Оборачиваюсь и обмираю, облокотившись о забор, на меня взирает целый полковник авиации. Он несколько коренаст, возраст неопределённый, можно дать сорок, а можно - шестьдесят.

- Из-звените, товарищ полковник, - даже заикаюсь, вроде, никогда этим не страдал.

- Дела, - протяжно говорит он, подходя совсем близко. - Кто тебя надоумил до такого? - он сурово сдвигает брови. - Как твоя фамилия? - ещё чуть-чуть и мне показалось, что сверкнёт молния.

- Рядовой Стрельников! - выпалил я, осекаюсь и уже произношу едва не шёпотом: - Виноват, товарищ полковник, рядовой Панкратьев.

- Что? - брови лезут на лоб. - Объяснитесь, рядовой!

Меня словно прорывает, говорю долго, страстно, в моей душе кипит боль, обида, нереализованные силы и прочее, прочее.

На удивлении он меня слушает, не перебивает, затем решительно произносит: - Пошли!

- Мне к вечеру необходимо уложить кирпич, - пискнул я.

- Пустое, - отмахивается старший офицер, - стройбатовцев кликнем, за час всё будет стоять.

- Так чтоб по оттенкам было, - неожиданно, что-то во мне с наглостью изрекает.

- По оттенкам разложат, - усмехается полковник.

Выходим с территории казарм, с любопытством разглядываю военный городок. Чисто, благо солдат хватает, в зелени утопают достаточно уютные трёх, четырёх этажные дома, магазины. С удовольствием жмурюсь, давно хотел погулять по гарнизону.

Подходим к суровому зданию, во мне вспыхивает озарение, и ноги становятся ватными, это особый отдел. Сколько о нём ходят слухов и один краше другого!

Дежурный прапорщик вскакивает с докладом, полковник лениво отмахивается, заводит в кабинет. На стене висит, потрет Леонида Ильича Брежнева в маршальской форме, грудь увешена орденами и звёздами Героя Советского Союза. Через плечо свисает широкая лента, на которой теснятся все мыслимые и немыслимые награды вручённые лидерами братских стран.

- Садись. Какой у тебя домашний номер?

Сильно волнуясь, называю.

- Как мать звать?

- Светлана Анатольевна, - язык во рту деревенеет, неужели сейчас услышу родной голос.

Полковник снимает трубку правительственного телефона: - "Завет", девушка, "Рябину", пожалуйста, - диктует названый мною номер. - Это Светлана Анатольевна? ... Да не волнуйтесь ... именно, по поводу вашего сына ... да не плачьте вы! С ним всё в порядке. Как его полное имя и фамилия? ... Стрельников Кирилл Сергеевич? ... Ну где- где, рядом сидит ... На, с матерью поговори, - он суёт трубку в мои дрожащие руки.

- Мама, - еле выдавливаю я.

Говорим долго, мать постоянно плачет, но чувствую, это уже слёзы радости. Не вдаваясь в подробности, обрисовываю ситуацию, уверяю её, что мне в армии нравится, почти курорт.

Всё это время полковник не сводит с меня взгляда и терпеливо ждёт, когда мы выговоримся. Затем, вызывает майора: - Сделай запрос в Севастополь на имя Стрельникова Кирилла Сергеевича, где учился, чем занимался, его связи, информацию подготовь в полном объёме и сразу мне на стол.

- Говоришь, военная кафедра была?

- Все экзамены сдал. Дипломная работа написана в полном объёме, но не успел защитить, - едва не всхлипнул я. - Собирался на военные сборы, мне должны были лейтенанта присвоить.

- Ну, считай, что ты их проходишь, - в глазах мелькает насмешка и, неожиданно я увидел под его верхней губой острый клык. Мотнул головой, вновь кинул взгляд на его лицо, полковник откровенно ухмыляется, губы плотно сжаты.

Выхожу на свежий воздух, вдыхаю полной грудью, радость теснится в сердце, наконец-то всё проясняется, главное мать поняла, я жив. Оказывается, ни одно из моих писем, адресованных ей, не дошло по назначению. Прихожу к мнению, что неправильно формулировал их содержание и особый отдел придерживал их у себя. То, что существует цензура, догадывался. Смутно соображаю, начальник особого отдела, не просто так вышел на меня.

