- Зайдешь? - спросила она, когда подошли к дому.
Он согласился... На кухне столкнулся с Егорычем, варившим картошку.
- Ну как? - но, увидев их лица, махнул удрученно рукой. - Загремел, значит, Гошка... Ты, Надюха, особо не расстраивайся. Не пара он тебе и буянил часто.
- Проходите ко мне, Николай Егорыч, четвертинка есть, - пригласила она.
Глазки Егорыча поживели, и он ждать себя не заставил. На троих четвертинки было маловато, и, выпив, они сидели, понурив головы, и помалкивали, в общем, как на поминках. Егорыч, правда, пытался успокаивать Надюху, говоря, что найдет она еще себе, но та отмахивалась.
- Бросьте, дядя Коля... Чего уж там, - а потом, горько рассмеявшись, добавила: - "Где уж нам уж выйти замуж, я и так уж вам уж дам уж".
Володька попробовал улыбнуться, но не вышло. Посидев еще недолго, он распрощался.
- Не забывай меня, лейтенантик, - сказала Надюха.
- Слушай, черт бы вас подрал! Что произошло? - с досадой спросил Виктор по телефону, позвонив Володьке поздно вечером. - Я только ввалился, и вот номер.
- Тоня, значит, вернулась?
- Давно. Но почему-то не звонила тебе? Ты что-нибудь оторвал?
- Ничего я не "отрывал"... Ей кто-то позвонил, ну и я...
- Психанул? - перебил Виктор.
- Да нет... Просто... знаешь... Тоня, наверно, поняла, почему я ушел.
- Ты очень ясно выражаешься, - насмешливо заметил Виктор, а потом скомандовал: - Придешь завтра. И не вздумай брыкаться.
...На другой день Володька отправился на Пироговку со смутным, неясным чувством напрасности этой встречи и с боязнью, что Тоня опять заведет речь про Юльку.
Тоня встретила его очень сосредоточенная и какая-то напряженная. Ну, подумал Володька, разговор предстоит, видать, серьезный. Она молча провела в комнату, где витал сладковатый дымок американских сигарет, усадила на диван, сама села на стул против него.
- Приготовься к большому разговору, Володька, - начала она. - Нам нужно во всем разобраться.
- Наверно, - подтвердил он.
- Ответь мне, только правду... Когда на фронте ты садился писать мне письмо, тебе сразу вспоминалась Юля?
- Как ты угадала?
- А о Юле вспоминать было тяжело, поэтому и писал редко? - продолжала она.
- Здорово ты во всем разобралась... Наверно, было действительно так, согласился Володька, усмехнувшись.
- Скажу больше, Володька. Не только письма, но и мысли обо мне сразу связывались с Юлей?
- И это правда, - он опустил голову. - Гибель Юльки - мое первое настоящее горе... И вина, - добавил он.
Тоня достала сигареты, протянула ему. Они закурили.
- Помнишь, в сорок втором я говорила тебе, что ни перед кем не чувствую себя виноватой, даже перед Юлей?
- Помню...
- А когда она погибла, почувствовала. И у меня, Володька, часто перед глазами встает холмик рыжей земли, о котором ты писал... - Она задумалась, потом вскинула голову, у нее вырвалось: - Что же нам делать?
- Не знаю, - опять пожал плечами.
Володька более или менее понимал Тоню. Ей нужно было найти какую-то значительную причину того, что случилось. Почему ушло все куда-то? Почему встретились почти чужими? И она нашла - Юлька! Но, наверно, все было гораздо проще и обыкновеннее - время. Те долгих три года, которые прожили они совершенно по-разному, совсем в других измерениях. У Тони была одна жизнь, у него другая. Если бы удалось им встретиться хоть один раз за эти годы, может, все было бы иначе?
Послышался скрип открываемой двери, и в комнату ворвался Виктор. Бросился к Володьке, стиснул его руку.
- Бегал на Усачевский! Ждем тебя, а в доме пусто. Но и на рынке ничего такого не оказалось. Ну, как вы здесь, ребятки? Договорились?
- Договорились...
- Что таким загробным голосом? Тоня? Погодите, я сейчас вами займусь! А пока, сестренка, поставь-ка чайку.
Тоня вышла на кухню.
- Ну что? - наскоком спросил Виктор.
- Ничего...
- Ладно, все будет в порядке, - бодро улыбнулся он.
Тоня вернулась, но не села, а стала прохаживаться по комнате.
