Радикальным решением жизнеобеспечения осажденного Ленинграда могло стать только его освобождение от блокады. Вот почему Ставка ВГК предпринимала одну за другой попытку деблокировать город, не всегда считаясь с реальными возможностями. Начавшаяся в январе 1942 г. Любаньская наступательная операция была уже третьей попыткой вызволить Ленинград из блокады. Главная роль в этой операции, начало которой было намечено Ставкой на 7 января 1942 г., отводилась созданному в декабре 1941 г. Волховскому фронту. Однако, по позднему признанию командующего Волховским фронтом генерала К. А. Мерецкова, «фронт не был готов к наступлению»[41]. Тем не менее он приказал начать наступление в назначенный Ставкой срок, хотя И. В. Сталин и разрешил отложить начало наступления, если 2-я ударная армия к нему еще не готова[42]. Из-за слабости ударных группировок, непродуманного распределения сил, плохой артиллерийской и авиационной поддержки начавшееся наступление стрелковых частей Волховского фронта не могло привести к прорыву обороны упорно сопротивлявшегося противника. К концу января 1942 г. стало очевидным, что не только первоначальный замысел Ставки оказался нереальным, но и возникла угроза выполнению его ограниченного варианта – овладения стратегически важным пунктом – Любанью.
Тем временем положение в блокированном Ленинграде продолжало ухудшаться. Хотя с 24 января 1942 г. были во второй раз повышены нормы выдачи населению хлеба, эта мера не могла остановить алиментарную дистрофию. Как сообщало «наверх» УНКВД по Ленинграду и области, увеличение хлебной нормы, «при ограниченной норме выдачи других нормированных продуктов, не улучшило положение населения»[43]. В конце января 1942 г. смертность в Ленинграде нарастала катастрофическими темпами и почти в два раза превысила смертность в декабре 1941 г. Многие ослабленные голодом люди были не в силах самостоятельно похоронить своих родных и близких и далеко не всегда и не сразу регистрировали их смерть. Захоронение умерших в больницах и госпиталях временно разрешалось по спискам с последующим оформлением в районных ЗАГСах[44]. По этой причине точной регистрации смертности ленинградцев зимой 1941–1942 г. не было и быть не могло. Первоначально определенная смертность на январь 1942 г. в 96751 человек была в результате поступления дополнительных актов скорректирована до 127 тыс. человек[45].
В январе 1942 г. противоборство жизни и смерти в осажденном Ленинграде достигло своего апогея. Неся огромные жертвы, ленинградцы до последнего дыхания боролись за свои жизни и своих родных и близких и потому выживали даже тогда, когда, казалось, шансов на спасение уже не было. Большинство населения стойко и, как правило, безропотно сносило ужасы блокадной зимы, и только наиболее отчаявшаяся часть горожан пыталась самостоятельно найти выход из смертельной ситуации, побудить власти к более активным действиям. Отмеченный военной цензурой в январе 1942 г. «рост отрицательных антисоветских настроений» (до 20 %)[46] можно назвать таковым лишь условно. Современные исследователи, основываясь на анализе не доступных ранее источников, приходят к выводу, что призывы побудить власти к активным действиям или самостоятельно предпринять какие-либо шаги для улучшения своего положения не доминировали в блокированном городе даже в это страшное время. Большинство населения оставалось законопослушным и не помышляло о борьбе с властью[47]. Даже немецкая разведка признавала тогда, что, «несмотря на отдельные факты сопротивления, нельзя рассчитывать на организованное восстание, которое только и может привести к изменению ситуации. Город прочно находится в руках Советов»[48].
Основываясь на опубликованных сегодня документах, нельзя не признать, что среди подавляющего большинства ленинградцев, готовых до конца защищать свой город, были и такие, кто, поддавшись на немецкую агитацию, искренне считал, что в случае сдачи города закончатся их голодные страдания. Мы также знаем, что опубликованные немецкие документы не дают ни малейших основании полагать, что немецко-фашистское командование было озабочено гуманными соображениями относительно судьбы населения осажденного им Ленинграда. Показательно, что и спустя почти 50 лет со времени блокадной эпопеи выжившие ленинградцы в своем подавляющем большинстве были по-прежнему против сдачи города немецко-фашистским захватчикам.
