В России в результате форсированной приватизации и отсутствия промышленной политики для владельцев предприятий, не приносящих природную ренту, наиболее рентабельной оказались продажа материальных запасов и оборудования на металлолом, сдача площадей в аренду. В Москве доля машиностроения в промышленном производстве уменьшилась в 1990-х годах, по данным Росстата, с 43 до 22%. Из 300 станкостроительных заводов в России сохранилось лишь несколько ремонтных фирм. В 2000–2009 гг. промышленный персонал сократился на 23,6%, а выпуск металлорежущих станков и шарикоподшипников – в пять раз. Удорожание добычи полезных ископаемых, рост расходов на экологию и техногенную безопасность при работах на большой глубине и на шельфе, снижение общей ресурсоемкости производства уменьшают роль сырьевых отраслей.
Особенно важны социальные проекты, изменяющие жизнь миллионов людей. По опыту восточных земель ФРГ, замена 1 млн км устаревших сетей водо- и теплоснабжения позволяет резко сократить расходы ЖКХ, уменьшить роль мафии в этой отрасли, резко улучшить комфорт жизни. На базе ООП необходимо массовое строительство энергоэкономичного жилья на ведомственных и полузаконно приватизированных землях. Локомотивом развития экономики должны стать станко- и дорожно-строительное машиностроение, лесной и рыбопромышленный комплексы, ввод в эксплуатацию с помощью кооперативной системы сбыта 40 млн га, выведенных из сельскохозяйственного оборота. Миллионам людей поможет создание новой отрасли социальной инфраструктуры для проживания больных и пожилых людей в сельских регионах, где население не имеет работы.
Обзор инновационных программ [53, c. 68, 69, 71] показал, что большинство российских регионов не готово к развитию и внедрению высоких технологий. Форсирование расходов на НИОКР при отсутствии массового спроса на нововведения не обеспечит обновление экономики.
Новая индустриализация, в отличие от первичной (в первой половине ХХ в.), рассчитана не на привлечение сельских трудовых ресурсов и новых источников сырья, а на создание сетевых инжиниринговых платформ, обеспечивающих трансфер зарубежных и отечественных технологий в традиционное и новое производство. Военно-промышленный комплекс призван обеспечить развитие гражданского авиа-, судо-, авто и энергомашиностроения, электроники, приборостроения, медицинской техники на базе автоматизированного цифрового проектирования и управления жизненным циклом продукции.
Добывающая индустрия, лесной и водный комплексы, АПК могут и должны стать высокотехнологичными на базе углубления переработки сырья. До сих пор, по данным ВШЭ, Канада и Финляндия получают с одного кубометра заготовленной древесины 500– 530 долл., Малазия – 627, а Россия – лишь 90. Пресечение контрабанды из азиатских стран и создание цепей поставок с переносом наиболее трудоемких операций в трудоизбыточные регионы позволят возродить легкую промышленность [54]. Новая индустриализация предполагает создание и модернизацию 20 млн рабочих мест, в том числе на базе импортозамещения в фармацевтике, производстве мясных, рыбных и других продуктов. Импорт занял даже рынок бутилированной воды в водообеспеченной стране (1,5 млрд долл.).
Производительность труда как критерий оценки новой индустриализации
Производительность труда, как справедливо отметил В. И. Ленин, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. В развитых странах в 1850–2010 гг., по оценке Всемирного банка, она выросла в 20 раз, что привело к новому качеству жизни. Производительность в России, по оценке Росстата, как в начале ХХ в., так и в советские годы и до настоящего времени остается в 2,5 раза ниже, чем в странах ОЭСР, и в 3–4 раза ниже, чем в США. По данным US Bureau of Labor Statistics, в 1980–2000 гг. среднегодовой темп прироста производительности составлял 2,2–2,6%, а в 2000-х годах – около 3,5%. Среди факторов ее долговременного роста в 1948–2001 гг. преобладали сдвиги в технологии (1,15% в год), капитальные инвестиции (0,82%) и улучшение качества труда (0,23%). Как показало исследование ОЭСР [55], производительность в современной экономике следует измерять по отношению к затратам не только живого, но и овеществленного в материалах, энергии и основных фондах труда (Multi-factor productivity). От неоклассических моделей рыночного равновесия Solow-Swan, Cass-Koopmans исследователи переходят к динамическим и стохастическим моделям, учитывающим роль человеческого и социального капитала [56]. При сравнении производительности США и стран ЕС оценивалась роль инноваций, аутсорсинга, квалификации и качества труда [57].
Учет ресурсоемкости особенно важен для России, где энергоемкость промышленности, по данным Американского совета по энергоэффективности, в 2 раза выше, чем в Китае, и в 2,5–3,5 раза – чем в США и ЕС. КПД электростанций с учетом потерь в сетях составляет всего 21%. При этом Россия занимает лишь 33-е место в мире по энерговооруженности на душу населения. До 60 млрд кубометров природного газа до сих пор сжигается в факелах, нанося ущерб экологии. На отопление одного кв. метра жилья расходуется в 5–6 раз больше энергии, чем в Норвегии и Швеции, хотя удельный расход бетона (0,9 куб. м) и металлоарматуры (90 кг) на строительство в расчете на один кв. м вдвое больше, чем в ЕС (соответственно 0,4 куб. м и 48 кг). На выработку одной тонны цемента расходуется более 220 кг условного топлива – в 2,4 раза больше, чем в ЕС.
Соотношение производительности и оплаты труда определяет ее удельный расход на единицу продукции и себестоимость. По данным Bloomberg, средняя зарплата в Копенгагене составляет 150% к уровню Нью Йорка, в Цюрихе – 130%, в Москве – 25%, в Джакарте – 6,5%, что примерно соответствует различиям в производительности труда. По оценке Investindustrial.com, в 2008 г. часовая выработка в Люксембурге и Норвегии составляла 55–60 долл., в США – 45, в Германии, Нидерландах, Австрии – 40–43, в Польше, Венгрии и Чехии – 22–25 долл. Удельный расход зарплаты на единицу продукции в 1996–2006 гг. вырос в Чехии, Италии и особенно в Великобритании на 32%, снизился в Швеции и Финляндии на 25–32%, в Германии и Австрии – на 15%, что определило рост их конкурентоспособности.
В промышленности России, по данным Росстата, зарплата в 2007–2012 гг. увеличилась вдвое (с 13,5 до 26 тыс. рублей в месяц) при сокращении нормы сбережений и росте потребительских кредитов (в 2012 г. на 40%) в условиях дефицита кадров (в 2013 г. на одну вакансию приходилось всего 0,8 зарегистрированных безработных). Оплата росла втрое быстрее производительности труда. По данным Центра трудовых исследований ВШЭ, доля занятых в теневой экономике достигла 30%, а новых рабочих мест создается только 8–9% в год (в развитых странах – 10–15%). Средняя рентабельность промышленности в России – около 8% (в добывающей промышленности – 15–20%). При инфляции в 7% цена кредита с учетом премии за риск и маржи банков достигает 10%, что делает кредит недоступным для обрабатывающей индустрии. В результате себестоимость тонны удобрений в 2001–2010 гг. выросла в 2,6 раза, бензина – в 3,1, асфальта и металлопроката – в 3,7, угля – в 4,2, природного газа – в 6 раз. По данным Центра конъюнктурных исследований ВШЭ, в 2012 г. при средней загрузке мощностей 73% лишь 17–20% фирм проводили инновации, повышающие производительность, до 45% не рисковали вкладывать средства в модернизацию, а каждая третья фирма имела отрицательную добавленную стоимость и высокую задолженность, выживая лишь за счет субсидий.
Производительность постиндустриальной экономики нельзя оценивать по ВВП без учета внешнего эффекта (экстерналий), связанных с развитием нематериального капитала и экологии.
Во-первых, ВВП не учитывает индикаторы качества жизни – продолжительность трудоспособной жизни (quality adjusted life – years), заболеваемость, инвалидность, занятость, доступность образования и жилья, число семей с доходами ниже прожиточного минимума и базовых характеристик среднего класса, безопасность и условия ведения бизнеса. Для их оценки используются международные индексы счастья (happy planet index), качества жизни (quality of life), человеческого потенциала (human development), мотивации труда, качества трудовых отношений и участия персонала в управлении (stakeholder economics) [58]. При этом индекс счастья, по оценке New Economics Foundation, в Коста-Рике и Китае оказался выше, чем в США, несмотря на значительно меньший душевой ВВП.