— Скоро?

— Скоро, Коля, скоро, — неизменно, отвечала Лидия Константиновна.

И Коля верил ей. Верил, что скоро придёт Советская Армия! Вот уже до Барановки, затерянной в лесах, доносится гул орудий. И эти звуки всё ближе и ближе. Впервые за несколько лет на лицах людей появляются улыбки, и всё чаще и чаще слышится произносимое с любовью слово: «наши».

Староста ходит мрачнее тучи. Чует, что конец его хозяевам приходит.

Чует-то чует, а примириться с этим не хочет. Недавно опять пришёл к Молчановым.

— Вот что, Марья, я лошадь у тебя отберу.

Мария Петровна молча слушала его, качая уснувшего Петю.

— Толку с вас никакого, — продолжал староста. — Сама говоришь: работать у вас некому. Тогда вам и лошадь ни к чему.

— Как же без лошади-то? — слабо пыталась возразить женщина.

— А вот так-то!

Мать слышала, как староста возится во дворе, отвязывает лошадь. А потом всё затихло.

— Ничего, Маша, ничего, — успокаивала её бабушка Ирина, — на нашей лошади этот ирод от казни не убежит.

А вечером в избу к Молчановым кто-то тихо постучал.

— Это я, Денис Прозоров, — раздался приглушённый шёпот.

Деду Денису было лет шестьдесят. Его изба стояла рядом с избой Молчановых. Он был одинок и частенько заходил к соседям. «Люблю с ребятишками поиграть», — извиняющимся тоном говорил он в таких случаях.

— Немцев-то бьют, Марья, — сказал он, присаживаясь к столу. — Видать, здорово бьют. Драпают они шустро.

— Так им и надо! — не удержавшись, крикнул Коля.

— Тише, ты! — Денис стал серьёзным. — Дело-то вот в чём. Они, гады, драпают, да напоследок память о себе злую оставляют: деревни жгут и людей убивают.

— Что же делать? — с испугом спросила Мария Петровна.

— А ты погоди, дай досказать. Придётся всей деревней в лес податься. Туда они не сунутся. Леса они, как лешего, боятся. Так вот, стало быть, завтра мы и махнём в лес и с собой всё возьмём, чтобы им не досталось.

Дед погрозил невидимому врагу кулаком.

— А как же я? С ребятами, с матерью больной? Как до леса-то доберусь? Староста коня увёл.

— Знаю. У меня тоже лошадь забрали. Ну, да это дело наживное. Я вот что придумал. У меня бычок есть. Здоровый, шельмец. Я его запрягу в подводу.

— А как же мы?

— Подвода у тебя осталась?

— Осталась.

— Ну вот. К первой подводе привяжем вторую. На первую малышей посадим. А на вторую — бабушку Ирину. Николай присмотрит. Он вишь как вымахал, настоящим мужиком стал.

Назавтра, с самого утра, одна подвода за другой потянулись в лес. Бычок деда Дениса, будто чуя свою ответственность, прилежно тащил две телеги. Николаю стало жалко его. Когда начался подъём, мальчик стал подталкивать телегу сзади.

Поздно вечером подводы остановились в лесу. Ребята разожгли костры, а старики построили шалаши. Потом односельчане долго сидели у огня, вспоминали мирные годы. Слышен был шум деревьев, раскачиваемых ветром, и редкий плеск рыб в тихой воде речки Снов — до неё было каких-нибудь пятьдесят метров. Стемнело и стало холодно. Гас один костёр за другим, и скоро весь лагерь, кроме дежурных, погрузился в сон. Всё казалось застывшим, и только пожелтевшие листья слетали с деревьев, с тихим шелестом ложились на землю.

Встали рано — привычка. Все понимали, что сегодня предстоит день, полный неожиданностей. Может быть, радостей, а может быть, и тревог.

Часов с девяти стало пригревать солнце, и, хотя был конец сентября, день выдался не хуже летнего. И Коля Молчанов вместе со своим дружком Петей вышли на поляну, разделись и стали загорать.

— Может, Петь, пойдём искупнёмся? — предложил Николай.

— Холодно. Этак и застудиться недолго.

— Да мы только разок окунёмся, и всё.

— Холодно, — повторил Петя, — купаться уже нельзя.

Он был старше Николая на два года, но выглядели они ровесниками.

