После короткого вопроса, заданного угрюмой женщине с бейсбольной битой на поясе, они находят школу за пределами площади, еще чуть поблуждав по переулкам. Заснеженный двор четырехэтажного нежно-розового здания обнесен маленькой оградкой, но двери не заперты, и темный школьный холл встречает их обоих полной тишиной.
– Думаю, они живут в столовой или спортзале, – Рамси скидывает капюшон, хотя на входе еще и довольно холодно, и изучает уходящие вдаль черные коридоры. – Проще обогревать, чем классы, хотя смотря сколько здесь человек, может, и везде живут, хер их знает.
– Непохоже, что здесь вообще кто-то живет, – ежится Джон, тоже вглядываясь в темноту.
– Остался запах дыма, – качает головой Рамси, – и грязь на полу, мокрая там, где все ходят. Пошли.
Он ориентируется свободно, по едва видным темным разводам, и вскоре действительно приводит Джона к незапертым прозрачным дверям. За ними находится обжитый спортзал, окна которого закрыты роллетами, и только несколько газовых и масляных ламп и слабые отблески от обыкновенной для северных городов печи освещают стоящие повсюду кровати, двухъярусные и обыкновенные, двуспальные и совсем узкие, домашние постели и больничные койки – сюда стащили явно все, на чем можно спать, – но все они пусты, не считая сложенных вещей. Джон осторожно проходит между ними, щурясь в темноте, пока не замечает, кажется, единственного человека здесь. Тот свернулся под каким-то тряпьем на одной из кроватей, и наружу торчат только его огненно-рыжая голова и кусок клетчатой рубахи.
– Прости, – негромко говорит Джон, осторожно касаясь его плеча, – ты не знаешь, где все?
– Только с охоты, что ли? – отзывается человек, слабо поворачивая голову, но Джон все равно не видит его лица и только послушно соглашается.
– Да, с охоты.
– Так сегодня банный день, – и человек уже не заинтересованно отворачивается, – все мыться пошли.
– И… почему ты не пошел?
– Херово мне, простыл где-то, – сонно и недовольно отвечает человек, – не достаточно для пирога, но достаточно для того, чтобы попытаться хоть немного выспаться в тишине. А не отвечать на сраные вопросы одного доставучего парня.
– Прости, не достаточно для?.. – спрашивает Джон, тут же собираясь извиниться за остальные вопросы, когда слышит за своей спиной грохот. Он оборачивается одновременно с человеком на койке, действительно раскрасневшимся и немного опухшим.
Рамси удовлетворенно потирает руки, скинув все сложенные вещи с одной из двухъярусных кроватей у стены, и кладет свой рюкзак вниз.
– Эй, эй, парень, – хрипло зовет его человек, – это койка Большого Мориса, и ему, блядь, очень не понравится то, что ты сделал.
– А ты видишь здесь другую свободную койку? – Рамси хмыкает, садясь на нижнюю кровать и с удовольствием вытягивая ноги. – Ну, так как увидишь – свистни.
– А, похер, – человек снова кутается в свои не раз подшитые одеяла, – сам будешь разбираться.
– Спасибо, – тихо говорит ему Джон, забыв уже о своем вопросе и распрямляясь, – мы постараемся больше не шуметь.
Человек что-то невнятно бурчит в одеяла, и Джон отходит к выбранной Рамси кровати. Почему он уже знал, что это будет кровать какого-нибудь Большого Мориса, Ублюдка Маркуса или Громилы Моргана?
– А если серьезно, ты уверен, что… – он встречает наглый и прямой взгляд Рамси и не продолжает. – Ладно, и что теперь?
– А теперь мы отдохнем, Джон, – тяжело выдыхает Рамси. – Потому что не знаю, как ты, а я собираюсь, пока все эти миножьи членососы не надраят свои потные подмышки, вздремнуть на, мать ее, нашей первой кровати за хер знает сколько недель. Глянь-ка, у них даже белье есть.
Джон молчит, упрямо сжав рот и оглядывая забитые чужими вещами койки; он только сейчас чувствует, как нечеловечески ноют его ноги после очередного долгого перехода, и тоже не против хотя бы присесть. А Рамси пока задумчиво пожевывает нижнюю губу, опираясь на колени.
– Хотя не. Выспаться мы всегда успеем, а сейчас я, пожалуй, хочу потрахаться, Джон, вот что, – и Джону кажется, что Рамси говорит это так громко. Но он перебарывает мелькнувшее чувство стыда и просто продолжает разговор, не повышая голос.
