10

В ТВОРЧЕСКОМ БРЕДУ

Будь благословенно лето, страдная пора натурных съемок! Не следует говорить, что снимаем мы, дескать, под песчаным обрывом Сандберг, невдалеке от Девинской Новой Веси, куда лучше будет звучать, если мы небрежно заметим, что снимаем-де на пленэре. Так и быть, забудем геологически интересный литавский известняк и наносы песчаника: мы на пленэре.

Здесь снимают фильм, но в чем там дело, угадать нелегко. Среди статистов мелькают фигуры в исторических и современных, военных и гражданских костюмах, реквизит тоже относится и ко времени, предшествующему изобретению пороха, и к эпохам, близким к современности. В общем, что-то вроде бала-маскарада без объединяющей идеи.

Но идея-то быть должна, как же иначе, а то бы и фильма не снимали. Идею, конечно, знает режиссер-авангардист, который стремится выглядеть энергичным и твердой рукой управляет всем этим муравейником.

— Прошу тишины! Камера!

— Камера!

— Действие! Поехали!

— Тысяча сто пятьдесят четыре повторно!

— Стоп, стоп! Это жестко, как у Станиславского! Добавим малость Бромфильдовича^[114]. Мастер Капсюль-детонатор, на площадку!

Прибежал радостный пиротехник, известный под кличкой «мастер Капсюль-детонатор», и не опозорил своего имени — посеял вокруг себя улыбки, капсюли-детонаторы и дымовые шашки, воспроизведя таким способом Бромфильдовича, иными словами — туман. Его конек — батальные сцены, особенно паника, которую он сам и вызывает своими пиротехническими штучками. О нем ходит масса анекдотов, самый популярный насчет перепуганных лошадей и сброшенных ездоков; тогда от страшного взрыва весь штаб разбежался по Липтову, да так резво, что собирали их потом двое суток. Удовлетворенный Капсюль-детонатор сказал по этому случаю прославленную фразу:

— Это вам не утренняя дымка, так бывает, когда упадет лифт!

Пока легендарный мастер Капсюль-детонатор не задымит всю округу, режиссер обращается к зевакам, толкущимся у него за спиной. Ближе всех, само собой, стоит Пекар и его коза, оба, как всегда, наготове.

— Коза. Вот коза! Не это: слова, слова, слова, а как там? Беру с потрохами! Королевство за козу! У меня идейка колоссального фильма. В ней есть нечто трансцендентальное. Только ухватить да проработать как следует, чтобы получился классный «авангардулевич». Это символьчик — земное плодородие, мудрость столетий и всякое такое…

— Символович? — Пекар сразу понял своеобразный авангардистский язык и помог эквилибристу-словообразователю выразиться.

— Даже не столько символович, сколько первопризнак праматерии.

Меньше чем за год Пекар пережил бо́льшую эволюцию, нежели паровоз за все время своего существования; опыт научил его быть более строгим и разборчивым. Следуя оценкам печати, то есть, в конечном счете, самой жизни, Пекар старается выбирать для своей козы только высокохудожественные фильмы, посредственности он боится, как черт ладана. Во всех случаях он заранее хочет убедиться, не имеет ли дела с халтурой или жалкими потугами сыграть на низких инстинктах зрителей. В подобных фильмах он не участвует. Хотя существует мнение, что все актеры зависят от режиссеров, хотя, сидя в клубе, актеры говорят: стоит отказаться — и полгода не получишь роли. Даже это не останавливает Пекара.

— Можно мне прочитать сценарий, прошу прощения, сценаруль, чтобы понять основную идею фильма? Не положено? Ноль очков?

О человеке, употребляющем такие истасканные и допотопные балаганные выражения, как «не положено» и «ноль очков», авангардист имеет свое мнение, но он гуманист и филантроп, ведь надо же и этим мелким жучкам на ниве искусства как-то кормиться.

— Сценарулько? Зачем? Давно вышел из употребления. Буквы устареют раньше, чем мы допишем страницу. Кино — искусство сегодняшнего дня, кино — искусство двадцать четыре раза в секунду. Сделаем это следующим образом. Шкуру козочки освежим яркими поп-красками, чтобы фасадулька засверкала…

— Вы хотите ее покрасить?