— Что ж, мы так и будем целый день лежать? — спросил Коля, которому долго не сиделось на одном месте. И вдруг предложил: — Сходим в деревню. Посмотрим, как там дома. Может, и наши уже пришли. А то просидим здесь до тех пор, пока и война кончится.

Это предложение пришлось Петру по душе, и уже через несколько минут они шагали по направлению к селу.

Барановка была пуста. Тишина, царившая здесь, напомнила Коле сказку о сонном царстве, которую ещё маленьким слышал от бабушки.

Они зашли в избу к Молчановым. Ещё день назад эта изба была полна детских голосов, теперь она казалась погружённой в глубокий сон.

— А может, и уходить отсюда не стоило? — сказал Коля. — Вдруг немцы вообще пройдут стороной…

— Вот они! — испуганно шепнул Петька, стоящий у окна, торопливо приседая на корточки.

В Барановку входил батальон Крихера.

— Петька, бежим.

Но Пётр, казалось, не слушал друга и пристально разглядывал немцев. Коля почти силой оттащил его от окна. Они через окошко вылезли во двор и побежали к опушке леса.

«Если немцы нас заметят, — думал Коля, — то обязательно начнут стрелять».

Наверное, об этом же думал и Петя, но оба бежали во весь рост, не пригибаясь.

И вот уже первые деревья леса обступили их со всех сторон, а они всё бежали и бежали. Хотелось скорее предупредить остальных. Когда они наконец прибежали к лагерю, так запыхались, что первые несколько минут не могли сказать ни слова.

— Вы что, хлопцы, соревнование устроили? — пошутил Денис Прозоров.

— Дедушка Денис, — так и не отдышавшись, закричал Коля, — немцы в деревне!

— Немцы в деревне! Немцы в деревне! — через минуту разнеслось по всему лагерю.

Все понимали, что ушли недостаточно далеко от села и что немцы легко смогут найти их.

Люди с лихорадочной быстротой запрягали лошадей, укладывали вещи на подводы.

Коля побежал к стаду. Бычок деда Дениса пасся вместе с коровами и овцами. Стадо, как будто чуя опасность, заволновалось. А на бычка вдруг напала охота поиграть, и он всё время убегал от Николая.

Когда мальчик наконец привёл бычка к телегам, остальные колхозники уже переправлялись через Снов. На том берегу реки возвышался небольшой холм, за которым и скрылся обоз.

В тот момент, когда бычок вступил в речку, где-то позади телег раздался неожиданный залп. Один. Второй.

Бычок, испуганный выстрелами, резко рванул с места. Верёвка, которой были связаны телеги, не выдержала — лопнула.

Мария Петровна хотела было соскочить с повозки, но потом решила, что проще переправиться через реку на одной телеге, а затем вернуться с бычком и перевезти вторую повозку, в которой остались Коля и больная бабушка Ирина.

Но не успела мать добраться до противоположного берега, как рядом с Колиной телегой остановился взмыленный конь обер-лейтенанта Крихера. Офицер был вне себя. В последней бумаге, полученной им из штаба полка, значилось, что батальон Крихера должен двигаться через село Блешня к хутору Каменскому, где собирались все уцелевшие части дивизии. Но этого проклятого села Блешня на карте не было. Не было на ней и никакой дороги между Барановкой и Каменским. Стояли лишь закорючки, обозначающие топи и болота.

Крихер соскочил с лошади и вплотную подошёл к телеге.

— Встать! Давай! Давай! Будешь проводник, — закричал он по-русски Ирине Андреевне.

— Не могу, ноги не ходят. Три года уже. Больна.

— Ничего, — криво усмехнулся Крихер, — я имейть лекарство: пиф-паф!

Он не торопясь начал расстёгивать кобуру. Достав пистолет, капитан направил его на старуху, и Николаю показалось, что дуло пистолета коснулось головы бабушки.

— Ну, вставать! — крикнул офицер.

Глядя фашисту прямо в лицо, Ирина Андреевна повторила:

— Не могу! Понимаешь, ноги не ходят. — Она показала на ноги.

Уголок рта офицера стал подёргиваться, и Николай почувствовал: ещё минута, и курок будет спущен.

— Господин офицер, — отчаянно закричал Коля, — она правда больна!.. — И, боясь, что обер-лейтенант всё-таки спустит курок, Коля торопливо добавил: — Я буду проводник! Я покажу дорогу!