С утра 24 июня 1942 г. в соединения 2-й ударной армии поступил последний приказ на прорыв и вывод живой силы через р. Полисть на Мясной Бор. Атака была назначена на 22.30 24 июня. Все командиры были предупреждены командармом, что это будет последняя атака, и потому он требовал смелости и решительности – «не считаясь с потерями». Одновременно с рассылкой соединениям последнего приказа командарма был отдан приказ штабу армии о порядке его выхода в район Борисово. Военный Совет в сопровождении роты особого отдела и роты охраны должен был следовать самостоятельно. Приказ о порядке выхода штаба армии был отдан на последнем, третьем по счету командном пункте штаба армии утром 24 июня. На всех трех командных пунктах, которые последовательно пришлось сменить штабу армии, противник подвергал его бомбардировке с воздуха[100].
Днем 25 июня 1942 г. старший офицер Генерального Штаба при штабе 59-й армии Тарелкин сообщил начальнику Генерального Штаба Красной Армии Б.М. Шапошникову, что «в ночь на 25 июня 1942 г. из 2-й ударной армии вышло 6000 человек с оружием. С 9.30 движение прекратилось сильным обстрелом противника»[101]. К исходу 25 июня эта безрадостная информация получила подтверждение в донесении штаба Волховского фронта начальнику Генерального Штаба Красной Армии. В нем сообщалось, что в ночь на 25 июня под сильным артиллерийско-минометным огнем и нараставшим воздействием авиации противника из окружения, по предварительным оценкам, вышло около 6 тыс. человек, в том числе 1500 раненых. В донесении отмечалось, что «связи в течение дня с командованием 2-й ударной армией не было. Первоначальные сведения о выходе Военсовета армии на восточный берег не подтвердились. По словам командиров и комиссара 709-го батальона связи Пескова, двигавшихся в одной группе с командармом, они при подходе к р. Полисть попали под сильный минометный огонь, их группа расчленилась и они больше Власова не видели»[102].
В результате окончательно замкнувшегося 25 июня 1942 г. вокруг 2-й ударной армии кольца тысячи измученных многодневными боями в лесисто-болотистой местности и обессиленных голодом и болезнями бойцов оказались не по своей воле в немецком плену. Известные на сегодня данные достаточно противоречивы и нуждаются в уточнении. 28 июня 1942 г. по центральной сети германского радио было передано сообщение Верховного командования вермахта о победе на Волхове и пленении 32 759 солдат и офицеров Красной Армии[103]. В сообщении Советского Информбюро от 29 июня 1942 г. утверждалось, что потери 2-й ударной армии составили до 10 тыс. убитыми и около 10 тыс. пропавшими без вести. К. А. Мерецков приводил в 60-е годы в своих воспоминаниях данные о потерях в 6 тыс. человек убитыми и 8 тыс. пропавшими без вести[104].
В начале июля 1942 г. после выхода 2-й ударной армии из окружения в ней насчитывалось всего 10898 командиров и красноармейцев. Это все, что осталось от входивших в ее состав семи дивизий, шести бригад и одного батальона. В ходе операции по выводу из окружения 2-й ударной армии с 13 мая по 10 июля 1942 г. (2-я ударная армия, 52-я и 59-я армии Волховского фронта) безвозвратные потери составили, по опубликованным в 1993 г. официальным данным, 54774 человека, санитарные – 39977 человек, всего – 94751 человек[105].
Трагическая судьба 2-й ударной армии, оказавшейся в «Волховском котле» и отчаянно сражавшейся в течение 165 дней за свое выживание, не может бросить тень на ее воинов только потому, что командовавший ею в последнее время генерал А. А. Власов в июле 1942 г. был взят в плен и стал на путь предательства. Миф о том, что попавшие в плен воины 2-й ударной армии стали основой «власовской армии», не имеет под собой реальных оснований, и сегодня доподлинно установлено, что ни один из тех, кто попал в плен под Мясным Бором, не служил затем у Власова[106].
