После появления на острове Драгана темп повествования резко меняется, события несутся вскачь: открытие прохода, птицы, появление патрульных, летающие машины, похищение Ясны, стычки... Всё обрушивается как-то сразу, все мечутся туда-сюда, и эта спешка мешает проявиться, сыграть свою кульминационную роль открытию сущности эксперимента, поставленного над каури. О противнике информация минимальна: совершенно безликие злые люди с не вполне ясными намерениями. Непонятно, почему так странно расположен пульт, отключающий Бурю - в пределах поражения. Интереснейшая идея - разные пути передачи душ - так и остаётся нереализованной завязкой.

Характеры: качественно прорисован, по сути, только Горан. Ясна, как казалось вначале, должна была бы стать главной героиней - но получилась самым непроработанным персонажем в книге: сначала она молчит, потом долго спит, потом похищена. Близнецы, Милан, Искра - интересные, живые, но их всезнайство, нехарактерная манера речи очень мешают восприятию. Драган очень схематичен: бесстрашный рыцарь на белом коне.

При всём при том книга цельная, композиционно завершённая, с продуманной интригой, ярким конфликтом, эффектным финалом. Несколько раз при чтении у меня мелькала мысль: маловато, маловато для такого размаха одного фокала! Ограничивает возможности автора, не позволяя развернуться! Почитать бы о некоторых событиях с точки зрения Драгана, к примеру...)

Фантазия автора вызывает уважение и желание увидеть доработанный (а может, и продолженный?) вариант.

Зарубин Александр: Волчья дорога

Думаю, будет уместно, если я повторю тут сказанное мной об этой книге к преноминации, поскольку после полного прочтения мнение не изменилось.

Книга захватывает с первых строк. На страницах обитают живые люди с объемными, неоднозначными характерами, мастерски намеченными яркими мазками авторского пунктира.

Сильная женщина, ровесница войны, рыдающая оттого, что наступил мир: он пугает, он непонятен ей.

Старый сержант, сосредоточенно подсчитывающий на пальцах, за сколько лет, проведенных на войне, ему задолжали жалованье короли.

Общее ощущение растерянности, лейтмотив: война некстати окончилась.

Мощно.

Ненавязчивый, хороший юмор - автор не хохмит, автор просто подмечает, как естественнейшим образом в житейской ситуации комичное соседствует с трагичным.

Уместные, добавляющие глубины, иногда озорные аллюзии.

Книгу хочется растаскивать на цитаты.

Картинка, фон: "На горизонте торчали одинокие столбы - не поймёшь деревья или виселицы."

"Первыми в глаза бросались две башни - два чёрных, волчьих клыка на фоне серого неба. Похоже на колокольни собора, но ... не сияли золотом кресты наверху, чернел острой пастью провал на месте двускатной крыши"

Об амулетах, которые солдаты просят на удачу: "Не бери в голову - живые скажут спасибо, а мёртвым будет все равно..."

О любви: "Анна, она, - тут мысли Рейнеке совсем разлетелись, как снежинки на ветру, - вихрем сверкающих искр. Анна, она..."

"Их взгляды встретились. Солдат нервно сглотнул - бесцветные глаза измерили его с ног до головы. Измерили, взвесили и нашли лёгким".

"Припоздавшая в этом, 1648 году, зима шла по следам роты".

" - А это наша деревня или чужая? - Вот поверь, парень. Ни нам, ни им никакой разницы".

Добавлю лишь несколько слов о композиции. Основной конфликт книги, на мой взгляд, лежит в плоскости люди/война/мир, второстепенный - появление в среде людей оборотня (а в фокусе этого конфликта - взаимоотношения Рейнеке и Анны, бесподобная линия, очень тёплая). Дополнительные, ситуативные конфликты в первой части книги появляются - и довольно быстро, эффектно разрешаются. Это позволяет думать, что вся книга будет композиционно решена в том же стиле: череда рассказов, нанизанных на единую нить. Возможно, поэтому "застревание" повествования на истории с судебным дознавателем воспринимается поначалу как досадное провисание сюжета. Длится это состояние, впрочем, недолго: автор мастерски завладевает заново читательским вниманием, и ожидания меняются. Думаешь - вот она, центральная интрига книги! И как только читатель приходит к этому пониманию - интрига блестяще, но частично разрешается и начинается новая, складывающаяся вокруг взаимоотношений Рейнеке с отцом. Она тоже захватывает, она очень интересна, но вот какой возникает эффект: всю оставшуюся часть книги невольно ждёшь, что вот сейчас вылезет из какой-нибудь тёмной щели недобитый в предыдущем эпизоде майстер Флашвольф. А поскольку он так и не вылезает - остаётся ощущение незавершенности, неполного разрешения, какой-то композиционной неточности.

Шведова Анна Николаевна: Оказия

Очень собранная композиционно, хорошо сбалансированная книга. Развитая, богатая детективно-фэнтезийная интрига неизменно держит в напряжении. Повествование нелинейно: ещё в прологе автор надёжно завладевает вниманием читателя, начав книгу с ретроспективы гибели Кардышева, выплёскивая на страницы щедрой рукой букет противоречивых чувств Оболонского, разбрасывая зацепки непонятных ещё, но уже интригующих обстоятельств.

Дальше книга развивается по законам сюжета, прежде всего, детективного. Нехитрая (вроде бы) завязка, когда даже не вполне ясно, было ли преступление или нет. Расследование, разрастающееся вширь, захватывающее всё больше и больше - зацепок? Улик? Ложных ходов, ведущих в тупики, к ложным версиям? Масса осложняющих моментов: непростые взаимоотношения с группой Кардышева - при, вроде бы, сходных целях; неявное противодействие местных; нечаянно (по оказии, не иначе) вскрытый заговор. А в центре - выразительная, неоднозначная, точными штрихами прописанная фигура следователя: советника по особым поручениям Константина Оболонского, мага-тауматурга. Образ, глубоко проработанный автором:

"Он пытался понять, почему он здесь? Почему раз за разом возвращается в глухие деревушки, чтобы столкнуться с засевшим в глубине своей мерзости колдуном, истязающим женщин, или ведьмой, любящей потчевать своих гостей отваром из мухоморов? Почему не вернется в тишь университетской лаборатории, такой знакомой и уютной? В тот мир, где он свой, среди равных, среди понимающих его тауматургов? Неужели дело все в том, что он до сих пор пытается себе доказать свою годность в противовес своей высокородной семье? Неужели и все его желания так мелочны? Ведь не добротой же и жаждой справедливости объясняется его стремление помогать? Или именно этим, в чем он так боится себе признаться, считая это проявлением слабости? Он ищет и ищет, чем бы заполнить пустоту в себе... А есть ли результат? Чего он добился?..."

Точность некоторых наблюдений впечатляет: