- Наверное, милосердие.

- Ага. Значит, в отношении тебя я немного ошибся.

- А ты, Линде?

- Справедливость.

- Kituno! («отлично» - венг.) А ты, Анджей?

- Не знаю.

- А если подумать?

- Милосердие. Наверное. Мне кажется это правильно.

Иштван кивнул.

- Все так. И что мы имеем? Ты, Лин, типичный ребенок - чистый и прекраснодушный.

- Это я-то?

- Ты-то. Зенон, как видно, уже нет, у него уже была возможность повзрослеть. А вот Анджей еще тоже ребенок - тяга к справедливости у него на лице написана, но он мудрый ребенок, он уже задумывается о том, как станет взрослым. Только дети верят в справедливость и хотят ее. Дети не боятся, ведь они безгрешны. «И каждому по делам его», такой принцип их вполне устраивает. А вот взрослые… Согрешившие… Начинают искать милосердия. Мы, мол, простим, так и нам простится. «Не судимы, да не судимы будете». Так что и грешить можно. Вот почему устами младенца глаголет истина. Они суда не боятся, и судить право имеют. Дети вообще бесстрашны.

- Значит, по-твоему, получается, - насупилась я, - что раз Зенон за милосердие, то он уже не ребенок, значит, что-то плохое сделал, да?

- С твоей точки зрения, может, и нет, но он так считает. У него совесть нечиста.

- Да, - странно спокойно сказал Зенон, - нечиста. А у тебя, Иштван?

- А у меня ее нет. К чему? Особенно теперь.

- Совесть - это абстракция, - поддержала его Халька.

- Совесть - это Бог, - возразил Анджей. - Это то, что удерживает нас от зла.

- А что есть зло и добро теперь? - воскликнула Халька. - Иштван прав. Совести у нас с ним нет, и на добро и зло мне наплевать. Я делаю, то, что хорошо мне. И моим друзьям. Остальное мне фиолетово. И никакая совесть меня не мучит.

- Правильно, - кивнул Зенон, - я немного завидую вам. У вас нет совести, и вам от этого не плохо. Вам все равно. А мне нет. И это меня мучит.

- Да что с тобой Зенон? - удивилась я. - Что у тебя может быть такого? В чем ты можешь быть виноват? - поддержал меня и Анджей. - Это что, тот, давний случай?

- Нет, конечно, нет. И не то, что я убивал в бою.

- А что еще может быть? - настаивал Анджей. - За что может мучить совесть?

- Зверство. Предательство. Трусость.

- Но это же не о тебе, - возмутилась я.

- А я и предавал и зверствовал, - жестко сказал Иштван. - И многое другое. И что?

- И я, - сказала Халька. - Я тоже считаю - я была права. У меня не было выбора. Но друзей я не предавала и никому не позволю предавать меня. За это убивают.

- Может ты и прав, - сказал Зенон тихо. - Хорошо быть ребенком. Но может, это зло, эта вина, что внутри каждого взрослого… Они и нужны. Пока человек чист, он всегда на краю, он не понимает, что такое зло, пока не столкнется, не совершит ошибки. И не ужаснется. Но это ошибка… Она нужна. Она удержит, возможно, от других. По крайней мере, меня удерживает. Когда у меня возникает соблазн сделать что-то не так… Я вспоминаю мое преступление, мою вину, страх разоблачения. И меня это держит. И я держу зло глубоко в себе, справляюсь с ним. А ты Иштван позволил злу завладеть тобою полностью.

- И что. Мне это не мешает.

- Мне тебя жаль. Зло – это ведь слабость, унижение, страх. Всегда. Только добрые люди по-настоящему сильны и способны на борьбу. С собою, прежде всего. А зло – это всегда плыть по течению.

Когда говорит Зенон, мне хочется ему верить. Мне всегда казалось, что его слова - это единственная возможная и нужная мне истина. Но то, что говорил Иштван… Ребенок ли я? Неужели только потому, что у меня нет зла в душе? Иштван считает, что так и есть. Но что-то темное у меня в душе, безусловно, было. Может и не преступное, но… стыдное. То, что я никому бы не решилась поведать. Свои сны. Мне снова и снова снилась та ночь, которую мы с Зеноном провели в плену у наших будущих рабов. И снова, и снова мне снился Брюс. То, что он делал со мной. И эти сны не были кошмарами. Скорее наоборот.

========== 5. Той дождливой ночью… ==========

пришла в голову идея взять с собой и остальных рабов. Зачем, он толком объяснить не мог, он вообще был косноязычным, но что-то разумное в его предложении определенно было.