Воевавший под Ленинградом совсем молодым солдатом в составе группы армий «Север» Хассо Г. Стахов на основе собственных впечатлений, дневников других участников происходивших событий, используя сохранившиеся архивные документы, спустя многие годы попытался осмыслить «великую трагическую историю Волховской битвы». Подводя итоги своим наблюдениям и размышлениям в книге «Трагедия на Неве», он пишет: «Разумеется, это была немецкая победа. Хотя уже тогда это слово представлялось слишком большим преувеличением для тех, кто был в состоянии видеть все эти события глубже на перспективу. В действительности не было никаких причин для ликования. Это была бесцветная, хотя и успешная оборонительная операция с множеством критических ситуаций, сопровождавшаяся ужасными потерями с обеих сторон. Русские потерпели поражение, оставив многих из своих солдат в крайне бедственном положении. Но и немцы потеряли солдат. И эти потери они уже никогда не смогли восполнить. Так как обе стороны имеют совсем мало причин для ликования, то нет ничего удивительного в том, что историки по обе стороны фронта, оценивая происходившее, ограничиваются лишь общими и скупыми фразами. Ничего не говорится о русских ошеломляющих налетах и захватывающих дух рейдах их танков в тыл огневым позициям или базам снабжения немцев. Сегодня доказано, что русские извлекли для себя огромную пользу из изнурительных сражений на Волхове и под Погостьем»[107].
Дальнейшее развитие событий в осажденном Ленинграде и за его пределами показало, что политическое и военное руководство страны извлекло уроки из последней, особенно болезненной неудачи прорвать вражескую блокаду Ленинграда. Между тем Управление НКВД по Ленинграду сообщало своему московскому шефу Л. П. Берии самые оптимистические сведения: продовольственные карточки населению Ленинграда в июне отоварены полностью; целый ряд предприятий и учреждений имеет собственные огороды, с которых уже снабжают своих работников свежими овощами; смертность населения в июне, по сравнению с маем, снизилась на 32,4 %: если в мае в городе умерло 49 794 человек, то в июне – 33 668[108]. Резкое сокращение смертности населения в Ленинграде в июне 1942 г. позволило покончить с массовыми захоронениями на всех кладбищах города. С этого времени стали производиться только индивидуальные захоронения. Правда, массовое сжигание трупов еще продолжалось на кирпичном заводе № 1 вплоть до сентября 1942 г.[109]
Оптимистическим настроем все больше проникались и сами ленинградцы, готовые после пережитых ими ужасов блокадной зимы довольствоваться немногим. Известный литературовед-пушкинист Б. П. Городецкий, исполнявший в это время обязанности директора Института русской литературы АН СССР, писал своим родным 25 июня 1942 г.: «Я очень бы хотел, чтобы вы представили себе Ленинград сегодняшнего дня. Он очень красив. Прежде всего – очень много зелени. Это объясняется тем, что прежние посадки, которые в прошлом году были еще молодыми, сейчас густо принялись, а во-вторых, еще и тем, что перестали подстригать деревья и кустарники и они густо и буйно разрастаются. Много зелени и на нашей улице. И еще, о чем я уже не раз писал, – это много музыки, передаваемой по радио. В магазинах очередей совсем нет, так как того, что выдается по карточкам, достаточно для удовлетворения оставшегося населения. Точно так же нет очередей и в булочных, так что спуститься и взять хлеб в нашей булочной занимает минут десять, не более»[110]. Б. П. Городецкий заканчивал это письмо признанием, что у него «очень хорошее и спокойное настроение» и что ему «более всего хочется встретить окончание войны именно в Ленинграде…»[111]. Но судьбе было угодно распорядиться иначе, и многие из тех, кто так хотел встретить окончание войны в Ленинграде, будут вынуждены в скором времени отправиться в эвакуацию, которой, как им казалось, они уже избежали.
