Во время дневной жары Мод много читала, а также практиковалась в арабском, разговаривая с персоналом. Фрэнсису и Натаниэлю исполнилось семнадцать, так что им разрешалось уходить с отцом и заниматься всем, чем угодно. И они в основном были заняты друг с другом, постоянно болтали о том, как станут студентами, о друзьях, о танцах и о всяких пари, старались говорить как взрослые, хотя детские забавы до сих пор приводили их в восторг. Предполагалось, что Мод на первых порах побудет с матерью, поскольку потом Антуанетта Викери останется в Каире одна, так как она не собиралась принимать участия во второй части их поездки и пересекать пустыню, чтобы добраться до оазиса Сива[70]. Мод пребывала в таком возбужденном состоянии, предвкушая приключения, что не могла усидеть на месте и время от времени вскакивала со стула, каждый раз вынуждая мать испуганно ахать. В свои тринадцать Мод считала себя достаточно взрослой и способной самостоятельно выбирать, что ей делать, но отец все решил за нее, и его слово было последним. Старший брат Мод, Джон, путешествовал в Альпах с группой друзей. Антуанетта Викери привезла с собой пяльцы и несколько романов. Она много отдыхала, но все восемь дней после их прибытия в Каир продолжала жаловаться, что устала в пути, и успела свести знакомство с дородной дамой из Ишера[71] по имени Мэри Уилсон. Иногда Мод ловила себя на том, что следит, не выказывает ли отец по отношению к матери признаков раздражения, которое испытывала сама, причем чем дальше, тем больше. Распорядок дня Мод определялся потребностью Антуанетты в отдыхе и покое. Дочь должна была составлять ей компанию, но, поскольку Антуанетта в основном молчала, Мод ходила по пятам за слугами, требуя, чтобы они говорили с ней по-арабски, и радовалась тому, что мать едва замечала ее отсутствие. Но Элиас оставался неизменно добр и нежно заботлив по отношению к жене, так что Мод начинала испытывать стыд, когда у нее возникало желание опрокинуть под матерью кресло. Правда, когда они отправились посмотреть на пирамиды и сфинкса, выглядывающего из песка в Гизе[72], им пришлось-таки взять Мод с собой. Поехала даже Антуанетта, хотя она ни разу не слезла с женского седла своего мула и, похоже, осталась совершенно равнодушной к памятникам древней цивилизации. Все остальные выбрали лошадей, хотя Мод пришлось громогласно протестовать, когда ей сперва подвели осла. Проводник взглянул на нее с удивлением, когда она заявила на ломаном арабском, что хочет взять лошадь – такую же, как у всех. Потом он стал к ней присматриваться, и она догадалась, что он принял ее за маленького ребенка. Такое случалось часто.
– Осел подошел бы тебе лучше, Малявка, – улыбаясь, сказал Фрэнсис.
– Осел напоминал бы мне тебя, Фрэнк, – парировала Мод.
Они отправились в путь перед рассветом. Небо было цвета голубиных перьев, последние звезды гасли, и муэдзины откашливались, готовясь призвать жителей на молитву.
Они выехали из города и выстроились в цепочку. Мод всматривалась в далекий горизонт, пытаясь разглядеть пирамиды, и, когда их увидела, представила себе, будто она первый человек, которому удалось сюда добраться, так что оставшуюся часть пути маленькая фантазерка преодолевала милю за милей, продвигаясь через безлюдные пески в полном одиночестве, исполненная благоговения. В ее мечтах все спутники исчезли. Потом путешественники остановились на вершине пологого склона, откуда открывался прекрасный вид. Они выстроились в ряд и, не слезая с коней, стали ждать, когда их догонит Антуанетта, сонного мула которой вел под уздцы пеший слуга.
– Ну… – сказал Фрэнсис, глядя на Мод и Натаниэля. – Как насчет скачек? Спорим на шиллинг, я долечу до основания Великой пирамиды[73] раньше любого из вас.
– Нет уж, благодарю, – отозвался Натаниэль.
Он сидел в седле неловко, не в меру откинувшись назад и слишком вытянув вперед ноги, да и поводья у него были чересчур длинные.
– Зачем все превращать в соревнования, Фрэнк? – спросила Мод. – К тому же я не люблю пари.
