– Между прочим, под нами Бермудский треугольник, – мама указала вниз. – Западная оконечность.

Вот он какой, значит, похожий на гангрену. Наверное, так и должно быть, тут же все время пропадают самолеты и корабли, летят в Тринидад, прилетают в Атлантиду, то Кракен шалит, то Тиамат гадит, Дагон опять же, будь помянут, распростер над Инсмутом свои обширные нечестивые щупальца, где ты, капитан подводной лодки?

– Меньше часа осталось, – сказала мама. – Скоро на месте будем. Знаешь, аэропорт в Гаване похож на кекс. Я, пожалуй, еще посплю немного, толкни потом. А ну-ка.

«…ка иде в биоскоп», толстая книжка в мягкой обложке, сербский улов, мама подложила ее под лоб, перекрыв начало названия, уткнулась в переднее кресло и тут же уснула. Она и дома так спит, без книжки под подушкой никак. Завидно, с книжкой мама может спать хоть сутки.

А мне не спалось.

Сикх. Сикх продолжал не спать под своими наглазниками, тревожился за свой прах.

Интересно, что такое «…ка»? Которая в биоскоп. Наверное, кошка.

Выдохнули.

Мы покинули терминал и преодолели горячую полосу между зданием аэропорта и машиной, устроились внутри, в кондиционерной прохладе, вздохнули. Тут мама допустила неосторожность и сообщила водителю, что была здесь восемнадцать лет назад, и в следующие двадцать минут мы узнали все.

Здесь тоска.

Восемнадцать лет тоски, а до этого еще триста лет тоски.

Местным нечего жрать, поэтому они поют, пляшут, окучивают туристов, ненавидят туристов, обожают туристов.

Зарплата двадцать баксов в месяц считается очень высокой.

В центре можно гулять хоть ночью – это безопасно, главное, не разговаривать с местными и делать лицо кирпичом, преступность стремится к нулю, последнее убийство… давным-давно.

Нельзя ничего покупать с рук – впарят фуфло.

Нельзя ничего покупать с рук съестного – легко отравиться.

Ни в коем случае нельзя есть тростниковый сахар и пить тростниковый сок – все это кишит глистами.

Лучше всего вообще ничего не покупать, никаких хороших товаров, кроме рома, сигар и кофе, тут нет, а ром, кофе и сигары брать стоит фабричные по фиксированным ценам.

Народ драпает.

– До сих пор?! – удивилась мама.

Еще больше, чем раньше. Ходят слухи, что Америка скоро снимет блокаду и перестанет платить беженцам пособие, так что все стараются выбрать свободу сейчас-сейчас. Здесь тоска. Но пацана лучше одного с поводка не спускать, Остров свободы, сами понимаете, мало ли…

В этом месте водитель обернулся и подмигнул мне.

– У меня Великанова есть, – сказал я.

– Ты со своей Великановой… – мама скептически покачала головой, – влипнешь еще, поверь мне, опытной женщине, у нее руки, как копыта.

Водитель понимающе засмеялся и сказал, что он учился с девушкой, так у нее и ноги, как копыта, были, и ее тоже звали Великановой. Насчет копыт мама клевещет, совсем и не так, обычные крупные руки.

Водитель отсмеялся и продолжил кубинское, про Интернет.

Интернета тут еще меньше, чем вареной колбасы, которая по талонам и надо сильно знать места. Тут есть один известный художник, он меценат и филантроп, за свой счет раздает вай-фай вокруг своего дома. Иногда возле гостиниц еще получается зацепиться. А еще можно ловить на скамейках, говорят, в старом городе есть скамейки, на которых каждый вечер можно поймать свободный Интернет, называется «пятки Рауля».

– Почему «пятки Рауля»? – поинтересовался я.

По словам водителя, Рауль Кастро любит погожим вечером выйти погулять, по-простому, в гражданском платье, с сигарой и бюджетным смартфоном. Он идет по старому городу, останавливается в кофейнях, слушает музыку, отдыхает на скамейках, где проверяет почту и погоду. Поэтому вокруг всех скамеек по возможному пути Рауля сотрудники спецслужб, вооруженные полевыми вай-фай-раздатчиками, создают интернет-облако. Так что, если повезет, можно найти такую скамейку до или такую скамейку после.

