, скорее всего, так и останусь в этой крохотной клетушке, буду выбиваться из сил, чтобы удержаться на плаву в этом городе, жить в котором мне не по карману, общаясь с жалкой горсткой сомнительных друзей. Также мне ясно, что в приступе острой жалости к себе я все преувеличиваю и что на самом деле я все еще перевариваю сообщение о Лизиной беременности и пытаюсь понять, каким образом она отразится на моей жизни. Я не думала, что Иэн решится еще на одного ребенка. В первый раз он, кажется, не слишком всем этим интересовался.