– В чем дело, Мод? Боишься, что проиграешь?
– У тебя лучше лошадь, – заметил Натаниэль.
За его спиной Мод увидела отца, который внимательно наблюдал за происходящим. Он всегда только слушал и смотрел. Элиас предпочитал позволять детям воплощать свои идеи и только потом высказывать свое мнение. Когда Антуанетта возмущалась по поводу каких-нибудь нелепых планов своих сыновей, он ей говорил, что ребенок так учится отвечать за свои поступки.
– Дело не в лошади и не в песке, а во всаднике, – возразил Фрэнсис.
– Или всаднице, – вставила Мод.
Иногда она ненавидела Фрэнсиса за его глупую улыбку, потому что та обычно адресовалась ей. Мод очень захотелось сбросить его с коня, темно-бурого, резвого, с искрой в глазах. Одного сильного удара рукояткой плети по крупу хватило бы, подумала она.
– Значит, ты в игре, Малявка?
– Фрэнсис, так нельзя обращаться к сестре, – вмешался Элиас.
Мод смотрела на брата одну секунду, потом потянулась вторая. Она заметила, как его руки крепко сжимают поводья, видела, как он затаил дыхание. Она приблизила каблуки к бокам лошади и сорвалась с места как раз в тот момент, когда он крикнул: «Вперед!»
У нее за спиной раздался визг. Мод оглянулась через плечо и увидела мула Антуанетты, который боком и какими-то рывками трусил рысью, не желая отстать. Мать в ужасе хваталась за его стриженую гриву. Лошадь Натаниэля скакала позади легким галопом, набирая скорость. Натаниэль натягивал свои слишком длинные вожжи с выражением ужаса на лице. Она огляделась. Фрэнсис скакал слева, быстро сокращая отрыв, полученный ею на старте. Его конь был моложе и резвей, чем у Мод, но Мод весила не больше пушинки, и ее кобыла неслась по песку почти налегке. Ветер и длинная грива лошади били в лицо. Мод низко пригнулась. Слезы струились из глаз, шляпка слетела, шпильки повыскакивали из волос. Затем, прямо перед собой, она увидела полосу более глубокого песка – сыпучую дюну без гравия и камней. Она была уверена, что Фрэнсис свернет налево, чтобы ее обогнуть, и натянула правый повод, чтобы поехать в другую сторону. Сквозь свист ветра она услышала позади вскрик, но не посмела повернуться и посмотреть, в чем дело. Она ехала по краю сыпучего песка, и ее кобыла, слишком глубоко в нем увязнув, замедлила бег. Животное изо всех сил старалось справиться с уносящей их все дальше силой инерции, из-за которой они могли кубарем полететь вперед. Мод откинулась и натянула поводья, чтобы придержать лошадь, злясь при мысли о том, что Фрэнсис одержит победу. Вскарабкавшись вверх по склону в туче песка, она миновала опасное место и вернулась на твердую землю, после чего кобыла, сердито взбрыкнув, снова ринулась вперед, прижав уши, как будто тоже была рассержена задержкой.
Затем мимо пронеслась лошадь Натаниэля, скачущая во весь опор. Стремена, свисавшие с пустого седла, хлестали ее по бокам. Мод обернулась, пытаясь понять, куда подевался всадник, но волосы лезли в глаза, и она ничего не могла как следует разглядеть. Натаниэля нигде не было видно. Фрэнсис уже почти поравнялся с ней, хотя потерял больше времени в сыпучем песке, и Мод была в отчаянии, понимая, что он может ее обойти и вырвать победу, когда та уже столь близко. Всадница заскрежетала зубами, а затем, не сумев сдержать нахлынувшую досаду, громко крикнула лошади: «Ну давай!» Она ударила животное по крупу рукоятью плети, и кобыла снова взбрыкнула, сердито фыркнув, после чего задрала морду и прибавила ходу, звонко цокая копытами по гальке. Все вокруг расплывалось в глазах, и только огромная пирамида, маячащая впереди, подсказывала Мод, в какую сторону ехать. Она прильнула к потной шее лошади. Когда древние камни закрыли все небо, Мод выпрямилась и развернула кобылу. Она увидела, что Фрэнсис быстро приближается и их разделяет не более тридцати футов. Но она выиграла, и с явным отрывом.
