– Какие сделки, папа?

– Знаешь, когда я был там, то повстречал джинна по имени Дервиш и…

Чем больше отец читал и чем больше Джоан его расспрашивала, тем менее тряпочным он становился. Счастье переполняло ее. Она знала, что к утру от него не будет пахнуть нестираными джемперами и спитым чаем, а снова запахнет мылом для бритья и ментолом. Он станет самим собой – подвижным, мельтешащим, а не тихим и потерянным. Джоан не просто догадывалась, а была совершенно убеждена, что ее отец – волшебник, что «Тысяча и одна ночь» – волшебная книга, что Аравия – волшебная страна. И она верила, что однажды отец возьмет ее туда.

[4]

– Готова? – Рори протянул руку и поправил шляпу Джоан, в чем не было никакой нужды. – Ты выглядишь прекрасно, просто шикарно, – сказал он.

Озабоченная, Джоан даже забыла его поблагодарить. Она сделала глубокий вдох и кивнула. Воздух был горячий и сухой, несмотря на то что в нем чувствовался привкус моря. Это было неожиданно и, как ни странно, совсем не освежало. Ей было жарко в рубашке с длинным рукавом и брюках, которые она надела под юбку, и она изо всех сил старалась справиться с нервозностью.

– Думаю, готова, как никогда. Ну иди же. Уйдешь ты, наконец, или нет? Она велела мне прийти одной, и я не хочу, чтобы она видела, как ты меня сюда привел.

– Конечно я должен был тебя проводить. Мы не в Бедфорде. И кстати, добро пожаловать в Аравию.

– Прости, Рори. И спасибо тебе. Я просто…

Рука, которой она коснулась его локтя, немного дрожала. Джоан пожала плечами:

– Я понимаю, что это для тебя значит, и надеюсь, что это не… Ну не важно. Надеюсь, встреча оправдает твои ожидания. Надеюсь, она оправдает.

Они говорили приглушенными голосами, потому что улочка была пустой и тени между домами смотрели на них, как строгие библиотекари.

Сияющее солнце позади Рори очерчивало его темный силуэт – он казался загадочным двойником самого себя. У него было круглое лицо – оно всегда наводило на мысль о плюшевом медвежонке – с мягкими щеками, карими глазами, слегка припухлыми губами и вьющимися темными волосами, очень похожими на ее собственные. Но жара и несколько бессонных ночей добавили мешки под глазами и придали коже восковой оттенок. Сейчас он был не похож на самого себя. Немного волнуясь, Джоан подняла взгляд и искоса посмотрела на древнюю сторожевую башню на скале над ними, вырисовывающуюся на ослепительно-синем фоне. Они стояли возле скромного глинобитного дома в Харат-аль-Хенне, районе за стенами Маската, недалеко от главных ворот. На закате старинные пушки стреляли с одного из древних фортов на берегу моря, ворота закрывались на ночь, и этот район оказывался отрезанным от города. После этого никто не мог пройти через них без специального разрешения.

– Конечно она оправдает мои ожидания, – сказала Джоан с улыбкой.

– Да, но иногда встреча с героями наших мечтаний приносит… разочарование. В том смысле, что они могут оказаться обыкновенными людьми.

– Вздор! Для этого она слишком удивительная. Вообще-то, я читала все, что она написала, и чувствую, что уже с ней знакома.

– Тогда ладно. Ты взяла фонарь на обратную дорогу?

– У меня есть все, что нужно, Рори, не беспокойся. – Внезапно она почувствовала нетерпение. Очень хотелось, чтобы спутник поскорее ушел. Хотелось немного побыть одной: ей требовались одиночество и время, чтобы впитать в себя это мгновение. И ей не нужен был свидетель переживаний. Когда на нее кто-то смотрел, нервы у нее начинали шалить еще больше.

– Ну хорошо. Удачи. Смотри успей до закрытия ворот, ладно?

Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но Джоан отстранилась.

– Рори, этого еще не хватало! Не на глазах у арабов, не забывай, – проговорила она.

Джоан подождала, пока звук его шагов полностью не затих, потом вздохнула и повернулась к неприметной двери рядом с ней. Эта дверь, как и все остальные в городе, была сделана много лет назад из акации. Арабское солнце высушило и обожгло ее так, что по виду и твердости дерево напоминало камень. Глинобитные стены когда-то были выбелены, но сейчас их покрывал сетчатый узор напоминающих прожилки листа трещин, сквозь которые виднелась крошащаяся штукатурка. В доме было только два этажа, он был квадратным и с плоской крышей. Выходящие на восток ставни были закрыты. За домом находилось подножие скалы, к которой он прилепился, а потому другой двери с той стороны быть не могло. Ржаво-рыжие горы с острыми пиками, вздыбившиеся вокруг, как поднятые в агонии руки, словно укачивали город в колыбели с какой-то неуместной заботой. Всюду виднелись камни и утесы, беспощадное солнце отбрасывало резкие тени – глазу не на чем было отдохнуть. Прошла минута, и Джоан стала корить себя за трусость. За то, что стояла и осматривалась, оттягивая момент, которого так долго жаждала. Наконец с сердцем, ушедшим в пятки, она постучала в дверь.

