Нет, у него не екнуло сердце, не участилось дыхание, но что-то все же произошло - ярко вспомнились мучительные сны на Дальнем Востоке, желание увидеть ее во время отпуска, танцы на школьных вечерах...
Майка обернулась на Володькин взгляд, увидела его, изменилась в лице, сразу поднялась и стала пробираться к нему. Володька тоже подался к ней.
- Володька, Володька, - радостно, с каким-то придыханием произнесла она, схватив его за плечи, - ты живой, живой... Как я рада.
Публика в троллейбусе повернулась к ним и начала глазеть.
- Выйдем возле "Урана", - сказала она и потащила его к двери.
Они вышли и быстро нырнули в Даев переулок, где было меньше народа. Остановились. И почему-то очень долго молчали. У Майки слегка дрожали губы и повлажнели глаза.
- Никого из наших не видела? - спросил наконец Володька.
Она отрицательно помотала головой.
- Ну, как живешь?
- Хорошо, - сказала она. - Мы все не о том, Володька. Не о том.
- Почему не о том? - смутился он.
- Все это ерунда - кого видела, как живу... Главное, ты вернулся. И я... я так счастлива, Володька, - она схватила его руку. - Ты никуда не торопишься?
- Куда мне торопиться, - усмехнулся он.
- Тогда пойдем, - она взяла его под руку.
- Куда?
- Все равно, куда. Хочешь, зайдем ко мне в Коптельский? Я там уже не живу, но ключи от маминой комнаты есть.
- Пойдем, - согласился Володька. - Ты мирово выглядишь, - оглядел он Майку.
- Я говорила, что хорошо живу...
Она вдруг остановилась, опустила Володькину руку, странно так посмотрела и выпалила:
- Я хочу тебя поцеловать, Володька.
- Сейчас, на улице? - не то удивился, не то испугался Володька.
- Именно сейчас и именно на улице, - рассмеялась Майка и, охватив его шею, притянула к себе, поцеловала крепким, но коротким поцелуем. - Ну вот, победоносно взглянула она.
- Зачем это, Майя? - спросил ошарашенный Володька.
- Мы же с тобой никогда не целовались, а мне давно этого хотелось. Вот и выполнила давнишнее желание. - Она опять рассмеялась, глядя на смущенного Володьку. - Мальчишка ты еще. Совсем мальчишка, хоть и прошел войну.
- Я не мальчишка, Майя, - придавая значительность своему голосу, сказал он.
- Брось! В двадцать пять лет мужчина - еще мальчишка. И не делай серьезного лица. - Она шутливо похлопала его по щеке. - Мальчик ты. Почти такой же, каким был в школе. Кстати, вспоминаешь школу?
- Редко...
- А я часто... - задумчиво произнесла Майка, вынимая из сумочки пачку "Казбека". - Бери.
- Давно не курил таких, - он взял длинную папиросу, достал трофейную зажигалку.
Остальную дорогу они шли молча. Майка крепко держала его под руку, прижимая к себе, и он чувствовал движение ее бедер, но это почему-то не волновало его. Когда повернули в переулок, Володьку вдруг будто что толкнуло. "Только с Майкой не встречайся", - всплыли Юлькины слова, и он непроизвольно отшатнулся от Майки, освободив руку. Она недоуменно посмотрела на него, и, чтобы как-то объяснить это, он полез в карман за носовым платком.
Майкин дом был вторым от Садовой, небольшой двухэтажный домик с облезлым фасадом.
- По-моему, ты был у меня раза два? - спросила она, открывая ключом дверь в квартиру.
- Да, приносил какую-то книгу...
- Верно... Ну, проходи, - она впустила его в комнату. - Здесь у мамы все по-прежнему. Садись, я сейчас приготовлю поесть.
Майка подошла к старому буфету, достала оттуда две банки консервов, хлеб, тарелки и рюмки. Потом долго чего-то искала.
- Была у мамы бутылка вина, но что-то не найду...
- Да ладно, - бросил Володька.
- Ну как же? Надо отметить твое возвращение. Я схожу к соседям, Володька...
- Не надо, - сказал он не совсем искренно, потому как выпить не отказался бы.
Майка к соседям не пошла, стала искать в других местах и наконец вытащила небольшой графинчик с зеленоватой жидкостью.
- Тут мало, но хоть чокнемся.
