Запомнилось, как приехали в одну квартиру по вызову. В комнатах беспорядок. Стул сломанный прямо в узком коридорчике валяется. Вешалка на одном гвозде еле держится, вот-вот рухнет. Одежда на пол упала. Прошли в комнату. Зять, худой, татуировками размалеванный, в одной рваной майке непонятного цвета и с топором в руке еле на ногах стоит, а другой за железную кровать держится да из стороны в сторону покачивается. Оказалось, недавно из тюрьмы вернулся, вот свободу почти что целый месяц и обмывал. А как набирался до чертиков, начинал жену с тещей строить. Да не просто, а что называется, по-взрослому: убью, урою. Так запугал, что женщины не то что позвонить, даже вошедшим в квартиру сотрудникам милиции боялись слово плохое про него сказать. Хорошо хоть соседи равнодушными не остались. Жена сидит на кровати, голову опустила, а теща с изрядно опухшим, сизо-синим глазом на милиционеров смотрит и молчит. Только другим, нетронутым, Троцюку исподтишка подмигивать пытается, мол, заберите, умоляю, сил моих больше нет. Такие вот причуды в жизни бывали.

Так стоит ли такую мразь, как тот зять, терпеть. Или прощать. А тем более бояться. Они, алкаши, у Василия Петровича тогда по струнке ходили. Не мог он спокойно на слезы, на горе и беды людские смотреть. Не мог прощать издевательства и унижения. Да и не выслуживался он, не очки зарабатывал, а просто добросовестно свои обязанности выполнял. Потому и бросился в глаза начальству, потому и закончил впоследствии школу милиции без лишнего напряга, с «красным» дипломом.

А дальше работа в уголовном розыске, следствии, пусть и не стремительное, но качественное продвижение по служебной лестнице. А главное, от сержантских лычек до полковничьих погон – все в одном подразделении, в одном райотделе. А на пути этом такого насмотрелся, столько узнал, что, пожалуй, не на одну, а на несколько жизней хватило бы.

Когда на должность начальника райотдела посватали, не задумываясь, согласился. И ничего, что в пору ту лишь в капитанских погонах бегал, а некоторые подчиненные уже подполковниками ходили. Уверен был: свое место занял, и знаний, и сил вполне достаточно, чтоб большим коллективом руководить.

Конечно, с годами и погрузнее стал, и животик небольшой появился, однако это ничуть не мешало Василию Петровичу оставаться таким же подвижным, шустрым, как и в молодые годы. А все потому, что всегда помнит главное правило: воспитывать подчиненных, и в первую очередь, молодых сотрудников милиции можно, да что там, нужно, просто необходимо на личном примере. А значит, можно на занятиях по физподготовке и в футбольчик с молодежью легонько побегать, и в волейбол поиграть, и на стрельбы прийти, но не для того, чтобы пострелять в свое удовольствие в полном одиночестве, а чтобы видели, что начальник чужого места не занимает, форму держит, пример чтобы брали. Другое дело, что времени катастрофически не хватает, потому и не всегда получается так, как планируется.

«Да кто там разошелся, как холодный самовар?!», – слыша, что шум и голоса в коридоре приближаются, уже негодующе произнес Василий Петрович, то ли недоуменно спрашивая, то ли жалуясь самому себе.

Опершись руками о поручни кресла, Троцюк уже начал было приподыматься, чтобы хоть немного пройтись по кабинету, тем более что от долгого сидения спина и плечи уже перестали ему повиноваться. Заодно решил и посмотреть, что же все-таки происходит там, в коридоре, но в этот момент дверь его кабинета резко и шумно распахнулась. Такую дерзость могли позволить себе немногие, поэтому, дабы перестраховаться, начальник райотдела существенно ускорил свой подъем с кресла, чтобы встретить дерзкого гостя в вертикальном положении.

– Петрович, ну и завел ты здесь порядки: к тебе прорваться – целая проблема!

Грубый самоуверенный голос принадлежал бывшему районному прокурору Андрею Ивановичу Головне, с которым у начальника райотдела остались хорошие, можно даже сказать, приятельские отношения. Еще в начале своей профессиональной деятельности, на должности следователя в этом же райотделе, с которым его связывало вот уже больше двух десятков лет, Троцюку частенько приходилось общаться с Андреем Ивановичем по долгу службы, да и (чего, собственно, таиться) в обыкновенной неформальной обстановке. Вот так, от года к году, их отношения и окрепли, тем более что Головне сразу, еще при первой встрече, пришелся по душе юркий, сообразительный лейтенантик, каковым был тогда Троцюк.