Мама тут же спросила, неужели его не узнают. Еще как узнают, ответил водитель, но не верят, что это настоящий Рауль, думают, двойник. Тут полно двойников, за десять куков можешь хоть с Че сфоткаться, хоть с Сьенфуэгосом.

Мне история понравилась. Про заветную скамейку. Но водитель тут же все испортил и рассказал про еще более заветный холодильник. Чтобы скопить на холодильник, обычная кубинская семья тратит десять лет, и это если очень сильно экономить. Водителю явно приятно было это рассказывать, он то и дело усмехался и с сожалением покачивал головой, немного сокрушаясь об участи местных.

Мама же отметила, что время не стоит на месте, ветер перемен проникает в самые дальние закоулки мира, десять лет – это прорыв, когда она была на Кубе в последний раз, что такое холодильник, тут не знали вовсе.

Да, согласился водитель, времена меняются, двери приоткрываются, америкосы сюда как домой летают, да и эмигранты показываться начали. То есть не просто показываться, а много их.

– Ветер перемен, – сказал водитель. – «Роллинги» приезжали, представляете?

Мама скептически пожала плечами.

Я думал, она расскажет, но нет, не рассказала. Как она родилась и училась в Нарьян-Маре, и любила группу «Бэд Бойз Блю», и держала на стене ее плакат, и безнадежно мечтала попасть на концерт. И не прошло и двадцати лет с детства, как группа «Бэд Бойз Блю» дала концерт в Нарьян-Маре, правда, сама мама в это время уже перебралась в Москву и любила не европоп, а Кшиштофа Пендерецкого.

– Да, «Роллинги» приезжали. Я сам там был, на стадионе, туда вся Гавана заявилась! – водитель оглянулся. – Все меняется, конечно…

Водитель снизил скорость, прибрался ближе к обочине и стал смотреть вправо, вытянув шею. Я ничего примечательного там не видел, кроме зелени и столбов, возможно, это были особые столбы.

– Все меняется, – повторил водитель.

И тут же поведал, что у него есть одна знакомая кубинка, она сама живет в Мирамаре, но у ее брата квартира в старом городе, и, если нам интересно, он может устроить, ну, посмотреть.

Мама закашлялась.

– В каком смысле – интересно? Что посмотреть?

– Жизнь. Я к тому, что все это очень интересно. Не пляжи, не касы съемные, а настоящее, где люди живут.

Это познавательно, сказал водитель. И популярно. Многие нарочно из Варадеро приезжают, чтобы пожить денек по-кубински, у этой его знакомой кубинки квартира на полгода вперед расписана, и недорого, но один японец отказался.

– Нет, спасибо, – отказалась мама. – У нас все рассчитано, каждый день…

Это вранье.

– А я бы посмотрел, – сказал я. – Это мне для проекта будет полезно.

– Для какого еще проекта?

– Нам на лето задали…

Я тут же наврал про проект «Унылая десятка»: нам с Великановой предложили на выбор – строить муравьиную ферму, делать сварочный аппарат или описать десять самых необычных мест, в которых мы побывали за лето. Я выступал за сварочный аппарат, Великанова – за муравьиную ферму, так что пришлось выбрать «Десятку». Великанова описала поход в передвижной серпентарий «Нагайна» и поездку на фестиваль театров теней в Тверь, я отставал, успев рассказать лишь о соседском балконе, сфотографированном с помощью селфи-палки. Поэтому от визита в настоящую кубинскую квартиру я бы не отказался, напротив, это моя мечта с четвертого класса…

Тут водитель просигналил, и мы приехали. Почти в сумерках.

Я выбрался из минивэна, откуда-то сбоку выскочил отец, он принялся обнимать нас, суетиться, смеяться, потянул нас в гостиницу, мы преодолели горячую полосу вечернего города без кондиционеров, зарегистрировались, посмеялись, и через пятнадцать минут я оказался в своем номере, там было холодно. В потолке гудел кондиционер, а никаких пулевых дыр в стенах не нашлось, наверное, запломбировали. Плетеное кресло, телевизор вполне себе плазма, зеркало. Гостиница как гостиница, молотка для забивания двери не нашлось, и я был немного разочарован. Ладно, жить мне здесь долго, стану здесь думать.