Речка бежала вдоль края села. Горная речка — с бурным, сильным течением. Спуск к воде был скользок от недавно прошедшего дождя, и, отпустив Барасби, старый конюх не на шутку забеспокоился.

Даже с самым опытным джигитом может случиться беда. Кербек, который, как говорится, полжизни провёл на спине лошади, знал это на собственном печальном примере. Как-то он пас лошадей на склоне высокой горы. Ночью неожиданно налетела буря. При вспышке белёсой молнии Кербек увидел, что часть табуна мчится прямо в сторону пропасти. Под Кербеком был лучший скакун. В какую-нибудь минуту конюх опередил испуганных лошадей и, крича и размахивая руками, заставил их повернуть в другую сторону. Но конь Кербека на полном ходу споткнулся о камень и тяжело повалился на бок.

Хрустнула кость, и наездник остался лежать на земле.

Нога вскоре зажила, но кость срослась криво. С той поры и получил конюх прозвище «Хромой Кербек».

«Не надо было отпускать мальчишку одного», — думал Кербек, торопливо ковыляя к речке. Хромал он довольно сильно, и издали было видно, как белая его шляпа то опускается, то поднимается в такт шагам.

До речки было ещё далеко, когда Кербек услышал громкий конский топот в боковой улочке.

Лошади мчались прямо навстречу Кербеку, высоко задирая голову. Они шумно и испуганно дышали. Позади, отчаянно лая, неслась напугавшая табун собака. Кербек пропустил мимо разгорячённых лошадей. Он беспокойным взглядом отыскивал серого коня, на котором сидел Барасби. Мальчик изо всех сил вцепился в гриву Серого, упрямо, не желавшего отставать от табуна.

Кербек бросился в самую гущу потных конских крупов, навстречу Серому. Нужно схватить рукой уздечку и остановить лошадь, чтобы снять напуганного мальчика. Но Серый взмахнул мордой и боком отскочил к плетню. Барасби, смешно замахав руками, свалился прямо в лужу посреди улицы.

Сердце старика дрогнуло. Что с мальчиком? Почему он лежит молча? Неужели он потерял сознание? Кербек поднял валявшуюся тут же хворостину и начертил на земле круг, в центре которого оказался Барасби. Затем он схватил наездника в охапку и перенёс на сухое место к плетню.

Старик поглядел на очерченный на земле круг. Что бы ни говорили комсомольцы, которые так любят посмеяться над верующими, но Кербек знал, для чего он чертит этот круг. Наверняка эго не простое падение: Барасби сбросил на землю нечистый дух — джинн. Теперь джинн и вместе с ним боль остались в очерченном круге.

Старик был так доволен, что Барасби остался цел и невредим, что даже не заметил, как мальчик кусает губы, чтобы не расплакаться. Плакать нельзя — он же дал честное слово. Захнычешь, тогда уж старый Кербек ни за что не посадит второй раз на лошадь.

— Молодец, Барасби, джигитом будешь! — похвалил его старик.

— Было бы седло, я ни за что не упал бы! — говорит Барасби, шагая рядом с Кербеком, довольный похвалой конюха.

На войне почти всегда бывают очень длинные дни. Особенно если тебе сказали: ночью пойдёшь в разведку, а сейчас, друг, хорошенько отдохни и выспись.

Разведчик Барасби лежит, подложив под голову седельную сумку. Глаза Барасби закрыты, но спать не хочется. Снова и снова вспоминается родной аул. И, конечно, прежде всего — мама.

Вот она стоит у порога дома. Барасби в этот день не идёт домой из школы, а летит так, будто на узких мальчишечьих плечах выросли крылья.

— Мама! — кричит он издали. — Мама! Смотри на меня… Я уже пионер!

Мама не успевает ответить, а сын уже совсем рядом, он теребит пальцами алый шёлковый галстук.

— Я пионер… Мы все теперь пионеры. И Мусарби, и Хажбекир тоже пионеры. ₅. Мы дали торжественное обещание…

— Обещание? — улыбаясь, переспрашивает мама.

— Да. Хорошо учиться. И хорошо трудиться… И любить Родину.

Мама гладит Барасби по голове.

— Идём-ка домой. Ты, наверное, проголодался?

— Погоди. — Барасби не терпится рассказать обо всём, что было на первом в его жизни пионерском сборе. — А ешё мы давали обязательства.

— Какие обязательства?

— Индивидуальные. — Слово трудное, и Барасби выговаривает его запнувшись.

— А что это такое?