- Еще в сорок втором, - остановилась она напротив Володьки, - я предчувствовала, что Юля рано или поздно встанет между нами... И вот...
- Опять начала! - воскликнул Виктор. - Вчера весь вечер об этом долбила, повернулся он к Володьке. - Тоже мне эти дамские тонкости.
- Да нет, Виктор, наверно, действительно так, - решил тот поддержать Тоню, хотя все яснее понимал, что дело в другом.
- Вы что, братцы, всерьез? - возмутился Виктор, переводя взгляд с Володьки на Тоню. - Ну, ладно, Тонька - девчонка, но ты-то солдат! Юли нет, и ее не воскресишь. И какие вы себе вины выдумали? Какого черта...
- Перестань! - остановила его Тоня. - Перестань.
- Не перестану! - ударил он кулаком по столу.
- Прекрати! Или я попрошу тебя убраться из комнаты, - вдруг сорвалась она, и ее резкость, даже грубоватость неприятно поразили Володьку.
Виктор замолк, надулся, и Володька увидел, что, несмотря на свою шумливость и голосистость, находится он под каблучком у своей сестры. Что командует в доме она. Виктор суетливо зашарил по карманам, вытащил папиросы и так же суетливо закурил. Тоня вышла на кухню.
- Все и проще и сложнее, Витя, - сказал Володька.
- Выдумываете вы сложности, - проворчал он. - Ну вас к черту! - Он уселся, положив ногу на ногу, показывая, что умывает руки. - Разбирайтесь сами.
Тоня принесла чайник и стала накрывать на стол. За чаем шел вялый разговор ни о чем. Виктор выпил чашку и поднялся, объяснил, что нужно к кому-то зайти. После его ухода Володька сказал:
- Как ты все разложила по полочкам...
Тоня вскинула на него глаза и быстро проговорила:
- Я очень долго думала. И вот...
- Это и видно... - протянул он и встал из-за стола.
- Ты уходишь? - В ее глазах что-то мелькнуло, то ли испуг, то ли боль, но удерживать его не стала, только сжала губы и немного побледнела.
Володька посмотрел на нее и двинулся к выходу. Она пошла за ним. В коридоре они остановились.
- Но разве не так? Разве я не права? - как-то торопливо спросила она.
- Все, наверно, так, Тоня... Ну, пока...
Выйдя, он поглядел на Тонин дом, на Пироговку и мысленно попрощался и с этим серым домом, и с этой улицей. Боли не было. Было лишь очень и очень грустно. Ушел в прошлое небольшой, но очень яркий кусочек его жизни. И будет ли еще такое, неизвестно. Наверно, нет...
На Колхозной Володька увидел Деева и его даму. Они, по-видимому, прощались. Володька хотел пройти мимо, но Деев заметил его, окликнул.
- Володичка, миленький, не могу сегодня к тебе. Ты отдай деньги, я же платила, а у нас "гамбургский счет", и я пойду, - услышал Володька, подойдя к ним.
- Да отдам завтра. Знаешь же, нарочно с собой не беру.
- Ну хорошо, Володичка, я побежала. Не забудь, завтра.
- Ладно, - махнул рукой Деев, повернулся к Володьке. - Новость знаешь? Тальянцева вроде из армии поперли... Второй день в баре сидит и ни слова ни с кем. Меня словно не видит. Теперь покрутится...
- Ты словно злорадствуешь? - оборвал Володька.
- Да нет, что ты? Вообще-то, знаешь, хорошие люди так быстро в начальники не выбиваются. Кстати, о Левке мне один лейтенант-сапер в госпитале рассказывал, в училище с ним был. Левку отделенным назначили, так знаешь, ребята ему темную устроили после окончания. Значит, хорош был отделенный!
- Во всех ты, Вовка, недостатки ищешь... Со школы, причем, у тебя это, сухо сказал Володька.
- А я неудачник, Володька. С рылом мне не повезло, сами "кобылой" прозвали, с отцом тоже, в войну не везло. Пустяковое ранение вот чем обернулось.
- С институтом зато повезло.
- Нет уж, дудки! Тут не везение было, а упорство. Ты перед экзаменами девками занят был, с Сергеем ночами ходил, философствовал, а я вкалывал.
- Какими девками? - удивился Володька.
- Если я чего добьюсь, то тоже работой ломовой... Начну заниматься, Томку эту побоку. Сейчас за войну догуливаю. Да и не было у меня женщин, она первая.