Скорбя о многих сотнях тысяч погибших ленинградцев, от голода и болезней, артиллерийских обстрелов и бомбежек, в первый год войны и блокады города, мы не должны забывать, что с начала войны и до середины апреля 1942 г. было эвакуировано более 970 тыс. жителей Ленинграда, в том числе свыше 500 тыс. человек с января по апрель 1942 г. по Ладожской ледовой дороге[49]. Мы должны помнить, что благодаря налаженной с таким трудом доставке по «Дороге жизни» продовольствия удалось в конце концов победить алиментарную дистрофию и ликвидировать последствия голодной зимы. Это позволило ленинградской промышленности возобновить производство оборонной продукции. В мае 1942 г. выпуском вооружения и боеприпасов были заняты уже 57 предприятий. Основной рабочей силой становятся в это время женщины и подростки, число которых возрастало на оборонных заводах с каждым месяцем[50].
К сожалению, поставленные Ставкой ВГК задачи в Любаньской наступательной операции – окружить и уничтожить вражескую группировку в районе Кириши, Чудово, Любань и затем прорвать блокаду Ленинграда – по целому ряду объективных и субъективных причин не могли быть решены в намеченные сроки, и в конце апреля 1942 г. операция была прекращена. В ходе четырехмесячных ожесточенных боев войска Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта понесли большие потери. Только безвозвратные потери составили более 95 тыс. человек, а вместе с санитарными – свыше 300 тыс. человек[51]. Но это не были бессмысленные жертвы: воины Красной Армии понимали, что они защищают блокированный фашистами Ленинград, который, неся огромные потери от голода, обстрелов и бомбежек, продолжал бороться за свою судьбу и своим примером вдохновлял всех защитников отечества. Воевавший на синявинских рубежах поэт Сергей Наровчатов впоследствии говорил: «А ведь мы не смогли бы столько держаться там, голодные и обессиленные, если бы рядом не было живого города, огромного и живого Ленинграда. Просто лес, просто болота так защищать невозможно было бы»[52].
Хотя «снять блокаду с Ленинграда до наступления весенней распутицы» не удалось, на что так надеялись А. А. Жданов и А. А. Кузнецов в своем письме командующему Ленинградским фронтов М. С. Хозину в марте 1942 г.[53], пережившие страшную зиму ленинградцы уже не чувствовали себя обреченными, и с каждым днем весны возрастало число тех, кто начинал оптимистически смотреть в будущее. 27 мая 1942 г.
О. Ф. Берггольц записала в своем дневнике: «Еще умирают в домах, где с зимы держатся холод и тьма (окна-то забиты), но общий тонус выше, и жажда жизни говорит все громче, нет того чувства всеобщей обреченности, как в феврале»[54]. Но до всеобщего чувства торжества было еще далеко, ленинградцам предстояло пережить еще немало трудностей и выдержать новые испытания блокадной жизни…
Глава первая
Всеволод Вишневский: «Враги у его стен, а город стоит» (июнь 1942 г.)
«1 июня. Ясное утро. Светит солнце, температура +10°. Днем до +20°. Сутки прошли спокойно. Отдаленная артиллерийская стрельба. В городе без перемен»[55], – записал в своем дневнике старший бухгалтер Института легкой промышленности Н. П. Горшков. Внимательный наблюдатель, педантично фиксировавший в своем дневнике все, что видел и слышал в осажденном городе начиная с сентября 1941 г., и плохо представлявший, что происходило за пределами блокадного кольца, мог лишь предполагать, что так ожидаемые всеми ленинградцами «перемены» наступят не скоро. Сложившаяся напряженная обстановка в результате неудачи Любаньской операции по прорыву блокады Ленинграда и впрямь не внушала оптимизма, и командованию Ленинградского фронта пришлось принимать неотложные меры по укреплению обороны города. 1 июня 1942 г. Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление «Об организации работ на оборонительных рубежах», для выполнения которого Ленгорисполком принял на следующий день решение «О мобилизации населения города на завершение оборонительных работ». Продолжительность рабочего дня устанавливалась в 10 часов[56]. Десяткам тысяч ленинградцев пришлось снова взять в руки лопаты, топоры, кирки, ломы и носилки. Объектом напряженного труда стали хорошо известные населению пригородные дачные места и окраины города. В самом Ленинграде строились баррикады, доты, дзоты, сооружались противотанковые препятствия. Пытаясь сорвать оборонительные работы, противник обрушил на строителей артиллерийский огонь и бомбовые удары. «Итак, я опять строю доты, – записал 4 июня 1942 г. в своем дневнике главный инженер завода «Судомех» В. Ф. Чекризов. – Горячо взялись за них и, конечно, не справились бы, если бы не прислали краснофлотцев и красноармейцев. Среди них слесаря, разметчики, сварщики, резчики, самое главное, они крепкие, здоровые физически люди, чего нельзя еще сказать о большинстве наших рабочих. Отпечаток голодной зимы еще не у всех прошел»[57].
