– Кого же?
Ормас кивнул на сундук. Безглазый уродец, словно понимая, что речь идет о нем, заворчал беспокойнее. В душе Эйзы шевельнулось сострадание, но она не сказала ни слова.
Вышли ранним вечером, когда спала жара. Ормас нес сундук, закрепленный на плечах кожаными ремнями. Атра и Радб сопровождали Эйзу. Зеркало, завернутое в грубое полотно, лежало у нее на коленях. На узкой ладье переплыли речку, отделявшую западную часть острова от остальной громады. Чем ближе подходила лодка, тем больше нависали над путниками гранитные глыбы лабиринта. Стены его поглощал ядовитый плющ, но черный камень проглядывал сквозь побеги, источенный ветрами и временем, но все-таки нерушимый. Какое могло быть дело этому древнему сооружению до нее, Эйзы? Лабиринт поглотит ее, как и всех, кто был прежде и будет после.
Добравшись до берега, спрятали лодку в зарослях. К лабиринту поднялись пешком. Вход так густо зарос плющом, что его не сразу удалось различить. Ормас снял сундук и с облегчением размял плечи. Солнце только начинало закатываться, и небо было расчерчено золотыми и красными полосами, отчего казалось, будто стены купаются в золоте и крови. Ормас снял с пояса широкий охотничий нож и, упершись ногой в край сундука, оторвал одну из досок. Взял еще живого уродца, затем снова накрыл сундук покрывалом. Маленькое чудовище безвольно обвисло в его объятиях. Ормас протянул руки к лабиринту, держа в одной лесное страшилище, в другой – нож.
– Великий господин! – вскричал он. – Ты возвышаешься над всеми деревьями на острове, всех пожираешь, никому не служишь, кроме бога, что спас тебя от гнева небес! Рядом со мной стоит его дочь, Эйза. Хищник, что прячется в отражениях предметов, преследует ее и не дает покоя. Куда бы ни пошла – зверь идет за ней. Если Эйза войдет к тебе и чудище побежит по ее следу, напейся его крови. Она густа и горяча, ты и сам поймешь, когда отведаешь.
С этими словами он взрезал грудь маленькому уродцу. Раздался писк, но тут же смолк. В сердце Эйзы колыхнулась жалость, и, видя ее колебание, Ормас бросил уродца в лабиринт, а сам взял второго, затем третьего и проделал с ними то же самое. Радб и Атра вымазали кровью стены у входа, воздели руки, поклонились и отошли. Ормас отступил вслед за ними.
– Иди, – сказал он Эйзе. – Лабиринт сожрет твоего зверя, но и ты будь осторожна. Его стены искажают пространство, и между ними все является не тем, чем кажется. Отойди так далеко, чтобы мы исчезли из виду. Найди любой поворот, брось зеркало и спрячься за стеной. Пока сама не покажешься, лабиринт скроет тебя от чужих глаз.
С этой напутственной речью Эйза ступила в лабиринт. Она старалась не глядеть на трупики, но босые ноги все равно оказались щедро вымазаны в их крови. Дойдя до первого поворота, Эйза обернулась, чтобы бросить взгляд на оставшихся у входа спутников, но позади никого не было. Лишь бесконечный коридор простирался вдаль, как будто она прошла, по меньшей мере, версту. Эйза повернула, дошла до развилки из трех дорог, ступила на срединную, миновала длинную галерею, снова повернула. Солнце спускалось к западному краю земли, и Эйза почти не смотрела, куда идет. Все равно лабиринт запутает ее дорогу, и вместо коридора окажется развилка, а вместо развилки – поворот. Все равно зверь из зеркала найдет ее и разорвет в клочья, и на этот раз ему точно все удастся, ибо если лабиринт искажает пространство, самая явь здесь граничит с пределом снов и видений. Чем темнее становилось вокруг, тем более гнетущим делалось ожидание, тем сильнее ощущалось предчувствие беды. Повеяло холодом. Эйза наступила во что-то мокрое и тут же отдернула ногу. Перед ней лежал небольшой пруд с неподвижной черной поверхностью. Лучи умирающего солнца не касались его. Черная вода притягивала взгляд. Будто в превосходном зеркале, Эйза видела свое отражение: утомленное лицо, тени под глазами, заострившийся подбородок и болезненно сжатые губы. Женщина в пруду была куда изможденнее Эйзы. Эйза прикоснулась ко лбу – отражение сделало то же самое. И вдруг обе вздрогнули как от удара. За спиной женщины в пруду проявилась будто из воздуха громадная тень. Невозможно было определить, какого она вида: очертания тени были расплывчаты и сероваты, сгущаясь и чернея к середине. Вскрикнув, Эйза оторвала взгляд от озера и обернулась за спину.