Сам же Головня уже, пожалуй, лет десять, как был на пенсии. Отойдя от служебных дел, о себе напоминал довольно редко, а уж проблемами своими ни бывших коллег, ни бывших друзей в милиции вообще старался не тревожить.

Другое дело, сами коллеги и друзья. Они-то уж точно его не забывали. Как можно! Прекрасный человек Андрей Иванович! Скольких людей на путь истинный поставил, скольким помог! А для многих вообще был, как отец родной. Потому-то за всю его пенсионную жизнь не бывало еще такого, чтобы на дне рождения бывшего прокурора не собиралось, по меньшей мере, полсотни его приятелей, которые и помогали организовать праздник на высшем уровне.

В будни встречаться удавалось, конечно, реже. Дела, заботы. Но если намечался выезд на природу, Троцюк, зная о пристрастии Головни к рыбалке и охоте, всегда охотно его приглашал и всегда получал от общения с Андреем Ивановичем истинное удовольствие. Вот и сейчас он искренне улыбнулся, увидев бывшего прокурора, с ног до головы облаченного в походную рыбацкую амуницию, в дверях своего кабинета.

– О, какие люди! Андрей Иванович! Сколько лет, сколько зим! – радостно произнес начальник райотдела и, расставив в стороны руки, пошел навстречу гостю.

Гость, однако, выглядел несколько хмурым и расстроенным. Поставив у двери ящик с рыболовными принадлежностями, он сначала расстегнул замок огромной цвета хаки зимней куртки, а уж потом как-то без особого энтузиазма пожал протянутую ему руку и хмыкнул:

– Я к тебе с жалобой, Петрович.

Улыбка сползла с лица Троцюка, и он, отступив полшага назад, внимательно посмотрел на Андрея Ивановича.

– С жалобой? – в голосе начальника райотдела читалось искреннее удивление.

– С ней, с ней, – строго ответил Головня. – А чего ты удивляешься? Что, люди уже перестали жаловаться или в милицию обращаться?

– Да, нет, конечно. Но, честно говоря, удивлен, – неловко улыбнувшись, сказал Троцюк. – С чем-чем, а с жалобами Вы ко мне еще не приходили.

Головня открыл было рот, чтобы высказать свои претензии, что называется, с пылу с жару, но Василий Петрович опередил его:

– Так, Андрей Иванович. Что-то уж больно Вы взбудоражены. Короче, сначала снимайте-ка с себя эту Вашу шубу, присаживайтесь. Выпьем по стопочке коньячку, а заодно и жалобу рассмотрим. Годится?

Слова Троцюка благоприятно подействовали на бывшего прокурора. Не стирая с лица угрюмость, он все же упрямиться не стал, лишь подозрительно посмотрел на начальника райотдела и начал стаскивать с себя куртку. Василий Петрович тем временем метнулся к шкафу и поставил на стол две рюмочки и начатую недавно бутылку коньяка.

– Сейчас лимончик нарежем, сахарочком его посыплем, по рюмочке пропустим, тогда совсем другой разговор, – доставая из шкафа все необходимое, приговаривал он.

– Тогда, думаешь, и жалоба сама собой испарится. Да? – уже помягче, но с нескрываемой иронией парировал Головня.

– Андрей Иванович, прошу Вас, успокойтесь. О чем разговор. Все жалобы решим в три секунды. Вы же видите, я и в самом деле очень рад Вас у себя видеть. Вот Вы хоть можете припомнить, когда здесь в последний раз были?

– А зачем мне помнить? – Головня поправил волосы и присел к столу. – Мне и помнить не надо. Чего мне ходить по кабинетам да людей от работы отвлекать.

– Вот-вот, такой Вы всегда, – засмеялся Троцюк. – Стесняетесь о себе лишний раз напомнить.

– Ну, значит, считай, что напомнил.

Василий Петрович разлил коньяк по рюмкам.

– Ну, за встречу.

– За встречу.

Отпив полрюмочки (предстояло еще много работы) и довольно крякнув, Троцюк положил в рот кружочек лимона.