— Научите, Петрович!
— Ну, чему я тебя научу, образованного? Факты у тебя есть. Я тебе сейчас методологию дам, а ты слушай. Наливай, закусывай — и слушай. Итак, сейчас у нас время прагматиков, экономистов и юристов.
— И их сыновей!
— Юмор. Сатира. Это хорошо, но это не история. Слушай дальше. Значит, надо свести исторический процесс к понятному каждому вопросу: кому выгодно?
— Куи продест? Это по латыни…
— Вот-вот. Куи, значит. Матерно как-то, но правильно. Ну, вот берем с начала века прошлого, откуда весь крик у нас происходит и все перемены в учебниках. Кому была выгодна война России и Японии?
— Англии и Германии!
— Молодец. Отсюда и пляши. Считай кредиты, заказы оружия, дипломатические шаги. А кому было выгодно участие России в Первой мировой?
— Англии и Франции!
— Так вот и шагай. И тогда никто тебе ничего не скажет! А революция Октябрьская?
— Германии. Это же опять о золоте немецком, что ли?
— И что? Можно и о нем поговорить. Посчитать, сколько должно было быть заплачено за такие результаты. Ну, чтобы выгоду получить — надо же платить. Как в мультфильме: чтобы продать что-то ненужное — надо сперва купить что-то ненужное. А война гражданская?
— Англии, Франции, Японии, Америке… Да всем практически.
— Ты следи, следи за мыслью. Вот гражданская закончилась, большевики у власти. Они долги царские признали?
— Нет! А с Германией договор заключили — Германии выгодно!
— А потом с Германией схлестнулись…
— Англии, Франции, Америке… А как же наши интересы?
— А что, война может быть интересна народу? Вот тебе и про народ в методичку. Народ воюет, когда его довели, когда прижали вконец. А государства — согласно выгоде. Ну, логично излагаю?
— Логично, Петрович. Только противно как-то.
— А политика — вещь противная. Ну? Развал СССР?
— Америке, в первую очередь. Так?
— Ты меня не спрашивай, ты сам себя спрашивай. И сам себе отвечай. Вот так сможешь вести урок? Мол, если революция на немецкие деньги, то развал Союза — на американские. А если тут все по-честному, то с чего там — не так? Аналогии ищи. Аналогии и — кому выгодно.
— Но как же народ? Нас же учили о народных массах…
— А ты мне хоть одно историческое действо приведи, которое на пользу народу. Ну?
— Отмена крепостного права? Хотя, тут все от помещиков и буржуазии шло. Чтобы землю можно было закладывать, а с крестьян — деньги брать. Революция? Но если она для народа — немцы не при чем выходит…, - забормотал себе под нос учитель. — Ага, ага… Значит, если так, то… Выгода? А вот…
— Наливай, наливай — потом обдумаешь.
— Война идет — народу невыгодно. Война закончена — народу выгодно, — шептал учитель все быстрее и быстрее. — Это выходит, учебник истории старый — тоже по выгоде. А новый — выгоден другим… Что же делать-то… Съедят ведь!
— Не бойсь, не съедят. Ты главное — учи методологии учеников своих. И факты давай. А уж они сами свою выгоду поймут.
— Пятерка — им выгодно. Двойка — не выгодно. Да-да, понимаю… Петрович, вам надо в методкабинете работать!
— Вот еще! Мне и своего станка — во как хватает, — резанул Петрович ребром ладони по шее. — Я уж тут лучше. На природе. А ты заходи иногда, заходи. Ты правильный учитель, смотрю.
Учитель торжественно доставал из сумки вторую бутылку.
14 февраля
— Петрович, а ты своей-то валентинку подарил? — хитро прищурился над краем кружки Василий.
— А тебе что за интерес? — Петрович даже свою кружку отставил в сторону.
По случаю зимы пиво пили мужики не на улице в парке на скамейках, как обычно, а в недавно открытом пивном баре, что чуть наискосок. Ну, то есть очень удобный бар — как раз по дороге с работы домой.
— Да я что… Я просто поинтересовался, — Василий, которого по зимнему времени и редкости встреч как-то постепенно перестали Косым называть, смущенно наклонился над шапкой пены, вдыхая свежий хмельной аромат. — Просто говорят тут разное…
— Ну, подарил, — вдруг признался Петрович. — Да. И что? Что говорят-то такого?
— Так, праздник, говорят, не наш…
— Не понял… Это как: праздник — и не наш?
