8. ИСХОД КРИЗИСА. СУДЬБА СИНЬЦЗЯНА ОПРЕДЕЛЕНА. Под влиянием Цзо Цзунтана цинские власти все же начали работать по укреплению границ Китая, закупали оружие в других странах, подтянули к Или считавшиеся тогда наиболее боеспособными войска (40-50 тыс. человек). Россия принимала ответные меры. Как эта реально осознанная возможность войны, так и сложное внутреннее положение Цинской империи, собиравшей все силы для противостояния европейским и американской державам, побудили Цинское правительство принять решение о компромиссе с Россией. Соображения высших российских сановников были во многом аналогичными. После русско-турецкой войны 1877-1878 гг. финансы России находились в плачевном состоянии и внутриполитическая ситуация в стране не благоприятствовала развертыванию новых военных действий в столь отдаленном районе, как Центральная Азия. Поэтому правительство России оказалось подготовлено к соглашению с Цинами, что привело к возобновлению русско-китайских переговоров, состоявшихся в Петербурге летом 1881 г. Для ведения этих переговоров, с китайской стороны в столицу России прибыл глава Хунаньской феодально-помещичьей группировки, упоминавшийся выше Цзэн Цзицзэ. Ход переговоров достаточно подробно освещен в литературе. (165, 320, 321, 183, 352). С учетом ситуации, на особом совещании 13 августа 1881 г. представители русской стороны Н.К. Гирс, А.Г. Жомини и Е.К. Бюцов решили отказаться от претензий на Музартский перевал и долину реки Текес, ограничив свои требования небольшим участком на западе Илийского края (68, ф. ВУА, д. 582, лл. 2-6). Подобная позиция во многом облегчила ход переговоров, в дальнейшем пошедших по пути взаимных уступок и обоюдовыгодной договоренности. Как известно, в Китае с восторгом приняли результаты, достигнутые на Петербургских переговорах, посчитав их первой победой китайской дипломатии после целой серии неравноправных договоров, тогда как русские современники считали эти результаты лишь вынужденным шагом и подчеркивали минимум прав цинского Китая на территорию Илийского края (352, с. 459). Как предусматривалось условиями Петербургского договора 1881 г., в пределы России началось переселение мусульманского населения Илийского края, в панике покидавшего эти земли накануне вступления в Или маньчжуро-китайских войск. Общее количество уйгур, казахов и дунган, принявших тогда российское подданство составило приблизительно 70 тыс. человек. Действия русского правительства, направленные на разрешение Илийского кризиса, диктовались конкретной ситуацией в Синьцзяне, интересам развивающегося русского капитализма, противоречиями между Британией и Россией как в Европе, так и в Центральной Азии и необходимостью обеспечить безопасность новых владений России в Казахстане и Средней Азии. Несмотря на принадлежность обоих споривших к прогрессивным приверженцам доктрины "самоусиления", противоборство Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана можно трактовать как китайский вариант трений между "западниками" (Ли) и "почвенниками" ("державниками") (Цзо) в России, только в понятие "Запад" и, по возможности, мир с ним, Ли Хунчжан пытался включить, помимо европейских держав, Россию и Японию. Не подлежит сомнению, что занятие и последующее удержание в течение десяти лет Россией Илийского края отнюдь не было сделано из альтруистических соображений, однако нельзя и требовать от руководителей государства прошлого века, чтобы они руководствовались подобными мотивами, определяя свою внешнюю политику, хотя в ряде случаев, политика России во многом совпадала с интересами народов Центральной Азии. Мучительно тяжелое и долгое, но, тем не менее, мирное разрешение Илийского конфликта сыграло на время роль "клапана", через который разрядилось напряжение на сухопутных и морских границах России и Китая. История распорядилась так, что, вопреки Ли Хунчжану, этот мир не уберег Китай от японской агрессии, но это уже совсем другая история - история нашего века.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Анализ взаимодействия Китая с "Западным краем" начиная со времен древней Ханьской империи показывает, что в правящих кругах собственно-Китая на протяжении многих веков существовал ряд традиционных соображений о выгодности политического присутствия на этих землях - будь то реальное распространение китайской супрематии на некоторые области современного Синьцзян-Уйгурского автономного района (оазисы Комул и Турфан), или, хотя бы контроль над оживленными торговыми артериями, пролегавшими там. В разное время на первый план выходили различные мотивы - это могла быть торговля вдоль Великого шелкового пути, необходимость обеспечения безопасности собственно Китая, ликвидация угрозы подпадания под сюзеренитет тюркского каганата или же, как в интересующий нас период середины XIX века, - осознание стратегической роли района и стремление соответственно использовать этот стержневой район Центральной Азии, имеющий выход, практически, во все