Ее открыл почти сразу высокий чернокожий человек, одетый в оманском стиле в серый дишдаш – свободную длинную рубаху, которую носят мужчины, – с поясом и с изогнутым кинжалом-ханджаром[5], подвешенным посередине. Щеки были впалые, цвет глаз напоминал кофе с молоком. Зрачки совершенно черные. Из-под тюрбана выбилось несколько прядей волос, седых, как и борода. Джоан не могла угадать его возраст, лицо у него выглядело старым, но спина оставалась прямой, плечи широко расправленными. Он смотрел на Джоан с молчаливой торжественностью голема[6], и под его взглядом она онемела. Руки у мужчины свободно свисали вдоль тела, и Джоан заметила, какие большие у него кисти – пальцы их были длинные, как паучьи лапы. Через некоторое время он заговорил.

– Вы Джоан Сибрук, – прозвучал его тихий голос.

– Да, – ответила Джоан и покраснела, смутившись. – Я Джоан Сибрук, – повторила она непонятно зачем. – Это дом Мод Викери? Меня должны здесь ждать.

– Вас ждали, иначе я не открыл бы вам дверь, – заметил старик и слегка улыбнулся, скривив морщинистые губы. Он говорил по-английски почти без акцента, выговаривая каждое слово с такой тщательностью, что оно становилось похоже на ограненный камень. – Идите вверх по лестнице. Леди ждет.

Он отступил, пропуская ее, и Джоан вошла.

Внутри дома пахло, как на конюшне. Прежде чем Джоан успела остановить себя, она подняла руку и прикрыла нос. Вонь стояла сильная. Джоан привыкла ухаживать за лошадьми, но здесь это было так неожиданно. Дверь закрылась за ее спиной, и во внезапно наступившей темноте она практически ничего не могла разглядеть. Потом ей показалось, что сзади раздался смешок старика, сухой и хриплый. Она посмотрела на своего провожатого, но его лица было не разглядеть. Он не двигался и больше ничего не сказал, но она заметила отблеск его внимательных глаз. Засуетившаяся и неуклюжая, как ребенок, Джоан прошла через прихожую к каменной лестнице и стала подниматься.

На полпути наверх лестница делала поворот. Свет скудно проникал через открытое окно, освещая корку из слежавшихся катышков козьего или овечьего помета и рассыпанное сено. Джоан в замешательстве нахмурилась. В конце лестницы было всего две комнаты, по одной с каждой стороны небольшой площадки. Здесь девушка остановилась, но через мгновение справа от нее послышался голос:

– Эй, кто там, не робейте. Я здесь. Простите, что не встаю, но, как видите, я не могу.

Голос был резкий, с капризными нотками, и чистота выговора неопровержимо выдавала уроженку «Ближних графств»[7], что заставило сердце Джоан снова учащенно забиться. Она не могла удержаться от улыбки: на мгновение ей захотелось рассмеяться. Девушка пошла на голос и оказалась в квадратной комнате с белыми стенами и низкими арочными окнами в передней стене, закрытыми деревянными ставнями. Было открыто только одно окно, которое выходило на зады дома, на отвесную скалу, и свет из него мягко растекался по комнате. Еще она заметила старинный черный велосипед, прислоненный к изножью узкой кровати, которая оказалась аккуратно застелена. Выцветшее одеяло было плотно заправлено под матрас. По обе стороны от кровати высились большие пальмы в кадках, а на полу поблескивал затейливый металлический фонарь. Еще в комнате стояли аккуратный письменный стол и длинный книжный шкаф, верхние полки которого были пусты – все книги находились на высоте четырех футов или меньше, а те, которым внизу не хватило места, просто высились горой на полу. Два деревянных стула были придвинуты к красному честерфильдовскому дивану[8], стоящему на тканом ковре в центре комнаты, а у дивана весь пол был усеян большими стопками арабских и английских журналов, нависающих над проходом. Две белоснежные борзые-салюки спали в гнезде, устроенном из одеял у задней стены. Они так переплелись между собой, что ноги, уши и хвосты у них казались общими. Одна из них приоткрыла янтарный глаз, чтобы посмотреть на Джоан, потом снова закрыла, и пару секунд их нежное посапывание было единственным звуком в комнате. Запах псины примешивался к общему зловонию. Инкрустированный деревянный сундук служил кофейным столиком, а рядом с ним стояло старомодное инвалидное кресло на колесиках, сделанное из ротанга. В нем-то и восседала Мод Виллет Викери. Джоан старалась не разглядывать ее слишком явно. Девушку охватило тревожное ощущение нереальности происходящего: перед ней была героиня ее мечтаний и казалось невероятным, что она принадлежит этому миру. Первое, на что Джоан обратила внимание, – это миниатюрность Мод. Та выглядела почти девочкой. Старомодная, с высокой талией, юбка обтягивала худые колени, острые локти буквально выпирали из длинных рукавов блузки в мелкую складку со стоячим воротничком. Лодыжки и ступни, упиравшиеся в подножку кресла, были почти кукольными. Мод носила толстые чулки, несмотря на жару. Ее прямые стального цвета волосы были стянуты в тяжелый узел на затылке, на худом, со впалыми щеками лице выдавались широкие скулы. Впрочем, уже через несколько секунд ее лицо стало таким, какое Джоан помнила по фотографиям, сделанным, когда Мод была молодой. Гостья тут же узнала острый взгляд ясных серо-голубых глаз и крючковатый, похожий на клюв нос. Все это Джоан рассмотрела, стоя у двери: она держалась на почтительном расстоянии от хозяйки, не желая над ней нависать.