При охоте на пернатых без собаки не обойтись, это даже такому рыбаку как я понятно. Вот мой арбалет последний раз сгодился. Поменял я его на щенка-емтхунда - шведскую или норвержскую лайку, в те времена разницы между ними особой никто не видел. Тем более, разницы этой не видел скорняк, собиравшийся пустить пёсика то ли на рукавицы, то ли на шапку. От знающих людей слышал, собака надёжная, учится, можно сказать, сама. Назвал я маленького пса, без всяких затей, Виром. А что? Как лодку назовёшь, так она и поплывёт.
Потом мы с братом учиться принялись, я в народной школе, а он в так же народной мореходке. Комнатку в своём большом доме сдал преподаватель брата - недавно прекративший плавать капитан, за то, что подрядились мы всю жилплощадь отапливать, причём своими дровами. Горбыля после роспуска брёвен образовывалось 40% и даже двигавший гатер локомобиль не успевал сожрать в своём чугунном жерле такую гору отходов. Деликатные топки голландок охотно принялись помогать в наведении мирового порядка, только для них дровишки требовалось ещё мелко попилить и поколоть, что заменяло у нас, как и у царя, гимнастику. На верфь мы не только за топливом наведывались - строилось ведь судно не для дяди, так что весь остаток времени среди мастеровых и пребывали, стараясь помочь посильно, потому два года пролетели за заботами как один день.
Спущенную на воду шхуну повёл в плаванье наш домовладелец, вновь с обучения перешедший на морскую службу. Что ему оставалось, если единственная и любимая дочь на статного и уже явно не бедного Мартина глаз положила, а тому ещё учиться. Пришлось неожиданно образовавшейся родне подсобить, не даром, разумеется, хотя управлять взялся как бы уже семейным имуществом.
Меня как вундеркинда отправили учиться дальше, уже в столицу Курляндии и Семигалии - в Митавскую мужскую гимназию, порой называемую в честь основавшего её герцога Петра Бирона "Петерин академия". Качество преподавания названию соответствовало.
Стоящие знания, особенно по классической филологии эта Альма Матер, давала, поэтому местное дворянство не считало зазорным отправлять туда своих чад. Причём дворянство не только немецкое. В общежитии моим соседом был молодой литвин, который всех уверял в том, что он шляхтич.
Но титулом "курземских королей" больше никто не обладал, и родовитые однокашники даже гордились знакомством со мной, приглашая на выходные в фамильные имения. Чем с удовольствием пользовался - ведь в поместьях непременно леса имелись, а там дичь, причём для гостя разрешаемая к лову и отстрелу. Интересен мне был сам процесс, а не трофей, который всегда оставлял хозяевам угодий. Разглядев во мне спортсмена, некий чин из Дворянского собрания допустил даже до тренировок в находящимся под его попечением Рыцарском фехтовальном классе, под руководством опытного фехтмейстера. А так же дал добро на посещение библиотеки собрания, хотя академической её назвать язык не поворачивался. Так что и эти годы школярства скучать не приходилось и пролетели они незаметно, а золотую медаль по окончанию я получал, будучи первым по списку.
Ради продолжения гуманитарного образования, ехать, как большинство выпускников в Дерпт, не пожелал - в чиновничество не рвался. Но в Риге имелся весьма престижный технический институт, с тщательно отобранной профессурой и транспортным отделением, выпускники которого котировались весьма высоко и в Риге же трудоустраивались. Вот к этой стезе тянуло сына рыбака ещё, когда наблюдал, как фамильная шхуна возводится. Кстати, брат давно получил капитанский патент и, отправив тестя на залуженный отдых, сам встал к штурвалу, а я каждое лето на каникулах подрабатывал у него юнгой. В первый свой рейс довелось даже в "перевозке живого товара" поучаствовать. Только грузом являлись не рабы, а нелегально покидающие Родину участники революционных событий, за которыми охотилась охранка. За дело, в том числе и сожжённый неподалёку от нашей земли Эдольский замок, ещё в 13-м веке Орденом возведённый. Но что делать, если в Остзейских землях классовая борьба наслоилась на национально-освободительную. За многие века сосуществования куршей с немцами, взаимная ненависть так и не погасла, а просто перешла в стадию тления, как пожар на торфянике, да и какие ещё могут быть отношения между поработителем и хоть угнетённым, но пассионариями? Только эти же века привели и к ментальному взаимопроникновению обоих народов - уж слишком сильно гнали бароны своих рабов вначале в веру католическую, а когда в ней разочаровались - в поборники Лютера. И хотя курши в душе так и остались язычниками, но религию ненавидимых угнетателей принимали, как слабость немцев. Мол, слишком расслабляются в церкви.
