Вечером его преосвященство епископ Белиазар в той же диковинной сутане, украшая белоснежную постель лепестками крови, благословлял сон светлейшей госпожи, которая тихо спала в башне замка с тюремными решетками на окнах, плотно занавешенных шелковыми драпировками, тяжело ниспадающими сверху с прогнивших карнизов, где под высоким серым потолком селились летучие мыши и совы; ее сторожили мрачные галереи замка, опирающиеся на источенные временем колонны с щербатыми капителями, и зазубренные пилястры, которые казались в полутьме призрачными воинами — суровой когортой, охраняющей сон кроткой бледной госпожи; и не однажды отступали черти и вурдалаки перед лицом столь странной, неподвижной и неустрашимой армии, что оберегала покой и отдых Альбиоары-Альбы-Марии, нежной супруги непобедимого князя Александру-Легфоруса.

В полночь правитель крепости, глава Совета Опеки, первый министр и личный советник молодой госпожи старик Белиазар в сверкающих серебром одеждах объезжал крепость верхом на серой кобыле; в призрачном лунном свете он казался необыкновенно молодым, стройным и таким грустным, будто бы нес в своей душе все страдания мира, хотя печаль его была неуместна в мирной крепости, где неведомы политические распри и социальные пороки: расизм, мятежи, варварство, тирания, анархия, преступность, алчность, грабеж, — где раскрашенные деревянные святые с облупившейся от времени краской, по-военному выстроенные в ряд перед церковью, с бесконечной скукой веками глядели на невозмутимую безмятежность крепости и на беспредельную доброту и великодушие ее обитателей.

Вдали от всего этого князь Александру-Иоан-Легфорус-Анесте-Строн-Артиние Великий продвигался вперед с небольшой армией вслед за полуденным солнцем, он ехал верхом, меняя по очереди, чтобы они не уставали, двух лошадей — Сатрапа-Белиазара-Хонцу-Серого и Сатрапа-Белиазара-Хонцу-Белого; долго странствовали они по пустынным краям, где не было ни постоялых дворов, ни поселений, и мало-помалу съели всех своих лошадей, и запасы воды тоже были у них на исходе; воины стреляли в ворон, брали в плен саранчу, устраивали подкопы под кротов — странных, неблагодарных животных, которые то и дело играли с ними злые шутки, сбегая из отведенных им помещений, так что большому военному совету приходилось постоянно усовершенствовать тактику и стратегию атаки, усложняя капканы и ловушки. После всех этих невзгод, мук и лишений могучее войско притащилось наконец, едва передвигая ноги, к огромной крепости со стенами из кремня, с бойницами, пушками, мортирами и другим всевозможным оружием, с бесчисленными, как листья или трава, солдатами; однако князь Александру-Иоан-Легфорус-Анесте-Строн-Артиние Великий не испугался и почти без боя, лишь силой и властью голода покорил ее.

Оказавшись на территории крепости, он немедля направился к мелочной лавчонке и купил в ней моток веревки, которой измерил длину и ширину крепости, а затем, позвав одного из солдат, вручил ему эту веревку и, щедро одарив, но не дав ни минуты отдыха, отправил к ее величеству государыне Альбиоаре-Альбе-Марии-Юнии-Флоре-Хердонии, матери его величества Александру-Иоана-Легфоруса-Анесте-Строна-Артиние Последующего, поведать о блистательной победе, доказательством которой послужит веревка, указывающая размеры крепости. Согласно этому свидетельству Совет Опеки вместе с членами министерского совета и представителями церкви должен будет с большой заботой и вниманием внести крепость в списки и обозначить ее на картах будущей Великой Империи.

Исполнив эту обязанность, князь отдохнул и утолил голод, а через несколько дней, купив себе двух других коней, которых он окрестил Сатрап-Белиазар-Хонцу-Серый и Сатрап-Белиазар-Хонцу-Белый, оставил эту крепость и продолжил свой путь по пустынной местности, борясь с лишениями и преодолевая неожиданные препятствия, покоряя все новые и новые города.

В Белую крепость то и дело прибывали посланцы с мотками веревки и рассказывали о Великой Империи, которая росла, ширилась и пополнялась записями и клубками, занимавшими уже целую кладовую и еще несколько корзин.