Петрович покрутил головой, нашел у прилавка Лёху Кента и помахал тому рукой — мол, поскорее там. Лёха через минуту подскочил, неся в каждой руке по три кружки. Бар был «под старину». То есть, не совсем под старину, когда дворяне там или рыцари какие в бары ходили, а вокруг них все бабенки в фартучках и коротких юбках, а как в ту старину, когда надо было отстоять самому очередь к кранам, которыми заведовал могучий черный Магомед. Отстоять, значит, сказать, сколько тебе — хоть десять кружек, лишь бы сил хватило донести. А потом, когда Магомед нальет, тащить их к столикам, где стояли друзья. Вот, шесть кружек — в самый раз. После первых трех если считать.
— Лёха, скажи ты мне и еще вот Василию тоже — что значит такое: не наш праздник? Ты знаешь какой-нибудь не наш праздник?
Лёха выдержал паузу, отпил полкружки, вытер ладонью пивные усы под носом, откашлялся и строго сказал:
— Петрович! Я так считаю, Петрович, что это какой-то провокационный вопрос. Это вопрос про политику — так я считаю.
— Нет, ты погоди, — вмешался Василий, нагибаясь вперед и прижимаясь выпуклым даже под дубленкой животом к столу. — Я сейчас не про политику. Но говорили по телевизору даже, что праздник этот, когда разные сердечки и прочие валентинки — он не наш. А сегодня рассказывали еще, что он в честь мужика, который, это, как его… Нетрадиционный, в общем…
— Да-а…, - проскрипел недовольно Петрович. — Телевизор они все смотрют, понимаешь. Новости всякие знают…
Он тоже отпил пива — совсем немного, только чтобы глотку промочить, а потом повернулся всем телом к Василию:
— Василий, а вот скажи теперь ты мне такую вещь. Когда все праздновали седьмое ноября и был выходной — ты тоже отмечал?
— А как же! Красный день календаря и вообще…
— Ага. Теперь тот праздник отменили и на октябрь перекинули. Ты его тоже празднуешь?
— Не пойму я твои вопросы, Петрович. А как не праздновать, если государство дает?
— Погоди мне с государством! А новогодние каникулы и Рождество — тоже?
— Ну, так я крещеный, мне, типа, положено…
— Тебе, если крещеный, положено на новый год поститься — я, между прочим, тоже телевизор смотрю…, - вмешался Лёха Кент и разулыбался сразу на одобрительный кивок Петровича.
— Вот, видишь, Василий? Если ты, типа, крещеный, то для тебя свой праздник — седьмое января. А первое — никакой и не праздник вовсе.
— Ну, нет… Как же… Раз дали праздник, надо праздновать!
— А еще вот, знаешь, скоро у Магомеда будет курбан-байрам такой, так он обещал всех поить и весело праздновать… Ты придешь?
— Я, что ли, крайний какой? Чего это вопросы такие странные? Конечно, приду!
— А ведь это не твой опять праздник, Василий…
— Ну-у…, - толстый Василий задумался, подтянул штаны, отпустив сначала на одну дырку ремень, почесал зачем-то в затылке. — Ты скажешь тоже, Петрович… Сравнишь… То — с народом, типа…
— А это — не с народом? Я тебе так скажу: праздник — он праздник и есть. Особенно если все его празднуют. Вот отнес я своей цветок… Да, блин, цветок! И ничего смешного! Сам отнес. И теперь пью с вами пиво на полном законном основании, потому что меня любят и любя — отпускают. Без скандалов. Вот ты, Лёха…
— Я валентинку подарил! Купил открытку, как с работы шел, и вручил. И поцеловал.
— И что? Плохо тебе было? Ломало с этого?
— Ты что, Петрович! Жена расчувствовалась, аж слезу пустила. Иди уж, сказала, выпей вон с Петровичем. Я и пошел.
— Вот! Ты слышишь, Василий? Лёха — он же у нас как народ, понимаешь? А ты подарил что своей?
— Дак ведь, это… Вроде как не наш… И вообще…
— И вообще… Вот мы придем с Лёхой домой. И дома нас будет ждать праздник. Так, Лёха? Во! А ты придешь — и у тебя дома будет скандал. Даже и спорить не надо. И кому хуже? А? Тому, кто с народом празднует и пьет на законном основании, потому что праздник, или тому, кто пьет просто так, а праздник ругает?