страны, сколько-нибудь затрагивающие положение Китая на Востоке. Контроль над Синьцзяном означал обладание ключевой сторожевой позицией, защищавшей Китай от гипотетического продвижения и Англии, и России с Запада. Это давало самому Китаю возможность выйти на непосредственный контакт со всеми сопредельными региону странами (Тибет, Монголия, Афганистан, российские Средняя Азия и Казахстан, Индия). Представляется, что, исходя из истории взаимоотношений Китая с Си-юем, нельзя сделать вывод о наличии какого-либо постоянного политического статуса Западного края в китайской идеологии и историографии. На протяжении всей китайской истории, начиная с Ханьской поры, среди политиков Срединного государства не было единого мнения о целесообразности обладания территориями современного СУАР. Однако насколько традиционным для представителей китайской историографии было подвергать сомнению полезность походов на Северо-Запад, настолько же традиционным для правителей Китая было стремление к организации военных экспедиций в Си-юй. Подражая Чингисхану, Цины использовали китайское теоретическое наследие и негативный практический опыт китайских династий, которые терпели многочисленные поражения от кочевников, но сделали это по-своему, и было бы неверно проецировать их успехи вспять. Подобно Монголии, и Кашгария (Восточный Туркестан) дотоле не бывала в столь дезорганизованном состоянии, как в XVIII в. при ходжах, когда в Монголии, Джунгарии и Кашгарии наметилась стратегическая слабость, "пустота", которую Суньцзы, например, рекомендовал бы немедленно использовать. Интересно, что подобная "пустота" наметилась и в самом Китае XVII в., вследствие чего - как ни парадоксально, но закономерно - государства Центральной Азии не смогли мобилизовать свои силы должным образом в виду отсутствия сильного внешнего врага, и нападение Цин стало для них неожиданностью (тем более что развал шел как извне, так и изнутри, усилившись в конце XVII в.). Таковы реалии центральноазиатской истории. В политической мысли Китая вся эта сложность практической внешней политики уместилась в упрощенной дилемме: "вернуть" Джунгарию и Кашгарию - или "отказаться" от них. В новое время выразителями этих двух противоположных точек зрения были Цзо Цзунтан и Ли Хунчжан, возглавлявшие два направления в вопросе о политике по отношению к Синьцзяну. Синьцзян не только назывался "Новой границей", но и осознавался таковым, поэтому, и возможность, и реалистичность отказа от него была вполне объяснима. Строго говоря, даже империя Тан, присоединившая малую часть Восточного Туркестана и вскоре ее потерявшая, не могла послужить для серьезных китайских политиков примером удержания Си-юя, т.к. Тан достигла этих результатов посредством использования тюркских союзников, впоследствии пожав вместе с ними результаты того, что прежде было посеяно: уйгуры создали в Кашгарии свое собственное государство. Большинство традиционных линий в северо-западной политике китайских правителей так или иначе нашли свое продолжение и подкрепление и в XIX в., когда Цины на время потеряли свое влияние на территории Синьцзяна в результате дунганских и уйгурских восстаний 1864-1878 гг. Несмотря на необыкновенную сложность положения Китая в то время, на необходимость противостоять активизировавшемуся экономическому и политическому наступлению западных держав, было решено ради нужд синьцзянской кампании впервые прибегнуть к иностранным займам. Вопреки всем объективным трудностям и разногласиям в вопросе о судьбах Синьцзяна, маньчжурское правительство в результате бурной дискуссии среди сановников, под давлением Цзо Цзунтана и его сторонников, приходит к безоговорочному решению восстановить свою власть над этим регионом. Подробно рассмотрев аргументацию обеих группировок можно прийти к заключению, что их позиции основывались на разном понимании ими факторов внешнеполитической безопасности и внутренней стабильности Цинской империи. Ли Хунчжан больше опасался угрозы со стороны западных держав и Японии, Цзо Цзунтан же видел слабое место в обороне империи на северо-западе, особенно после занятия русскими войсками Кульджи. Очевидно, что такие взгляды вытекали из конкретного общественнополитического статуса обеих группировок сановной элиты, из общей расстановки политических сил в стране. Немалую роль играли также и личные мотивы, так как вопрос финансирования программ Ли Хунчжана и Цзо Цзунтана не мог не волновать этих двух представителей правящих кругов Цинской империи. Представляется, что для Цзо Цзунтана основной его козырь - угроза Китаю со стороны России, занявшей Илийскую долину на севере Синьцзяна, был в основном средством склонить на свою сторону цинское правительство и затребовать дополнительных денежных средств на осуществления своей цели. Документы архивов, позволяющие шаг за шагом проследить формирование русской политики в этом районе Центральной Азии, раскрывают надуманность такого рода опасений. Разногласия группировок Цзо Цзунтана