- Что это, зачем? - не понимаю я.

- Она меня не понимает, - взъярился тот, - унитаз забился, иди, вычёрпывай!

- Извини приятель, это не в наших обязанностях, - усмехаюсь я и моментально получаю сапогом под коленку. Больно! Врезал таджику так, что ещё долго наблюдал, как тот летел в коридоре. Азиат незаметно исчезает, но, спустя несколько минут, слышим яростный гул, по коридору несётся толпа, все с раскосыми глазами и огромными тесаками. Я таких ножей никогда раньше не видел, эти "инструменты" используются в разделочных цехах. Сказать по правде, стало не по себе. Вскакиваю в стойку, но меня опережает Миша, хватает длинную скамью и как пушинку метает вдоль коридора. Огромная скамейка, сшибает всех, не дав им опомниться, Миша и Ли, прыгают в эту кучу малу и безжалостно пинают дебоширов. Я, бегаю рядом, пытаюсь прорваться, чтоб внести свою лепту, но не могу подлезть, обречённо опускаю руки и жду, когда тех проучат. Затем мы сидим на длинной скамейке и смеёмся. Миша довольный, что никого не зашиб насмерть, Ли получил удовольствие от случайного поединка, а я, вспоминая, как летали по коридору коротконогие таджики, еле сдерживаю хохот.

На следующий день, как всегда старший сержант Селехов, ведёт нас на завтрак. Садимся - лысые и голодные, а он большой и великий, развалился за столом, кашу отодвигает, лениво намазывает на хлеб масло, нехотя кусает и выкидывает бутерброд в тарелку, этим он всем показывает, что стоит рангом выше всех. Мы же, как голодные щенки, лихорадочно поедаем кашу, давимся хлебом. Успеть бы наестся! В любой момент старший сержант Селихов может встать и гаркнуть: - Рота строится!

Кто не успел доесть, тот останется голодным. Вот он заелозил задом, вскоре встанет, мы быстрее задвигали челюстями. Неожиданно дверца в хлеборезке открывается, высовывается уже знакомый мне таджик, видит нас и через мгновенье появляется в открытой двери, в руках поднос забитый дымящимся мясом, идёт к столу, кладёт его напротив нашей неразлучной троицы, улыбается, кланяется и уходит. Старшего сержанта Селихова разбивает паралич, он едва не падает со скамейки. За годы службы еще ни разу не было, чтоб старослужащие лебезили перед "духами". Вот как, оказывается, отметелили и они признали в нас своих хозяев. Такой менталитет! Нам не понять их загадочной души.

Вообще, быть молодым солдатом в Советской Армии, не просто. Но одно для себя надо понял, нельзя пресмыкаться, но и наглеть тоже. В какой-то мере мне повезло, я сочетаю в себе все эти качества. Напрямую, меня и моих друзей, стараются не трогать. Конечно, бывают проблемы, но я гашу их быстро, без попрания достоинства человека. Помню, один "дед", слегка распоясался и бил нас по ногам в строю, чтоб выше поднимали ноги. Ничего ему в этот вечер не сказал, но ночью его бужу: - Вставай, - ласково тереблю его за плечо.

- Что такое? - в его голосе возникают испуганные нотки.

- Пойдём, в умывальник.

Он встаёт, безропотно, как-то обречённо идёт за мной, ноги безвольно шаркают по полу. Рота спит, никто не видит его позора. Завожу в умывальник, он опускает свой взгляд: - Был не прав, - тихо говорит. На этом инцидент был исчерпан, он больше никогда не бил молодых солдат по ногам, а для меня он перестал существовать, я очень не люблю трусов.

Сержанты, правда, иногда отрываются на нас, но грань не переступают, интуитивно понимают, что хоть я и молодой солдат, лучше лишний раз остеречься, я на генетическом уровне не терплю несправедливости.

Безусловно, как все хожу по нарядам, без энтузиазма шуршу на полах, доводя их до ослепительного сияния, часами маршируем на плацу и горланим солдатские песни. В общем, служба идёт как обычно.

- Рядовой Панкратьев! - гудит прапорщик Бондар. Он появляется в курилке, полностью заслоняя дверной проём плечами, даёт увольнительный. - Тебя вызывают в особый отдел. Бегом!

Холодок слегка скользит между лопатками. Особый отдел, для всех нас, нечто таинственное, чего следует остерегаться. Хотя, начальник Особого отдела, вроде, ко мне благосклонен.

