Из дальнейших перемен отметим раньше всего отставку князя Горчакова, который одновременно со всеми своими коллегами-министрами вместе со смертью Александра II потерял всё свое влияние и могущество, князь Горчаков к тому же стал уже очень стар: ему перевалило за восемьдесят, и он праздновал уже свой пятидесятилетний юбилей. Когда он вышел в отставку, явился вопрос о его заместителе. Придворная клика оживилась снова и проявила кипучую деятельность в области интриг, подвохов и подкопов друг против друга. Одни протежировали Николаю Карловичу фон-Гирсу, ближайшему помощнику и советнику ныне отставного князя Горчакова. Другие наоборот желали провести на пост министра иностранных дел знакомого уже нам графа Игнатьева, в надежде, что последний вступит немедленно в тесную дружбу и связь со всякими славянскими народностями и порвет добрые отношения с Западной Европой. К тому же Игнатьев стал и неудобен, и нежелателен на посту министра внутренних дел. Несмотря на то, что он хвалился и хвастался якобы удавшимся ему полным искоренением крамолы, заговорщики снова подняли головы и начали организовываться: их первый выстрел был направлен, хотя и безуспешно, в одного из помощников графа Игнатьева, генерала Черевина, который предлагал и настаивал, чтобы было возобновлено знаменитое третье отделение. Весною 1882 г. был убит заговорщиками прокурор Стрелышков в Киеве и губернатор Забайкальской области. На этом покушения закончились; полицией же своевременно был открыт целый ряд заговоров и организаций. Немало хлопот и беспокойства причинили графу Игнатьеву и жестокие еврейские погромы, имевшие место в 1881 и 1882 гг. на всём юге России. Александр потерял всякое доверие к Игнатьеву и, опасаясь за свою особу, каждый раз всё откладывал и откладывал свое коронование, пока оно наконец было совершено при общем страхе и трепете всех участников его 15-го мая 1883 г. В это время граф Игнатьев был уже в политическом отношении полным нулем. Дело в том, что граф Игнатьев пожелала, сыграть роль второго Лорис-Меликова. Заметив и поняв, что жестокостью и преследованиями ему не успокоить русский народ, он стал предлагать новые полуреформы: облегчить крестьянам выкупные платежи, ввести земства в тех губерниях, где таковые еще не были введены, да, даже созывать время от времени депутатов от земств в Петербург. Но как многочисленные враги Игнатьева сумели воспользоваться сделанным им предложением о новых реформах, так и Александр III, вообще разочаровавшийся в Игнатьеве, и слышать не хотел ни о чём подобном.
Его доверие было даже настолько поколеблено, что даже на пост министра иностранных дел он не хотел назначить графа Игнатьева. Этот портфель был поручен упомянутому уже выше фон-Гирсу, т. е. иными словами уже второй раз Александр III, стоявший на словах горой за всё русское, назначал министром и своим советником прирожденного немца. Граф Игнатьев разобиделся и вышел через несколько дней в отставку. По совету и настоянию Каткова, Александр III назначил министром внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого. Граф Толстой был уже более не новичок на посту министра. Когда при Александре II, всегда безвольном и бесхарактерном, вместе с переменой нескольких министров народного просвещения переменились в начале шестидесятых годов системы в деле университетского образования, тот же Катков и с ним Леонтьев, бывшие вожаками русской консервативной партии, сумели приписать вину в покушении на жизнь Александра министру Головнину, который своим университетским уставом 1863 г. распустил де студенческую молодежь. Не малую роль в свержении министра и выборе ему преемника сыграла известная графиня Антония Дмитриевна Блудова, ханжа первой руки, имевшая неограниченное влияние на императрицу. Благодаря её правильно и талантливо организованному походу пост министра народного просвещения был поручен графу Толстому, бывшему уже тогда обер-прокурором святейшего синода. Как известно, обер прокуроры этого гнуснейшего из российских учреждений всегда были и остаются горем и несчастьем России. Когда же графу Толстому дали к тому же еще и полномочия министра народного просвещения, он не замедлил повергнуть в слезы и стенания весь русский народ. Он выдал начальную школу во власть жадным и грубым попам. Он насильно ввел в польских школах русский язык. Он ввел систему массового исключения студентов из университетов за малейший пустяк. Он настаивал на том, чтобы к студентам применялись самым суровым образом заключение в тюрьме и ссылка в Сибирь. Когда Лорис-Меликов, ставший к концу правления Александра II всемогущим диктатором, порешил начать по отношению к студенческой и революционной молодежи политику поощрения и примирения, ему удалось добиться в 1880 г. отставки графа Толстого, которому Александр II в течение четырнадцати лет оказывал весьма большое доверие. II вот, как мы видели выше, когда понадобилось на место графа Игнатьева назначить министра внутренних дел, который мог бы и должен был бы действовать в духе Александра III, граф Толстой снова был призван к силе и власти. У всех еще свежо в памяти, как много горя, зла и страданий причинил этот министр внутренних дел русскому народу. Но покончим раньше с перечислением и характеристикой лиц, появившихся вокруг Александра III в качестве его любимцев и ставленников.