Народ смотрел разинув рот на белого от пыли вестника и на моток веревки, бурно приветствовал появление кроткой государыни с его высочеством принцем Легфорусом Последующим на руках, а затем, пожимая плечами, расходился по своим делам. Покой крепости пребывал непотревоженным. И никто не обращал внимания на дряхлого епископа Белиазара, похожего на фанатичного языческого жреца в диковинной своей сутане, с которой лилась живая кровь, орошая его следы, и казалась ужасающим призывом к нескончаемому безумию и самоуничтожению.

Все разговоры о Великой Империи велись в пустоте зала заседаний и умирали на пороге огромных дверей…

— …мы будем столицей Великой Империи…

— …у нас будут собраны все богатства Земли…

— …наши улицы будут усыпаны сверкающим серебром…

— …наши кошельки будут лопаться от денег, и золото оденет наши жилища…

— Ничего не будет! Белая крепость падет жертвой эпохи Безверия! — оборвал их грозный епископ Белиазар, подняв из складок сутаны красную от крови руку.

…Споры, мечты, разговоры, пророчества умирали здесь, на пороге дверей зала заседаний… Извечный покой крепости пребывал непотревоженным.

Люди ничего не хотели, — нет бога там, где никто не нуждается в боге, — они смотрели на угрюмого епископа Белиазара и на членов министерского совета, как смотрят на дрессированных обезьянок на представлении в цирке; что же до старика епископа, мрачного и страшного, то его отгораживала от бога непроницаемая стена вечной тишины мирной крепости. Он был единственным в крепости служителем бога, без бога и без паствы, епископ для себя самого, маятником, раскачивающимся между безмолвием крепости и мечтательным молчанием госпожи.

Когда он проходил, белые ковры собора и белые улицы города пламенели кровавыми цветами и причудливыми алыми узорами; чуждый и призрачный, шагал он, разбивая каблуками тяжелых сапог с огромными серебряными пряжками мощеные площади и древние истертые плиты залов, высоко держа седовласую голову, увенчанную паутиной со стен заброшенных часовен и пустых темниц, не ведая, что влачит за собой повсюду тяжкую мантию страха, безумия и бессмысленной власти, которой окутывают боги тех, кого хотят погубить. (Бог карает безумием, и безумие влечет к гибели.)

В тени огромных статуй кровавые цветы на белых коврах пылали тем же огнем, что и цветы в покоях светлейшей госпожи, где она, стоя у окна, печально глядела вдаль.

Время от времени брильянт на ее руке, поднесенной ко лбу, вспыхивал красным огнем, как сигнал безмолвным далям ………………………………….….. и так до тех пор, пока последний солдат из войска князя не пришел, падая от усталости, с самого конца света и не вручил светлейшей госпоже моток веревки; он рассказал ей о том, как была взята огромная крепость посередине моря, защищенная самолетами, кораблями и подводными лодками, и где только они вдвоем сражались с целой армией; он рассказал о битве, в которой его величество потерял пальцы обеих рук и ног, и о том, как все преклонились перед ним; и что, расставаясь с князем, они поцеловались как братья и тот в одиночестве продолжил свой путь к последней крепости мира — крепости, защищенной атомными бомбами и другим невиданным и даже еще не выдуманным оружием, и что больше от него не будет вестей, так как послать уже некого, он придет сам, когда достигнет конца мира, чтобы подсчитать свои владения. Великая госпожа поблагодарила смелого посланца, щедро одарила его и спустилась к вратам замка ждать победителя…

ФРАНЦ ШТОРХ

Франц Шторх (псевдоним Ренате Херберта) родился в 1927 г. в Тимишоаре, умер в 1982 году в Бухаресте. Прозаик, поэт, журналист, писал на немецком языке. Окончил медицинский институт, Высшую партийную школу. Опубликовал романы «Обугленные тени» (1959), «Три трудных дня» (1966), «Дело № 13» (1970). Сборники рассказов «Гармошка» (1962), «В бешеном доме» (1963), «Павлиний хвост» (1964), «Деревянный патефон» (1966), «На краю пламени свечи» (1969), «Все как обычно» (1978); поэтические сборники «В объятья дня» (1977), «Экранное время» (1980). «Подстанция» (1981).