— Нет, Петрович, я вас уважаю, но все же… Я вот в Турцию ездил в этом году…

— Турция — в Китае, — тяжело вздохнул Петрович.

Нет, в осени есть своя прелесть. И листья яркие и красивые, и комаров-мух нет. Но — холоднее. Сидеть долго не получается.

— Петрович! Ну как же так?

На шум подошел Лёха Кент, кивнул Климу, пожал руку Петровичу, показал ему торчащую из кармана куртки головку поллитровки. Петрович помотал головой. Лёха понимающе развел руки. Мол, понимаю, что хотел бы, да нельзя, так?

— О чем шумим, молодежь?

— Да вот Петрович говорит, что все — в Китае.

— Ну, так правильно говорит!

— Но я был в Турции! В море купался!

— А ты думаешь, в Китае нет моря? — ласково улыбнулся золотым зубом Лёха Кент. — В Китае есть все…

Петрович поднял голову:

— Скажи, Клим, а китайцев ты в своей Турции не видел? Совсем не видел?

— Ну-у… Были там туристы…

— Ты головой подумай, головой! Ты что сказал, а? Китайцы — туристы? Это анекдот такой? Это ты был турист, а они были дома, понял?

Клим помотал головой, приводя разбежавшиеся мысли в порядок.

— А соседи мои в Египет ездили!

— Египет — в Китае!

— Он там настоящие пирамиды видел!

— Ой, Климушка, — влез опять Лёха. — А ты считаешь, что китайцам не по силам пирамиды построить? Они вон какую стену забабахали — строители, что надо!

— Но ведь из космоса видно, где пирамиды! — чуть не плача от досады крикнул Клим.

— А ты летал в космос? — взглянул исподлобья Петрович. — Вот скажи, откуда вы такие доверчивые, а? Вам показали развалины — сразу: Ри-им, Ри-им! А Рим — в Китае, потому что там земля дешевле! Увидели пирамиды — Египет! Да Китай это! Вон, ты в джинсах фирменных, в Леви Страус, вижу. И джинсы эти — в Китае сделали. Сейчас все делают в Китае. Там дешевле…

— А вот Василий — он в Америку летал! — продолжал спорить Клим.

— Это Косой, что ли? Ну, ты сам подумай, головой своей… Не верь всему на слово! Во-первых, это же страшно нерентабельно — летать через океан. Во-вторых, в Америке земля стоит ого-го сколько! И вся — частная. Кто туда на частную землю нашего Ваську Косого пустит, а? В третьих, это он сам тебе сказал, что в Америкке был? А ему кто сказал, что это — Америка? Он уже и по американски разговаривает?

Клим стоял, разинув рот, пытаясь найти какой-нибудь сногсшибательный аргумент.

— Не спорь, пацан, не спорь. Ты кино американское смотришь? Там в каждом фильме — Чайнатаун. Знаешь, что такое?

— Ну, это место поселения китайцев…

— Местом поселения китайцев является Китай, понял? Это не Чайнатаун при Нью-Йорке, это Нью-Йорк построен в Чайнатауне А уж как там его зовут, этот таун — дело десятое. Города в Китае огромные. Там не то что Америку — там Россию построить можно! И думаю я, что уже построили. Только тайги у них нет, вот они на Сибирь и зарятся. С тайгой у них самая натуральная Россия будет…

В кармане рубашки у Петровича заиграла грустная мелодия. Он послушал немного, потом достал телефон и нажал кнопку приема.

— Петрович, — сказала жена. — Иди уже домой, Петрович. Ужинать будем. А в девять твой Спартак играет. Иди домой, Петрович!

— Вот, тоже в Китае сделано. А передает, блин, правильные слова. Понял, молодой?

И Петрович, тяжело вздохнув, бросил пустую бутылку в урну и пошел домой.

Петрович и кадровый вопрос

— Как к вам обращаться? — склонился в полупоклоне к Петровичу крепкий мужик какого-то серого, потертого вида. Вроде как из органов, что ли. Или отставной.

— Зови меня Петровичем, — солидно произнес тот, не вставая со скамейки, на краю которой, слева от него, была развернута газетка и лежали сваренные вкрутую холодные яйца и горка серой соли. Вот интересно, почему дома из солонки соль белая, но не соленая, а тут, на природе, в парке, она всегда какая-то грязноватая, но вкусная?