— Ничего не поделаешь, душица драга, «Техниколор» и «Истменколор»^[115] ударят. Подкинем ей барочные крылышки, и вертолетович потянет ее над переполненным стадионом. Что-то на манер Феллини, впрочем, совершенно иначе. Техника справится, фантастикуля станет действительностью. Представьте себе! Камера рыбий глаз запечатлит взгляд козочки на футбол, другая — как глаза футболистов боковым зрением следят за ее полетом. Потрясно!

— И это все? — спрашивает потрясенный владелец козы.

— Что вы! — заверяет его авангардист вдохновенно. — Сначала мы туда вмонтируем черный бланк, после чего пустим военные кадры из архива, мы их еще поцарапаем для убедительности. И туда же розовое воспоминание детства в Пуканце…^[116] Но это вас уже, наверно, не должно интересовать…

— Так дело не пойдет!

— Думаете? Техника должна выдержать…

— Техника, может, и выдержит, но моя козочка уж точно нет. Я решительно отказываюсь ангажировать ее в такой уничижающей роли! Ведь это надругательство над всей ее актерской личностью!

— В кажущейся абсурдности порой отражается огромный заряд мыслей… — пускает самый весомый аргумент режиссер, как в свое время мастер Капсюль-детонатор — насчет падения лифта.

— Красьте кого угодно, хоть вола, хоть еще какую скотину, присобачивайте ей крылья. У вас будет еще больший заряд мыслей!

— Волович и скотиныч сдвинули бы все действие в план абсурдной комедии, а таких я не снимаю. Не мой жанр.

— А я со своей стороны отказываюсь ради сомнительных кадров рисковать здоровьем моей подопечной. Раздобудьте для этой сцены дублера, хоть бы и каскадера, тогда мы готовы выйти на площадку! Но до тех пор — нет!

— Так дело не пойдет! — разводит руками первейший из творцов. — Как мне снимать цветные кадры, когда ничего не подготовлено? Где мой вертолет? Королевство за вертолетыча!

Тут оба полемизирующих и все окружение начали вдруг кашлять — это мастер Капсюль-детонатор малость переборщил с дымовыми шашками. Даже коза и та грациозно чихнула. Прибежала наша знакомая Мартушка, мы и в дыму узнаем ее по характерному бегу; ничего не поняв, она сразу вмешивается в разговор:

— Все покупаю, заказываю! В чем конкретно дело? — закричала она тоненьким голоском и, учтя настроение натуры, предложила: — Сделаем перерыв?

— Это уж чересчур, — не одобрил пиротехнических работ оператор. — Теперь слишком много Бромфильдовича, так второй план пропадет…

— Мастер Капсюль-детонатор, уберите немножко туман…

— Перерыв! — решает режиссер-авангардист.

— Перерыв… перерыв… — слышится со всех сторон.

Из дыма появляется актер, занятый на съемках, и бросается к режиссеру с молитвенно сложенными руками, готовый вот-вот упасть перед ним на колени и умолять отложить казнь любимого сына.

— Можно, я забегу на пять минут на радио, у меня там работы на полчаса… Все равно стоим… — говорит он, сбрасывая парик на песчаные наносы доисторического моря, и огромными прыжками исчезает там, где в дыму за холмом угадывается город.

Пекар, топая в белом тумане, как слепой, натыкается на краю песчаного откоса на свою жену.

— А ты что здесь делаешь?

— Смотрю. У меня отгул.

— Еще бы! Ондращак строг на прогулы!

Штаб радостно принимается выкапывать из морских отложений окаменевших улиток, мастер Капсюль-детонатор размышляет, не подорвать ли ему огромный карниз, чтобы без труда добыть окаменелости. Режиссер устроился над песчаным валом в тени под сосной и открыл на третьей, не раз перечитанной странице книгу, которую уже давно хотел тщательно изучить с карандашом в руках.

Но его тут же стала одолевать дремота, и, подумав еще что-то о послеполуденном отдыхе фавна, он заснул с книгой «Шокирующее искусство сегодняшнего дня» на груди. Снилось ему что-то о столовой общепита в древнем Вавилоне, где подавальщиц ужасно нервировали талончики на обед в виде тяжелых глиняных табличек. Подавальщицы никак не могли их сосчитать, вследствие чего возникла недостача галушек — предвестие крушения Вавилонского царства.