Торопливо выхожу из курилки, в лоб в лоб сталкиваюсь с командиром роты. Капитан поглаживает усики, смотрит загадочно: - Значить интегралы знаешь, - почему-то вспоминает он.

- Товарищ капитан, меня вызывают в Особый отдел, - чеканю я.

- Дуй, Кирилл Сергеевич, - неожиданно говорит он и помигивает.

Я буквально шалею от его слов, замираю, как в столбняке. Неужели послышалось?

- Давай, Стрельников, поторопись, - откровенно улыбается капитан.

Всё же выяснили! Ликую я и несусь по дороге, сияя как ёлочная игрушка, а уже в гарнизоне едва не сшибаю патруль.

- Стоять, боец! - орёт офицер.

- Извините, товарищ лейтенант, я вас не заметил, - растерялся я.

- Не заметил?! Увольнительный! - рычит тот. Его лицо покрывается пятнами, замечаю, мы с ним совсем ровесники.

Протягиваю листок, лейтенант не глядя в него, суёт в карман: - Следуйте за нами, рядовой.

- Простите, но меня вызывают в Особый отдел, - тревожусь я.

- Сказки рассказывай байбаскам, - не верит лейтенант, - посидишь на губе, прыти поубавится.

- Зря ты так, товарищ лейтенант, - огорчаюсь я.

- Не тыкай, иди вперёд, воин! - рассердился молодой офицер и приказывает патрульным схватить меня под руки. Не упираюсь, но меня волокут достаточно грубо, словно преступника.

Гауптвахта находится на отшибе - заведение мрачное, там свои порядки, побывавшие в ней, иной раз с неделю харкают кровью.

Лейтенант решительно стучит в фанерное окно. Оно со скрипом отворяется, высовывается заспанная рожа сержанта: - Чего надо? - без малейшего уважения, спрашивает он. Лейтенант, багровеет, но своё "фе", не говорит.

- Примите арестанта!

- Основание? - нагло спрашивает сержант.

- Что?! - взрывается офицер, но стискивает зубы, выплёвывает: - Разгуливал по гарнизону в непотребном виде.

- В "гостинице" мест нет, - издевается сержант и закрывает перед его носом окно.

Смотрю со стороны, от души потешаюсь. Офицер видит это, кровь отливает от лица, белеет от злости, его патрульные отводят взгляды, чтоб тот не заметил насмешек.

Идём к ближайшему магазину, он покупает две бутылки водки, вновь тащит к гауптвахте и стучится.

- Что надо? - в окошке вновь появляется сонная рожа.

Лейтенант суёт водку, сержант оживляется, принимает товар, гостеприимно распахивает дверь: - Заводи!

Под суровым взглядом тучного прапорщика, сдаю ремень, документы и меня пихают в сырую, холодную камеру. Там уже сидит арестант, короткие волосы всклокочены, весь какой-то чёрный, взгляд затравленный.

- Привет, - я присаживаюсь рядом.

- Здорово,- нехотя произносит тот.

- С какой части? - чтоб начать разговор, спрашиваю его.

- Рота Обороны, - хмурится сокамерник.

- Вас же не сажают? - удивляюсь я.

- Чушь, всех сажают, - кривится он. - В лоб прапору дал, довыдёргивался.

- Не хило.

- Ага, чуть в дисбат не угодил.

- Как здесь? - ёжусь я.

- Увидишь, - усмехается сокамерник.

На этом разговор иссякает. Молчим, ждём событий. Всё тихо, служба разливает водку, им пока не до нас.

Спустя час железная дверь скрипит. Входит прапорщик с моим поясом и документами и с уважением произносит: - Свободен боец. Тебя ждёт начальник Особого отдела.

Радость всколыхнула сердце, быстро одеваюсь: - Удачи! - желаю своему сокамернику. Он смотрит на меня с удивлением: - Тебе того же.

Как хорошо на свободе! Вроде ещё не успел испытать всей прелести гауптвахты, но ощущение получил незабываемые.

В Особом отделе меня уже ждут. Иду к кабинету начальника, останавливаюсь и сразу слышу голос полковника: - Ты что, не видел в увольнительном маршрут следования?

Кто-то, что-то жалобно блеет в ответ. Набравшись смелости, стучусь.

- Заходи!

- Товарищ полковник ... - бодро начинаю я. Он, поморщившись, перебивает: - Изволите задерживаться, лейтенант Стрельников Кирилл Сергеевич!