– Д-да. Наверное. То есть здесь должны быть туалеты и всякие подсобки, можно будет пойти куда-нибудь и передернуть, если хочешь.
И когда он говорит это так сухо и прохладно, то резко понимает, что в какой-то уже упущенный им момент начал воспринимать секс с Рамси… даже слишком физически. Как что-то, сравнимое с потребностью в сне, еде или сигарете. Но, наверное, это было скорее хорошо. Хотя бы потому, что с Рамси это никогда и не было чем-то другим. С ним это никогда не было просто сексом, или страстным влечением, или вообще чем-то чувственным. Это было инстинктом. Животным, требовательным, высушивающим рот и скручивающим кишки. Волчьим желанием залезть сверху, закусить сухой черный подшерсток на шее и закончить после нескольких дерганых рывков. Джон задумывается над этим и над тем, будет ли он теперь вообще когда-то что-то чувствовать в постели. Он думает, что ему нравится ничего не чувствовать. Он хочет, чтобы это хотя бы немного побеспокоило его.
– Не, Джон, понимаешь, – Рамси, как и всегда, вырывает его из задумчивости своим липким тоном, – если бы я хотел тебе в кулак присунуть, я бы так и сказал ведь, верно? А я, кажется, ясно выразился. Я хочу потрахаться с тобой.
– Нет, подожди, Рамси, – Джон понимает сказанное через секунду и хмурится, бросая на него косой взгляд. – Мы не будем… я не буду с тобой трахаться здесь, – он говорит это совсем тихо, но твердо.
– Потому что?.. – но Рамси только издевательски тянет слова.
– Потому что, во-первых, я не собираюсь потом ходить по Гавани, как… как будто у меня ноги не сходятся.
– Так ты из-за этого, что ли? – Рамси отрывисто смеется. – Ну, можно же и не так, волчонок. Я могу тебя и в бедра трахнуть. А могу и объездить тебя, знаешь. Как я говорил, ты немного изменил мое мнение насчет… вещей, – он неожиданно протягивает руку и щиплет Джона за зад. И хотя скорее за толстые штаны, чем за кожу, Джон все равно резко шагает в сторону.
– Во-вторых, – проигнорировав все это, продолжает он, – я не буду трахаться с тобой при людях.
– При ком? – Рамси выразительно обводит взглядом пустой спортзал.
– Они могут в любой момент вернуться, – опять хмурится Джон. – Не строй из себя ребенка, который ничего не понимает.
– Не понимает что? – но Рамси только язвит. И опять задает правильные вопросы. – Джон, ты стыдишься меня?
– Я тебя не стыжусь. Между нами нет ничего такого, чего надо было бы стыдиться, – Джон качает головой. – И я не хочу, чтобы было.
– Ладно, – Рамси тяжеловато поднимается, – если тебя так смущают любопытные взгляды, волчонок, – он скидывает свой рюкзак к вещам Большого Моргана-или-как-его-там и сдергивает с кровати одеяло, – в изоляторе меня научили, что с этим делать.
Джон, скрестив руки на груди, скептически наблюдает за тем, как Рамси тщательно занавешивает одеялом нижнюю койку.
– Это там было, да? – наконец не выдерживает и спрашивает он. – Твой… такой опыт?
Рамси косится на него, приподняв бровь.
– Ты спрашиваешь меня об этом уже третий раз, Джон. Не слишком интересуешься?
– Наверное, я ничего не знаю о твоей “личной жизни”, кроме насилия, насилия и насилия. Кроме Джейни. Кроме той девушки, о которой ты говорил сегодня на обеде, – Джон пожимает плечами. – И мне интересно, может быть, кроме всего этого, там было хотя бы что-то… нормальное.
– Ну, у нас с тобой сейчас “что-то нормальное”, Джон, – хмыкает Рамси, закончив и повернувшись к нему. – То есть я еще не делал тебе больно вроде бы. Это довольно… нормально.
– А до меня? Я же не буду каким-то исключением, Рамси, и я хочу понять, как работают правила, – Джон продолжает упрямиться, а Рамси смотрит на него, слегка-слегка прищурившись, и снова выглядит довольно уставшим.
– Ты правда хочешь, чтобы я рассказал тебе о моей… личной жизни, Джон? Прямо сейчас? – он спрашивает, на секунды перестав играться, и Джон слышит его тон. Джон слышит слишком много его прошлого в эти секунды. И в нем нет ничего нормального, никогда не было, он понимает резко это и слепую наивность своего вопроса.
