— Предлагаю отметить. Авансец-то взяли нехилый. А, Саня?
— Можно, — безразлично пожал плечами Сашка. Ему было все равно.
— Тогда, Кент, дуй-ка ты в баню, пусть готовят банкетик, — обернулся к Кенту Лысый. — Мы скоро подъедем…
Кент не без сожаления выпустил из рук портфель, вышел из машины и двинулся через двор к дежурной шестерке. Напоследок он бросил на Зверева не особенно доброжелательный взгляд.
Спустя всего сорок минут потертый портфель с баксами разместился на антресоли квартиры судьи Анастасии Тихорецкой. Квартира народного судьи обладает абсолютной неприкосновенностью. Да и искать криминальные деньги здесь никому и никогда не придет в голову.
Утро следующего дня началось для капитана Зверева с чудовищной головной боли. С похмелья. Сашка открыл глаза и не понял, где находится. Он попытался сесть, сразу накатила боль. «Крепко же я вчера набрался», — подумал он. И вдруг вспомнил! Вспомнил вчерашний день целиком, в подробностях. По крайней мере до того момента, когда водка уже начала застилать рассудок… Слева от Сашки кто-то зашевелился, он повернул голову — увидел голые женские плечи и растрепанную рыжую голову на подушке. От этого стало еще более противно. Сашка смотрел на спящую женщину и пытался вспомнить, как же ее зовут… Жанна?… Светка?… Кажется — Жанна. Впрочем, кто ее знает? Их там вчера много крутилось…
После того как они с Лысым забросили деньги к Насте, поехали в баню. В дороге молчали. Зверев испытывал странное двойственное чувство: удовлетворение от того, что все прошло без осложнений и — одновременно — стыд и отвращение к самому себе. Оттенков на самом деле было значительно больше, но основными — стыд и отвращение. Сашка сидел, смотрел в набегающий на лобовое стекло девятки поток снежинок и молча курил. Разговаривать не хотелось, хотя он был благодарен Лысому за приглашение в баню. Десять минут назад, когда он запихнул на антресоль портфель, Настя прижалась к нему. Он почувствовал упругость груди, вдохнул запах ее волос и кожи. Он почувствовал все то, что любил — единственную на свете женщину — и отстранился. Разговаривать или тем более заняться сейчас с ней любовью оказалось выше его сил.
— Что ты, Саня? — тихонько шепнула она в ухо.
— Извини, — сказал он. — Извини, мне нужно идти… меня ждут.
Зверев не смотрел ей в глаза, отводил взгляд в сторону.
— Глупости, — шепнула она горячо. — Больше всех на свете тебя жду я.
— Мне нужно, Настя. Мы еще не полностью завершили дело на сегодня, — соврал он, оторвал от себя женщину и вышел.
Он сидел в салоне бандитской машины, курил и был благодарен Лысому… Сейчас Сашке необходимо было выпить. Крепко выпить. Очень крепко выпить.
В маленькой, уютной бане их ждали Кент, водитель шестерки, дежурившей во дворе Джабраилова, и две девахи. Да еще банщик, которого, впрочем, было не видно и не слышно. Он знал, кто у него сегодня в гостях, и глаза не мозолил… К приезду Сашки и Виталия стол в холле был уже накрыт. На белоснежной скатерти стояли запотевшие бутылки с водкой, пивом, тарелки с закусками. В ленинградских магазинах осени девяносто первого увидеть такое было никак невозможно: несколько сортов твердокопченой колбасы, язык, буженина, ветчина… Икра, крабовые палочки, сыры, рыба, зелень… Немецкое, чешское и финское пиво, нескольких сортов водка. И еще, и еще, и еще…
На десерт — две девахи. Одна рыжая, другая — крашеная блондинка. Маловато, с усмешкой подумал Зверев и оказался не прав — вскоре подошли еще две… вот теперь комплект!
Первоначально атмосфера была несколько скованной. Отчасти потому, что сказывалось пережитое напряжение, отчасти потому, что и Кент, и второй бандит — его прозвище было Слон — видели в Звереве мента. Все-таки мента… А кем видел себя сам капитан УР?
— Ну, за хорошее начало! — сказал, поднимая бокал, Лысый.
Сашка кивнул, чокаться ни с кем не стал, опрокинул водку в рот.
Виталий подмигнул ему и тоже выпил. Похоже, он догадывался, что творится со Зверевым. Сашка лил в себя водку, не ощущая ни крепости, ни вкуса ее… хотелось быстрей опьянеть, ощутить провал в сознании.
Быстро закусили, быстро налили по второй. Все, включая проституток, как будто куда-то торопились.
— Скажи что-нибудь, Саша, — предложил Лысый. Зверев пожал плечами, буркнул:
— За удачу!
И снова влил в себя водку… Глубоководный трал захватил редкий экземпляр автомобильной камеры, питающейся долларовым планктоном. Лебедки наматывали тросы, вытягивая добычу на поверхность. Давление воды уменьшалось, камера распухала, ее черное блестящее тело раздувалось на глазах. В тот момент, когда трал вышел из воды, камера лопнула. Зеленая долларовая масса вытекала наружу. Она дурно пахла и отвратительно шевелилась. Камера обмякла, покрылась складками, потускнела. Из зеленой жижи поблескивали золотые обручальные кольца. Из зеленой жижи показалась личинка новой долларовой камеры — обрезок шланга с изолентой на концах…
— А теперь в парилку! — громко сказал Лысый. Женщины стали раздеваться. Кент и Слон тоже. На плече Слона синела наколка: ВДВ.
Зеленая зловонная жижа начала затягивать внутрь себя обручальные кольца. Судорожно дергалась личинка.
— Что ты, Саша, такой мрачный? — спросил, подойдя ближе, Лысый. — Все прошло отлично, расслабься, скинь напряжение.
— Все в порядке, — ответил Зверев.
— Вот именно, но ты мне что-то не очень нравишься… Ты что, думаешь, Магомед обратится в ментуру? Никогда! Никогда он на это не пойдет. Да и ваш Тихорецкий прикрывать в данном случае его не станет.
— Я знаю, Виталий.
— Тогда в чем дело? Все о'кей, мы взяли почти сто пятьдесят тонн зеленых… И еще возьмем столько же. Половина — твоя…
Хлопнула дверь в сауну, раздался визг одной из проституток и довольный гогот Слона.
— …А потом, — продолжал Лысый, — мы еще не такие дела развернем.
— Нет, — ответил Сашка.
— Почему — нет?
— Потому что я не хочу. Я из другой колоды, Виталий.
— Смотри сам… Здесь ты сам волен выбирать.
Больше на деловые темы они не разговаривали. Звереву не хотелось. А Лысый понял — в душу не лез. Дальше… дальше началась какая-то безумная пьянка и полное скотство. Когда-то это называлось оргия. Но мы назовем скотством. Описывать не будем… Зайдите в ближайший секс-шоп, купите порнокассету, которые почему-то настырно называют эротическими, — увидите примерно то, что происходило в баньке.
…Зверев заметил растрепанную рыжую голову на подушке. Вспомнить имя, как ни старался, не смог. Жанка? Светка? Ленка?
Было очень стыдно, болела голова. Казалось, на него смотрит Настя. Смотрит с легким прищуром и ироничной улыбкой на коралловых губах. И негромко говорит:
— Я верю в тебя, капитан.
В понедельник брали группу вымогателей. Кооператор, вчерашний комсомольский работник, трясся от страха перед запугавшими его пацанами. Но жадность оказалась сильнее… Когда ему пообещали сжечь новенькую семерку, он побежал в милицию.
В последнее время количество таких случаев росло. Бывшие спортсмены, бывшие афганцы и просто вчерашние пэтэушники сбивались в стаи и начинали искать свое место под солнцем. Шел девяносто первый год, пора большого Хапка, быстрого обогащения, раздела и передела. Газеты взахлеб писали о рэкетирах, подогревали страх. В моде были кожаные куртки, спортивные штаны «Адидас» и стрижка наголо.
Запуганный бизнесмен-комсомолец долго мучился, разрываясь между страхом перед злыми бандитами и жадностью. Менталитет комсомольского аппаратчика учил гнуться перед тем, кто сильнее, но жадность пересилила. Панический звонок кооператора прозвучал в двадцать седьмом отделении всего за полчаса до визита вымогателей. Переадресовывать урода в ОРБ было уже поздно. Зверев, Осипов и Кудряшов выехали в адрес.
Кооператор мялся, жался, все время трогал синяк под левым глазом. Видимо, уже жалел, что обратился в милицию.
— А если они будут потом мстить? — спросил он трижды.
— Не ссы, не будут.
— А вот в «Ленинградской правде» на той неделе писали, как одного кооператора в лес вывезли и пытали. Вы читали?