Позади никого не было. Измученная страхом, доведенная до отчаяния гнетущими чувствами, что вселял в нее лабиринт, Эйза достала зеркало, размахнулась и что было силы бросила его оземь. Очевидно, поверхность его состояла не из металла, потому как распалась на несколько частей, осколки брызнули Эйзе под ноги. Отскочив, словно наступила на ядовитую змею, Эйза бросилась за ближайший поворот и прижалась к стене, ожидая появления зверя. На остров опустилась тьма, но лабиринт будто задерживал закатный свет. Красноватые лучи продолжали литься на стены. Вокруг царила тишина. Эйза хотела посмотреть, оправдались ли ожидания Ормаса, вышел ли зверь на волю, бродит ли теперь в лабиринте или лежит бездыханный. Но осторожность брала верх над любопытством, и Эйза села на землю, привалившись к стене, ибо ноги ослабли и больше не держали ее. На почерневшем небе высыпали первые звезды, свет лабиринта мешал разглядеть их. Лишь созвездие Змея, сиявшее в эту ночь особенно ярко, удалось увидеть. Глядя на него, Эйза мимолетно подумала о ящере, посланном за Синей звездой. Нашел ли он ее? Эта мысль мелькнула и исчезла, вскоре ящер вовсе перестал ее занимать. Из-за поворота послышалось утробное ворчание и звук мощных прыжков. Сердце забилось сильнее, спина вспотела, и от волнения Эйза не сразу поняла, что что-то в этих звуках не так. Ворчание было яростным, а прыжки совершались словно бы с натугой, к тому же, зверь делал долгие перерывы между ними. Замерев у стены, Эйза затаила дыхание, ожидая, что вот-вот чудище выглянет из-за поворота и увидит ее. Но зверь все не появлялся, как будто вертелся на месте. Сердце отбило сотню ударов. Двести. Триста. За стеной все так же слышались натужные прыжки и ворчание, превратившееся из яростного в тоскливое. Эйза жалела, что не оставила себе осколка зеркала, дабы заглянуть за поворот. В конце концов, напряжение сделалось невыносимым, и, осторожно ступая, она медленно высунула голову из-за стены.
В лабиринте была пантера. Размером с быка, с иссиня-черной шерстью, кошка яростно мяукала и то и дело припадала к земле. Голова и туловище зверя были сплошь в крови. Сначала Эйза подумала, что преследователя пытались задержать прислужницы и Ормас с его охотничьим ножом, но затем взгляду ее открылось невиданное зрелище. Тварь бросалась на стены, словно на заклятых врагов, кусала и рвала собственную плоть, билась головой о камень, падала без сил и затихала. Затем поднималась, делала несколько прыжков в пустоту и опять впадала в неистовство. Увидев Эйзу, прижавшуюся к стене, чудище мазнуло по ней равнодушным взглядом и снова принялось отражать нападение невидимого противника. Оно набрасывалось на стены, будто те вызывали в нем неудержимую ярость. Эйза хотела попятиться, думая, что зверь сошел с ума, но позади была гранитная глыба, а шевеление привлекло внимание чудовища. Отвлекшись от своей бессмысленной борьбы, пантера подняла глаза и уставилась на Эйзу. Ноги разом ослабли, в ушах зазвенело. Некоторое время они смотрели друг на друга, все мысли, что еще ютились в голове, выветрились из памяти, и Эйза видела перед собою лишь желтые огоньки с полосками черных зрачков. Окровавленная морда оказалась у нее перед глазами: зубы у твари были выбиты и обломаны о камень, одна из ноздрей разорвана, правая лапа едва касалась земли, безвольно волочась. Пантера казалась громадной и могучей, бессмертной и готовой ждать многие столетия, и все же в неведомой душевной глубине Эйза знала, что тварь умирает. Кровь капала с морды кошки и уходила в землю без остатка, дыхание с хрипом вырывалось из груди, и Эйза ждала только, когда все закончится.
Вдруг пантера зарычала и бросилась на нее. Эйза едва успела пригнуться: страшные когти разорвали ей плечо. Боль и ужас, казалось, вернули ей способность размышлять. Не обратив на Эйзу ни малейшего внимания, пантера принялась грызть камень с остервенелой яростью, и всякому, кто оказался бы здесь, стало понятно, что кошка охотилась вовсе не на девицу, а на неведомого, ей одной известного противника. Возможно, на тех самых тварей, что много дней назад пытались похоронить ее под собой.