На волков охотиться можно с помощью флажков, но если одичают собаки, то на этого зверя уже не действуют правила существующие для диких сородичей, такие хищники самые опасные и неуловимые. Вот "стаю" таковых пришлось и мне с братом вывозить в "дальние угодья", когда в родных лесах егеря активизировались. Через несколько лет узнал в английской газете фотографии мною спасённых. Боевики не могли уже превратиться в законопослушных граждан и занялись привычным ремеслом на Лондонщине - принялись долбить туннель к ближайшему ювелиру. Тот на подозрительный стук за стеной отреагировал и вызвал полицию. Она в те поры только дубинками вооружённая, культурно постучала в дверь нарушителям тишины, но когда та отворилась, то из проёма вылетел рой пуль. Два латыша-отморозка с "Маузерами" в итоге разменяли свои жизни на более чем полуроту бобби и шотландских стрелков. Черчиль уже приказ отдал подвозить пушки, но случившийся в доме пожар уберёг королевскую рать от позора. Дуя на воду, арестовали тогда с сотню латышских "беженцев" от царской тирании, в том числе и двоюродного брата сгоревшего боевика. На беду правосудию, в статного и красивого парня влюбилась кузина самого Уинстона, да видно не она одна. И очень профессионально развернула в прессе травлю уже своего родственника и "его прихлебателей - цепных псов русского самодержавия". Суд присяжных оправдал невинно задержанных, но из открытой продажи в Великобритании с тех пор оружие исчезло. Схлопотать срок стало возможно даже за детский водяной пистолетик, и прочие предметы похожие на огнестрел.
Вплоть до Манчестера, ещё школяром числясь, на летних каникулах окрестные воды обошёл, и в студенческую латышскую корпорацию "Selonija" принят был как бывалый, крепкий и талантом фехтования не обделённый. Последнее оказалось важным, ибо с другими корпорациями проводились турниры, на которых чаще побеждали студиозы немецкие или польские. С напористым старшекурсником из последней - "Valetia", Владиславом Андерсом пришлось выдержать бой буквально через месяц после поступления, и не опозориться - рапиру я любил не меньше чертёжной доски, и та отвечала взаимностью. А шляхтича поражение раззадорило и дрались мы с ним в последующем до тех пор пока он, окончив курс, перешёл военную профессию осваивать. Правда и в последующем у нас бой случился, когда носили мы уже не студенческие бархатные шапочки корпорантов. Он к тому времени нацепил польскую рогатывку-конфедератку, а я русскую армейскую фуражку.
И меня не миновала судьба воина-каравира, хоть и старался, как мог этой стези избегнуть и созидать мирно. После первого своего пролития крови бабушкин дар врачевания живого пропал во мне окончательно и из "старых" талантов сохранилась только сила внушения.
Но за прожитые годы развилось не менее мощная способность вникать в суть машин и механизмов. Не только "чувствуя" как они работают, но и, осязая параметры всех составляющих деталей вплоть до микронов и состава материала из которого сделаны. Нечто подобное ещё первокурсником заметил я всего у одного человека - Теодора Фердинандовича Калепа, так же выпускника нашего Политеха. Нас водили на завод производивший авиадвигатели "Мотор", где он директорствовал. Но к сожалению в 1913 году технический гений умер совсем молодым. Вскоре начавшаяся и подошедшая к дому война к кульману меня так и не подпустила, заставив "осваивать" даже не самое лучшее оружие эпохи.