Кроме яиц было еще пиво в пластиковых баллонах и пластиковые же одноразовые стаканы. Хлеб был черный. Не серый, а настоящий черный, тяжелый и пахучий. Из мутного кулька выглядывали желто-зеленые огурцы свежей засолки. От них тоже пахло. Была пятница, и Петрович был на своем месте.

— Скажите, Петрович, — осторожно, даже морщась немного, как будто пробуя на язык какую-то неизвестную пищу, снова обратился серый. — А по кадровым вопросам вы как?

— По кадровым вопросам я — всегда, — со значением ответил Петрович, откусил половину яйца и тут же запил половиной стакана пива. Холодное пиво и холодные яйца вкрутую с солью — это любил Бисмарк.

— Вот и Бисмарк всегда говорил…, - непонятно, но строго сказал Петрович и допил пиво. — Кадры, говорил, решают. Ты по кадровому делу, что ли? То-то я смотрю — серый ты какой-то…

— Сталин.

— Что?

— Это Сталин сказал: «Кадры решают все».

Петрович окинул серого взглядом, приценился к выглядывающим из под обшлага часам, посмотрел на туфли, потом на галстук. И ничего не сказал. Петрович давно не спорил по пустякам. Вернее, он просто давно не спорил. Он знал. И все знали, что он — знает. И что спорить? Он просто налил стакан — осторожно налил, по краешку, тонкой струйкой, почти без пены. Прихватил щепотью сольцы, посыпал круто на половинку яйца, положил в рот, пожевал. Кадык дернулся, яйцо провалилось, а следом хлынуло холодное пиво.

Серый тоже сглотнул. Но он был на работе — ему было нельзя.

— Мне директор сказал к вам обратиться.

— Ну, обращайся, раз директор сказал.

— Вот, — серый выудил из бокового кармана простой не заклеенный конверт, достал фотографию, показал, засунул обратно. — Данные — на обороте.

— Серега, что ли? — Петрович знал в городе всех.

— Нам бы рекомендации, — серый мужик подвинул по окрашенной в ярко-синий цвет лавке конверт к Петровичу.

Петрович подержал ладонь над конвертом, хмыкнул.

— Телец. Год Петуха. В момент рождения Марс был в Весах. Не женат. Характер скверный. Потому что не женат. Или наоборот… В детстве болел свинкой. Аттестат с тремя тройками.

— О! — глаза кадровика как бы включились и горели теперь неземным огнем. — О! Это здорово у вас так получается. А конкретнее, конкретнее можете? Директор хочет знать, брать его к нам или не брать. «Пробить» как-нибудь сможете, а? У вас же связи, я слышал…

— Оставляйте, — очень усталым голосом сказал Петрович, задумчиво смотря на упавший на колено желтый лист. — Через два дня приходите за ответом. Два дня буду думать. Кости кидать буду. Гороскоп считать. Вечером, в понедельник, сюда же. А теперь идите. Медленно идите и не оглядывайтесь. Не нужно вам сюда смотреть.

Серый кадровик так и пошел — медленно, не оглядываясь, прямо к выходу из парка.

А Петрович, не глядя в его сторону, допил стакан и выдохнул облегченно.

— Ну, ты силен, Петрович! — подсел Лёха. — И что теперь? Два дня колдовать будешь? Карты кидать? Или как?

— А вот так, — Петрович взял конверт, помял его в руке и бросил в стоящую рядом урну. Туда же отправилась шелуха очередного очищенного яйца.

— И что ты им скажешь?

— Что и всем: не подходит им Серега.

— А как ты это узнал-то?

— И узнавать не буду. Я всегда по кадровым вопросам в отказ иду. Сам подумай: если я кого порекомендую, а он вдруг окажется плох — кто будет виноват, директор, кадровик или все же я?

— Пожалуй, ты, Петрович…

— Вот. А если я дам отказ даже по хорошему работнику — потерь-то ни у кого не будет. Будет, как есть. Меньше-то и хуже уж точно не станет. И кто станет такому решению основой? Может директор? Или кадровик этот?

— Ты, Петрович!

— Учись, брателло. Так что я скажу в понедельник?

— Серега — не подходит?

— Точно. Ну, за Серегу. Нормальные-то предприятия сюда не ходят. Вот в нормальное он сам и устроится.

Очередное яйцо было круто посолено, съедено и запито холодным пивом.

Была пятница. Был вечер.

Петрович и макароны