Мы уже упоминали выше имя министра народного просвещения Сабурова, заменившего в 1880 г. графа Толстого. Сабуров был человеком умеренным и другом реформ, но насколько мало он понимал нужды русских университетов и нужды русской студенческой молодежи, показывает то обстоятельство, что на большой студенческой сходке в Петербурге в феврале 1881 г. он был публично назван лицемером и лгуном и даже чуть не избит. Конечно, Александр III заставил его выйти в отставку не по той причине, что студенты не были довольны им, а потому, что хотел вообще окружить себя совершенно новыми людьми. Выбор его пал на этот раз на барона Николаи, бюрократа с головы до ног, который столько же годился в министры народного просвещения, как много лет спустя ныне покойный уже Боголепов. Барон Николаи не сумел долго удержаться на своем посту и спустя почти год уступил свой портфель статс-секретарю Ивану Давидовичу Делянову. Последний выказал наибольший талант в том, что продержался на посту министра народного просвещения очень долго, дольше всех своих предшественников. Но ко благу России и к счастью русского народа это нисколько не повело. Делянов был человеком в высшей степени ограниченным, бюрократом и реакционером с головы до ног. Созданный жалкой креатурой, начавший свою служебную карьеру с низших должностей, зависимый от милости и гнева своих начальников, Делянов и на посту министра был не более, как послушным орудием в руках министра внутренних дел. Справедливость требует отметить, однако, что Делянов обладал весьма добрым сердцем и не отказывал ни одному студенту, являвшемуся просить его о чём нибудь.
Казалось бы наряду с министрами, которым всё же приходилось по меньшей мере подписывать входящие и исходящие бумаги, вокруг Александра III не было недостатка в дармоедах всяческих рангов и званий, не делавших решительно ничего, но зато исправно получавших и проживавших свои высокие оклады из кровных народных денег. Тем не менее Александр III был, можно сказать, неистощим в создании всякого рода новых званий, рангов и придворных учреждений, оплачиваемых всё теми же народными деньгами. Одним из первых подобных учреждений была т. н. императорская главная квартира, созданная в начале 1884 г. в интересах лучшей охраны царской особы. К этой главной квартире принадлежат и командующий ею, и его помощник, и их огромная свита, и комендант, и штаб-офицер для особых поручений и лейб-врачи, и придворные духовники, и огромнейшая канцелярия. Словом, чтобы кормить всё это сборище бездельников, нужны ежегодно чуть ли не миллионы. Но Александр III не привык считаться с тем, насколько в состоянии русский народ кормить своим трудом всех царских нахлебников. Он задал своей главной квартире чрезвычайно много дела: она должна была охранять всюду и везде его особу, сопровождать в полном составе его во время переездов и путешествий и принимать все прошения и ходатайства, поступавшие на личное имя царя. Последнее было наиболее легкой обязанностью, так как корзинки для бумаг были заказаны чрезвычайно глубокие и вместительные, и в каминах всегда весело сверкал огонь, жадно пожиравший бросаемую в него груду бумаги. Александру же III докладывали изо дня в день, что Россия находится в полнейшем счастье и благополучии, а русский народ настолько доволен и благодарен, что на имя царя не поступают никакие жалобы или ходатайства. Зато много труда и хлопот выпадало на долго той специальной канцелярии, которую Александр назначил для рассмотрения правильности предложений, поступающих относительно наград, орденов и повышений в чинах. Тут уже, конечно, каждому хотелось урвать кусочек от обильного пира, и названная канцелярия стала настоящим адом мин и контрмин, подкопов и подвохов, подкупов и взяточничества. Одни пускали в ход деньги, другие протекцию, и канцелярия, конечно, одобряла всяческие поступавшие предложения и представления о наградах и орденах. Мерзости и взяточничество настолько широко и властно дарили в этой канцелярии, что вскоре уже сам Александр III, а позже и ныне царствующий Николай II сочли необходимым реформировать ее. Не мало кровных, нажитых потом и трудом денег пожирает у русского народа т. н. министерство двора. Не самое это министерство было бы столь тяжелым бременем для русского народа, если бы не ухлопывались миллионы и десятки миллионов народных денег на жизнь и содержание царя и царской семьи, как и всех великих князей и великих княгинь. Сколько ухлопывается на это денег, неизвестно никому из тех, кто не может поживиться какой нибудь частицей их. Александр III постановил, чтобы министр двора, который в тоже время министр уделов и орденский канцлер, давал отчет в своих расходах одному царю. Таким образом, центром этого реформированного министерства двора является частный кабинет царя. В его тиши тратятся, распределяются и расшвыриваются вполне бесконтрольно народные миллионы. Само собою разумеется, министр двора становится при подобных условиях чрезвычайно влиятельной особой и имеет честь считаться чуть ли не ближайшим доверенным лицом царя. Как, при