— Я тебе сейчас скажу так, как я на сборе говорил, — предлагает Барасби и, не дождавшись согласия мамы, выпаливает фразу за фразой: — «Мы должны помогать колхозу. Мы даём слово: будем помогать». А потом я сказал так: «Я очень люблю животных, особенно лошадей. Я возьму шефство над жеребёнком, буду его кормить и воспитывать…» А Мусарби и Хажбекир взяли шефство над телятами. А я не могу над телятами, я больше люблю лошадей… Мама, ты мне дашь отрубей и кукурузы? Я буду ими кормить жеребёнка.

Мама смеётся.

На следующий день Барасби пришёл на ферму с ведёрком кукурузы и торбочкой отрубей.

Кербек обрадовался мальчику как старому другу.

— Молодец, Барасби! Шефство? Шеф?.. Это хорошо, когда шеф… Теперь я вижу, что ты и на самом деле не только стал выше ростом, но и вырос. — Кербек заговорщически подмигнул пионеру: — Теперь ты не свалишься с лошади?

Тогда-то и увидел Барасби темно-гнедого жеребёнка с белой звёздочкой на морде, хмуро опустившего голову, лежавшего почти неподвижно.

Барасби присел на корточки и погладил шелковистую шерсть малыша.

— Вчера был ветеринар. Говорит, что это от недоедания. Сам знаешь — зимой кормов не хватало… А теперь вот — чесотка. Трудно поставить такого на ноги. Может быть, выберем мы с тобой другого жеребчика?

Нет, Барасби не хотел другого! Барасби заглядывал в полуоткрытые тёмные глаза, слышал прерывистое дыхание и — не будь вчерашнего сбора и торжественного обещания — Барасби наверняка заплакал бы. Но человеку, который уже стал пионером и даёт обязательства, плакать неудобно.

Барасби не сказал ни слова. Хромой Кербек сам понял, что Барасби не расстанется с больным жеребёнком, и негромко посоветовал:

— Аппетита у него нет. Уговоришь, чтобы кушал, — оживёт.

И правда, жеребёнок был безразличен ко всему на свете. Лошади очень любят дроблёную кукурузу, а Звёздочка — так называл Барасби своего подопечного, — сделав два-три движения губами, не то засыпала от усталости, не то просто закрывала глаза от бессилия.

Что мог сделать Барасби? Капризного ребёнка кормят с ложки, его уговаривают, сулят ему подарки или, наоборот, грозят наказанием. А как быть с лошадью?

Барасби начал кормить Звёздочку с ладони. Жеребёнок глядел на Барасби глубоко запавшими понятливыми глазами и вяло жевал.

Барасби рассказывал Звёздочке про больших и красивых лошадей, про скачки и про военные парады кавалерии. Мальчик даже напевал марши. И жеребёнок привык к самим звукам мальчишеского голоса, ласково тёрся мордой о руки Барасби и хватал тёплыми, мягкими губами ещё горсть зерна.

А вскоре старые конюхи издали — чтобы не смущать Барасби и не мешать ему — наблюдали за первой прогулкой мальчика и Звёздочки.

Жеребёнок ступал неуверенно. После долгой конюшенной полутьмы солнце казалось ему слишком ярким. Длинные тонкие ноги дрожали. Но вдруг он поднял морду и тихо заржал. И старый Кербек кивнул седой головой:

— Будет скакуном!

Прошло совсем немного времени. От чесотки не осталось и следа, на упитанном теле жеребёнка блестела шерсть. Теперь Звёздочка сама рвалась из конюшни на воздух, на солнце, высоко поднимала гибкую шею, уши торчали, как две камышинки, в глазах играл огонёк.

Старый конюх внимательно оглядел Звёздочку от морды до хвоста, ощупал копыта, погладил холку, потрогал длинные, стройные ноги лошади. А потом сказал:

— Пора лошади в школу…

И, встретив недоуменный взгляд Барасби, объяснил:

— Будешь приходить рано-рано утром. Станем вместе учить Звёздочку, готовить к скачкам. Пора приучать её к седлу.

Долго ещё рассказывал Кербек, как готовят лошадь к настоящим скачкам. Даже купать её нужно по-особенному, водить по брюхо в холодной воде — чтобы лошадь не распускала живот.

Готовиться приходилось и самому Барасби. Не так-то просто быть жокеем. Нужно, чтобы лошадь понимала тебя по одному едва заметному движению, чтобы ты и сам чувствовал, не устал ли конь, на что он ещё способен, не пора ли перестать сдерживать скакуна и, дав ему свободу, послать ею вперёд во всю силу. Да мало ли что ещё должен знать и уметь жокей!