Открыла банку американской колбасы и разлила содержимое графина.
- За твое возвращение, Володька, и за Победу.
Они чокнулись, выпили. Володька без особого стеснения навалился на колбасу, пахнувшую какими-то специями.
- Ты и вправду хорошо живешь, - заметил он, как-то сухо поглядев на Майку.
- Да, хорошо, - подтвердила она, но лицо было грустным. - Я замужем, Володька...
- Вот как! - Это неприятно поразило его. - И давно?
- Еще до войны...
- Кто же твой муж?
- Литератор...
- Ого, - криво усмехнулся Володька. - Не воевал, конечно?
- Был на фронте полгода, но обострилась язва, его отпустили... - Она поглядела на него и замолчала. Володька насупился и отвел глаза.
- Я слыхала, ты был в сорок втором в Москве, - продолжала Майка. - Почему не зашел?
- Так, - пожал он плечами. - Не до встреч было.
- Очень жаль... - протянула она, наливая ему вторую рюмку.
Он выпил, потом налил себе еще, стараясь заглушить поднявшееся вдруг раздражение против Майки, но не заглушил и, не сдержавшись, грубовато ляпнул:
- Ты вот талдычишь, что хорошо живешь... Нет, ты плохо прожила эти годы.
- Почему? - Ее глаза забегали. - Почему? - повторила она, остановив взгляд на нем уже с некоторым вызовом.
- Ты прошла мимо...
- Мимо чего? - перебила она.
- Войны!
- Вот ты о чем? - Она облегченно вздохнула. - Я работала, училась. Не думай, что это легко было совмещать. Правда, я в последние годы не голодала, но и это было.
- Училась, работала... Все не то!
- А что то? Поехать на фронт, стать чьей-нибудь "ппж" и вернуться с брюхом? - жестковато, в упор сказала она и усмехнулась. - Я же красивая, Володька. Ко мне приставали бы без конца... Ты помнишь Лелю из девятого "Б"? Я видела ее недавно. Вернулась с фронта беременная, родила, и от нее ничего не осталось, выглядит на все тридцать... А какая была хорошенькая! Нет, милый, я не принимаю твоих упреков.
- Она живет там же? - спросил Володька.
- Леля? Да, на Колхозной. Зачем тебе?
- Хочу навестить.
- Что ж, навести... Увидишь, во что она превратилась.
- С ней хоть поговорить будет о чем... У нас общее - фронт.
- Понимаю... - с горечью сказала Майка. - А со мной говорить не о чем? Да? Но разве у нас нет другого общего - детство, юность, школьные вечера, танцы?
- Школа - слишком давно. И не то, - сказал он и вдруг понял, что сделал ей больно.
- А для меня то! Я всю жизнь буду помнить...
- Прости. Я тоже, конечно, вспоминаю школу... Это я так...
- Скажи, я нравилась тебе тогда?
- Да... И здорово, - признался Володька.
Она поднялась, подошла к столику, где стоял патефон, и поставила пластинку - какое-то старое танго, из тех, под которые танцевали они когда-то
- Потанцуем? - предложила Майка.
Она стояла перед ним красивая, но такая благополучная, что Володька, сам не понимая почему, отрицательно мотнул головой.
- Что-то не хочется, да и разучился я, - буркнул он и поднялся.
- Ты уходишь? Погоди, давай покурим. - Она торопливо вытащила папиросы, протянула ему. - Посиди еще немного.
Володька взял "казбечину", закурил и присел... Так же суетливо Майя налила еще рюмку.
- Выпей... Я все понимаю, Володька. Тебе надо многое забыть... эти страшные годы... эту войну... Я очень хочу помочь тебе в этом, но не знаю как. Очень хочу!
- Спасибо, Майка, - сказал он дрогнувшим голосом, тронутый ее искренностью и уже пожалев о своей грубости.
- Запиши мой телефон... И звони, звони, когда тебе почему-либо станет плохо. Звони, - повторила она каким-то жалким, просящим тоном, так не идущим к ее самоуверенному виду.
Новый год Володькина палата встретила лучше, чем другие ранбольные: была Клава, был патефон, к купленной на базаре водке домашняя закуска - картофель в мундире, соленые огурчики и капуста. Но все же было грустновато, хотя этот Новый год - первый встреченный ими в мирной обстановке глубокого тыла.