Так как получилось, что в данный момент я нахожусь за территорией казарм, пользуюсь возникшей ситуацией и в свою часть не спешу, с наслаждением прогуливаюсь по гарнизону, пытаюсь представить, что я на гражданке. Недавно получил первое жалование, несколько рублей, надо бы их с пользой потратить.

Сунул нос в один магазин, чуть не задохнулся от восторга, сколько здесь различного печенья, конфет, кексы с изюмом, румяные булочки. Рот моментально наполняется липкой слюной, давно забыл о таких "деликатесах". В столовой, конечно, кормят хорошо: каша "дробь шестнадцать" залитая комбижиром, пюре на воде с варёным салом в неаппетитным соусе. Иногда бывает варёная рыба. А по большим праздникам, каждому дают по два варёных яйца, и на десерт по четыре печенья с двумя жёсткими карамельками.

Скромно стою в очереди, живот воет от голода и пытается прилипнуть к позвоночнику и это у него хорошо получается.

Только протягиваю деньги, дверь магазина распахивается, входит патруль. Тут меня осеняет, увольнительного у меня нет. Руки задрожали, продавщица смотрит с подозрением: - Что заказывать будешь, солдатик! - её требовательный голос разносится по всему залу и достигает ушей патруля. Лейтенант поворачивает голову и вот сейчас он скажет своим - "фас"!

Сжимаю голову в плечи, бормочу по поводу какого-то мыла.

- Тебе хозяйственное, или дегтярное? - вопит дура.

Глаза мои затравленно бегают, как не хочется попасть на гауптвахту, молодых там не жалуют.

- Какое мыло? - меня теснит девушка лет восемнадцати, хватает меня под руку. - Папа сказал купить этот торт, - она указывает на невероятное произведение искусств, щедро усыпанное орехами.

- Стелочка, так он с вами? - расплывается в улыбке лоснящееся лицо продавщицы.

Краем глаза отмечаю, как погрустнел взгляд лейтенанта. Его рот как открылся, так и зарылся, лишь зубы щёлкнули. Патруль, несказанно меня, удивив, незаметно исчезает.

Покупаю торт, с недоумением кошусь на девушку. Выходим из магазина, протягиваю ей роскошную коробку с тортом, перевязанною цветными лентами.

- Чего это ты? - смеётся она.

- Бери, - я неожиданно краснею. Мне как-то, неловко в её обществе, от неё хорошо пахнет, одета с изыском, взгляд независимый, сразу видно - леди. А я кто? Молодой солдат, в мешковатой форме, с перетянутым ремнём на поясе, и ... взгляд голодный.

- В самоволке? - отстраняет от меня коробку с тортом.

- Да, - искренне сознаюсь я.

- А зачем?

- Конфет хотел купить.

- Да? - она весело смеётся, показывая безупречные зубы. - А я подумала, на свиданку сбежал.

От её слов я хочу провалиться сквозь землю, так мне стал обидно и грустно. Действительно, использовать шанс свободы для того, чтоб набить себе брюхо.

- Бери торт, а мне пора в часть, - чтоб скрыть смущение, достаточно грубо говорю я.

- Да не нужен он мне, сам съешь, - гордо вздёргивает нос Стела.

- В казарме, что ли? Может мне ещё там на стол скатерть постелить?

- Ах, вот оно в чём? - не совсем поняла меня девушка. - А знаешь, пошли ко мне! - она задорно тряхнула светлыми волосами.

- Никуда я не пойду! - набычился я (сам себя не узнаю).

- Пошли, - решительно хватает за руку и тащит за собой.

Топаю за ней. Наверное, это выглядит комично, шикарная девица и солдат в растоптанных сапогах.

Входим в дом, лестница застелена ковровой дорожкой, на стенах, в горшках, цветы. Никогда не был в таких домах, с любопытством кручу головой. Она открывает дверь: - Прошу. Вон тапочки, там санузел, здесь умывальник, а я чайник разогрею.

Странная квартира - красиво, дорого, на стенах картины, на полках статуэтки, Под прозрачным колпаком, из полированной стали, сверкает копия Су-23.

Из комнаты просматривается внушительный шкаф, наверное, чешский, хрустальная люстра сверкает холодными огнями.

- Тебя как звать, солдат! - доносится её голос.

- Кириллом Сергеевичем, - буркнул я.

- Вот так прямо по имени отчеству? - смеется Стела.

- Нет, конечно, - в конец смущаюсь, стягиваю сапоги, ныряю в мягкие тапочки - какое блаженство!