и Ли Хунчжана вышли на новый виток в связи с необходимостью решения вопроса об урегулировании Илийского кризиса. Здесь Цзо Цзунтан занял бескомпромиссную позицию немедленной подготовки к войне с Россией и нагнетания антирусских настроений в правящих кругах империи. Однако, как мы видели, события сложились так, что обеим сторонам было удобнее договориться о взаимном решении спорных вопросов. Вообще, вопрос о реальных интересах России в Центральной Азии весьма противоречив. Остается не до конца ясным, реальна ли была оценка Петербургом всех "благ и бедствий", ожидавших Россию в "сердечной зоне Евразии". Своей не совсем продуманной политикой в отношении Йэттишаара правительство России сделало все, чтобы толкнуть Якуб-бека к Англии, которая, напротив, сделала ставку на Китай против России. Возможности и Якуб-бека, и Абиль-оглы были исторически ограничены. Ясно, что оккупация Или была продиктована не озорством таранчей на границе и т.п. предлогами, а действительным намерением передать край Китаю, что не получилось и не могло получиться. Россия могла бы попытаться наладить торговлю и с Якуб-беком, но этого не сделали, чем повторили опыт средневекового Китая. Требовалось так или иначе признать Йэттишаар, однако на это не пошли, а ожидать налаживания торговли с разоренным Китаем через земли не признанного Россией государства было бы тщетно. Однако в то время даже такие подобные Горчакову и Кауфман, были скованы рамками того режима, который правил тогда Россией. Итак, во второй половине прошлого века в центре Азии столкнулись интересы неазиатских держав, никогда ранее не имевших сюда доступа. Есть основания думать, что в этом регионе нарождалась прелюдия будущих японо-китайской и русско-японской войн; и в возвращении Синьцзяна, и в памирском вопросе Китай выступал уже далеко не только от своего имени. Мерялись силами, влиянием, политической гибкостью и умением колониальные империи Европы - в том числе, и в своем влиянии на цинский Китай, клонящийся к будущему разделу на сферы влияния. В последней четверти XIX в. мы наблюдаем лишь начало этого процесса, и потому факты пока не столь очевидны. Безусловно, что в решении о повторном завоевании Синьцзяна решающую роль вряд ли мог сыграть исторический пример, т.к. он слишком противоречив и, вдобавок, нематериален. Материальна же была помощь и поддержка такой мощной державы, как Британская империя. Однако ее помощь была небескорыстна и имела свою направленность: ведь на Северо-Западе от Китая находилась Россия, следовательно, по мысли Британских стратегов, китайский "буфер" в Центральной Азии должен был двигаться на запад, к Памиру, страхуя север Индии и примыкая к Афганистану. Япония же, напротив, не виделась конкурентом Англии еще даже в начале XX века - и усилия Китая от нее отводились (поэтому не победил Ли Хунчжан). Это, конечно, не единственная причина, но фактор немаловажный. В предыдущие века этих реалий не было, соответственно, и китайская политика была в Азии иной. Китайские правители апеллировали к истории лишь на риторическом уровне, что не являлось адекватным объяснением их реальных мотивов. Субъективно Цзо Цзунтан вряд ли смог бы одержать верх, а победил потому, что подействовали скрытые материальные факторы, все же остальное приплюсовывалось к ним. Об искренности намерений России говорит то, что ее позиции в Сибири и на Дальнем Востоке были достаточно прочны, чтобы при желании оказать давление на Китай. Через Среднюю Азию сделать то же самое было более затруднительно, т.е. "принцип домино" применительно к роли Синьцзяна для безопасности Пекина здесь не может работать. Он сомнителен даже применительно к угрозе со стороны джунгар. Даже проглотив Синьцзян, Россия не могла бы автоматически угрожать Пекину. Так кому же угрожала Россия в Центре Азии? Скорее всего, близлежащей "жемчужине британской короны", ди и то косвенно: без восстаний сипаев, сикхов и пуштунов такая "угроза" становилась фикцией ввиду географических условий региона. Более того, Синьцзян окончательно приобрел свою нынешнюю стратегическую роль лишь в последней четверти XX в., т.к. раньше он был прочно отрезан от Индии. Итак, речь шла об устранении возможного альянса России с Якуб-беком. Безусловно, что Лондон не могло устраивать равновесие влияний Англии в Афганистане и России в Восточном Туркестане. Ориентация одряхлевшей империи Цин на Запад могла выполнить две цели: Россия лишалась козыря в региональной стратегии, а Китай подпадал под английское влияние в приморских районах. Таким образом, восстановлением Синьцзяна и полным его включением в Китай была отведена косвенная угроза от Британской Индии. Делая вывод о дальнейшей судьбе Синьцзяна, представляется возможным его отпадение от КНР (скорее всего, фактическое, а не официальное, по архетипу Тибета), что было бы вполне естественным финалом развития его отношений с внутренним Китаем, финалом закономерным, хотя и болезненным для обеих сторон . БИБЛИОГРАФИЯ ИСТОЧНИКИ