Николае I министром двора был граф Адлерберг, так при Александре II ту же должность занимал сын названного министра, граф Александр Адлерберг. Он был до того могуществен и влиятелен, что его в шутку называли Александром III. Это задевало и оскорбляло наследника Александра Александровича, никогда не пользовавшегося при жизни отца властью и влиянием. Когда он, наконец, стал Александром III, граф Адлерберг понял, что его роль окончательно сыграна, и немедленно вышел в отставку. Вместе с ним пал и его брат, граф Николай Адлерберг, бывший с 1866 г. финляндским генерал губернатором. Финляндское генерал губернаторство при Александре III особой роли не играло, хотя в самое последнее время и старались с русской официальной стороны лансировать слух, будто все нынешние стеснения, примененные к финляндцам, вырабатывались и разрабатывались уже при Александре III. На место же того графа Адлерберга, который был министром двора, Александр III назначил своего любимца и друга, графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Мы не находим в обширном русском словаре достаточно сильных слов, чтобы выразить на бумаге, как колоссально велико было влияние и могущество графа Воронцова-Дашкова во всё время правления императора Александра III Последний доверял ему, как никому другому. Граф сопровождал царя всюду и везде, как и был своим человеком у него во дворце. Надо отдать справедливость, граф злоупотреблял своим могущественным положением только лишь постольку, поскольку было необходимо пристроить всех своих чад, домочадцев и родственников, а равно и всех нужных и рекомендованных человечков. Слово министра двора стало прямо таки законом для всех высших чинов придворной знати и аристократии. Большую роль играло при этом то обстоятельство, что к графу Воронцову-Дашкову относилась с большими симпатиями императрица Мария Федоровна. Особенно явно она этих симпатий своему любимцу выказывать не могла, и не потому, что опасалась людских толков или доказанного факта, что дворцовые стены всегда имеют уши, готовые слышать и глаза, жаждущие подглядеть то, что им видеть не полагается. Нет, она просто на просто боялась мужа, который не в пример всем своим предшественникам на русском престоле держался строгой семейной морали. Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заводя себе ни второй морганатической жены, ни гарема любовниц. Это факт, что он никогда не соблазнялся роскошными фигурами или смазливыми личиками придворных дам или камер-фрейлин. Той же высокой семейной нравственности он требовал от всех окружавших его, и кто знал доподлинно его суровый, решительный характер, тот понимал, что он собственными руками задушил бы или избил до смерти Марию Федоровну, если бы имел повод и право заподозрить ее в супружеской неверности. Мария Федоровна знала это не менее хорошо и в своих симпатиях к графу Воронцову-Дашкову не шла дальше пределов, предписываемых приличиями и невозможностью хранить во дворце тайну. Боже упаси, если бы нечто подобное могло дойти до ушей Александра III: он ведь в сущности был её благодетелем и мог бы свое благодетельствование сменить жесточайшими поруганиями. Мы должны заметить, что Мария Федоровна в бытность её датской принцессой сделалась сначала невестой не Александра, а его старшего брата Николая, который в совсем молодые годы умер в Ницце не то от чахотки, не то от сухотки. Насколько сей принцессой руководила нелюбовь к своему жениху, а только лишь желание блистать и властвовать в качестве будущей русской императрицы, явствует из того, что немедленно после смерти Николая Мария Федоровна стала ловить в свои сети Александра, ставшего отныне русским наследником цесаревичем. Это ей и удалось: отчасти молодой Александр попался в расставленные сети, отчасти он завидовал уже и раньше своему старшему брату, нашедшему себе столь красивую невесту. Словом, он женился на Марии Федоровне, и она достигла пока что долгожданного блеска. Но ей этого было мало: она жаждала власти, власти и власти. II долго, очень долго пришлось ей ждать этой власти. Сначала при дворе Александра II, её супруг, бывший в течение долгих, долгих лет наследником, играл роль чуть ли не равную нулю. Затем, когда он стал, наконец, царем, он забрал энергично и решительно всю власть в свои руки, не позволяя ни жене, ни вообще кому бы то ни было из числа бабского сословия вмешиваться в государственные дела. Умная и хитрая Мария Федоровна из опасения кулака и окрика своего супруга делала вид, что решительно ни во что не вмешивается. Влиять же она на супруга и на его решения и постановления всё-таки влияла: косвенным путем, через графа Воронцова-Дашкова, которому она оказывала и женское внимание и который уже превосходно знал, как нужно влиять на Александра. Когда последний умер, развязались во всех отношениях руки Марии Федоровны: теперь и близкую дружбу с графом Воронцовым-Дашковым можно было свободно проявить, и при бесхарактерности сына ей удалось забрать весьма значительную долю власти в свои руки. Но мы зашли несколько много вперед.