- Хорошо, - сразу согласился Зенон. - Я возьму Эдриана. И попрошу Орлу дать нам Дэйва.

- Зачем? - спросила я.

Ярослав пожал плечами.

- Он не станет сопротивляться, если с нами будут его друзья. Возможно.

- Вы боитесь его сопротивления?

- Не говори ерунды, - устало сказала Мив. - Ему же будет лучше, если он не станет сопротивляться.

К нам подошли Орла и Зенон.

- Вы представляете! - воскликнул Зенон возмущенно. - Она его не дает. Ни в какую.

- Не даю, - подтвердила Орла. - И мне все равно, что бы вы ни говорили.

- Ничего с ним не случится Орла, - со всей убедительностью сказала Маринка.

- Нет.

- Тебе жалко?

- Да, жалко.

- Его?

- Неважно. Все может случиться. Мив довела своего раба до побега, я уж не знаю чем. И если вы его схватите… ему плохо придется… а если не схватите - на ком будете отыгрываться? В любом случае Дэйви я с вами не пущу. И не просите.

Зенон тем временем привел своего Эдриана. Вид у того был встревоженный.

- Твой друг сбежал, - обратился к нему Ярослав. - Мы едем его искать, и ты едешь с нами. Может, тебе придется поговорить с ним, чтобы он не наделал глупостей.

Эдриан отшатнулся. Даже в темноте было видно, как он побледнел.

- Я не поеду, - сказал он.

- Это еще что! - воскликнула Халька. - Если он еще тут будет…

- Подожди, - оборвал ее Зенон каким-то незнакомым голосом. Затем повернулся к Эдриану. - Что ты сказал?

- Не поеду. Вы его убьете.

- Я ТЕБЯ убью, если будешь мне перечить. Думаешь, если я по-человечески с тобой обходился, ты можешь забыть, где твое место, ублюдок?

Зенон сгреб Эдриана за шиворот и швырнул по направлению к лошади.

- Не рассуждать! - рявкнул он. - Вернемся, я с тобой поговорю.

Халька насмешливо улыбалась.

- Я предупреждала, - сказала она тихо. - С ними нельзя по-хорошему.

Орла взяла меня за руку.

- Пойдем спать, Марго.

Я подчинилась, все еще жалея, что не могу поехать с ними. Но они и так уже много времени потеряли, хотя сомнительно, чтобы Брюс мог уйти далеко.

Ярослав отъезжал последним. Он уже вскочил на коня, когда Мив тихо окликнула его.

- Яр! - он оглянулся.

Мив стояла, скрестив руки на груди.

- Не калечьте его - сказала она.

***

Мне не хотелось ночевать в трейлере вместе с Виктором. Все остальные уехали, а его я немного побаивалась, хоть и любила. Поэтому в виде исключения я пошла спать на старое место, к Орле. Легла рядом с Гонораткой и Болеславом. В трейлере никто не спал, кроме Саши. Когда мы с Орлой вошли, она заворочалась, приподняла встрепанную голову и сонно спросила:

- Поймали его?

- Нет еще. Спи, - ответила Орла сухо. - И ты тоже.

Последние слова относились к Дэйву, который при ее появлении принял сидячие положение. Он покорно лег. Я заметила, что тот угол трейлер, который занимали Орла с Дэйвом, отделен занавеской. Раньше ее не было… Впрочем, Орла ее задергивать не стала.

Я уже знала от Саши, что Орла живет с Дэйвом как с мужем. Впрочем, она и не скрывала этого, а мне по-прежнему это было неприятно. Я знала, что Мив с Брюсом не живет.

- Думаешь, его быстро поймают? - шепнул мне Болеслав.

- А куда он денется.

- Думаешь, сильно накажут?

- Да уж наверно.

- Жалко. Он ничего так. И Дэйв переживать будет.

- Вот нашелся жалостливый. А зачем он бежал? И главное куда? Глупость. Ему же хуже будет, если не поймают - подохнет где-нибудь от голода.

- А знаешь, - помолчав, сказал Болеслав. - Я бы предпочел от голода, чем вот так, в рабство.

- Я бы тоже - подала голос Гоноратка.

- Спите вы, оба, - разозлилась я. – «Тоже»! Много вы понимаете…

Но подумала, что они, возможно, правы. Брюс не мог быть рабом. Даже ради спасения жизни своей и своих друзей. Он и сбежал, наверно, не потому, что долго обдумывал и готовился, а просто потому, что так получилось.