Натаниэль проехал много миль на поезде, посетил множество городов, побеседовал с массой торговцев, но везде натыкался на решительный отказ. В последнем городке история повторилась; Дрейк отчетливо понимал, что не найдет покупателя — понимал и упорно продолжал свой путь, движимый иной, тайной целью.
Но вот впереди замаячил нужный дом. Он стоял на отшибе. Здесь она выросла. По этой дороге ходила в школу. Брела меж зеленых виноградников под ослепительно голубым небом. Здесь когда-то она и согрешила.
С виду дом не отличался от остальных — белый, с красной черепичной крышей. В палисаднике цвело буйным цветом дерево любви. Близилась осень, скоро цветы опадут. Уже наступила пора сбора винограда. А она? Наверное тоже обрывала спелые гроздья, ступая среди буйной зелени с корзиной, полной кобальтовых ягод. Потом возвращалась в беленький домик и, умывшись ледяной водой из старого колодца, садилась за трапезу. А поздно вечером выходила во двор и в сгущающихся сумерках ждала своего возлюбленного...
С бешено колотящимся сердцем Дрейк свернул на тропинку, ведущую к крыльцу. Святой Эндрю наверняка ошибался, превознося непорочность Аннабель Ли. Дверь открыла девушка. Гиацинтовые волосы, голубые глаза, тонкие черты лица. Свободное желтое платье скрадывало выпирающий живот. При виде Дрейка она вздрогнула, попятилась.
— Я насчет Аннабель Ли, — затараторил он. — Святой Эндрю с вами связывался? По крайней мере, он обещал. Меня зовут Натаниэль Дрейк.
Гримаса страха мгновенно исчезла.
— Да, нам уже сообщили. Прошу, мистер Дрейк, входите. Я — Пенелопа Ли, невестка Аннабель.
Переступив порог, Дрейк попал в комнату, по-провинциальному уютную. У большого каменного камина — длинный деревянный стол, несколько обитых мягкой тканью кресел, скамейки, на полу переливается радужным спектром домотканый ковер. Над каминной полкой — огромное полотно, изображающее великий переход через Потомак. Мраморная статуя Освободителя, и без того внушительная, с веками приобрела в сознании людей поистине колоссальные размеры. Художники всегда отражают общепринятое мнение, и тот, кто рисовал «Великий переход» не стал исключением. На фоне исполинской фигуры, шагающей вдоль берега, река Потомак казалась крохотным ручейком, дома напоминали спичечные коробки, а деревья — травинки. Серое лицо гиганта обрамляли звезды, в их череде поблескивали «кометы», «големы» и шаттлы Т-4А, спешащие обратно в атмосферу, мерцали габаритные огни истребителей. Кроваво-красным пятнышком вдалеке виднелось море, а на заднем плане в адском зареве погребального костра вставали разрушенные колонны мемориала Вашингтона. Высоко над истерзанной землей сияла бледным светом Планета мира.
— Присаживайтесь, мистер Дрейк, — пригласила Пенелопа. — Родители Аннабель на сборе винограда, но скоро вернутся.
Дрейк уселся в мягкое кресло.
— Они, наверное, меня ненавидят.
— Конечно, нет. Ни у кого нет к вам ненависти.
— Но ведь смерть Аннабель на моей совести. Согласись я высадить ее на Яго-Яго, она осталась бы жива. Но я слишком дорожил летной лицензией и чересчур переживал за свой кусок хлеба.
Пенелопа опустилась в кресло напротив и вся подалась вперед, ее голубые глаза смотрели на гостя в упор.
— Не нужно оправдываться, мистер Дрейк. По крайней мере, передо мной. Мой муж работает мастером на Суэцком канале, лицензия для него все. Он так долго ее добивался и ни за что не станет ею рисковать. К слову, я тоже.
— Значит, вы замужем за братом Аннабель? А где он сейчас? Дома?
— Нет, в гавани. Пытается устранить «протечку». Хотя пытается — сильно сказано. Протечку еще не нашли. Известно лишь, что она с наружной стороны Канала. На самом деле, проблема серьезная, мистер Дрейк. Куда серьезней, чем говорят власти. С утечкой никто толком не сталкивался, как ее латать, непонятно. Ральф сказал, если вовремя не принять меры, баланс континуума может нарушиться.
Однако Дрейк явился в Мирный край не за тем, чтобы слушать лекцию про дыру в Канале.
— Вы хорошо знали свою золовку, миссис Ли?
— По идее, да. Мы вместе росли, учились в одной школе, были лучшими подругами. Теоретически, кому как не мне ее знать.
— Расскажите мне о ней, — попросил Дрейк.
— Довольно замкнутая, но при этом всеобщая любимица. Аннабель отлично училась по всем предметам, кроме античной литературы. Говорила мало, но если уж говорила, народ слушал, затаив дыхание. Было в ее голосе нечто особенное...
— Это я в курсе, — перебил Дрейк.
— Теоретически я знала ее хорошо, но на практике выяснилось, что не совсем. Но по-настоящему Аннабель не знал никто. Ее побег стал ударом для всех — особенно для Эстевана Форсона.
— Эстеван Форсон? Он кто?
— Наш сосед, уроженец Полисириуса. Они с Аннабель планировали пожениться, но Аннабель вдруг сбежала. Целый год ни известий, ни писем, а из жизни Эстевана она пропала окончательно, даже не попрощалась, что совсем не в ее характере. По-моему, он так и не сумел ее забыть, хотя недавно женился. Впрочем, нас больше всего поразило решение Аннабель принять сан. Набожностью она никогда не отличалась, хотя, может, просто тщательно скрывала.
— Сколько ей было на момент побега?
— Почти двадцать. Помню, за день до этого мы устраивали пикник. Мы с Ральфом, и Аннабель с Эстеваном. Если у нее и было что-то на уме, виду она не показала. Мы брали с собой стерео-камеру, фотографировались. Аннабель еще попросила снять ее на холме. Кадр получился бесподобный. Хотите взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Пенелопа вышла из гостиной и вскоре вернулась с маленьким стерео-снимком. Дрейк впился в него глазами. Аннабель стояла на высоком холме, ее силуэт отчетливо вырисовывался на фоне ярко-лазурного неба. Короткое, до колен алое платье подчеркивало соблазнительные бедра и открывало красивые ноги. Наряд позволял рассмотреть тонкую талию и пропорциональную, почти безупречную фигуру — все то, что так тщательно скрывала церковная униформа. Выгоревшие от весеннего солнца волосы отливали золотом, кожу Аннабель покрывал ровный загар.
Внизу простирались цветущие виноградники; девушка на вершине горы тоже словно цвела, созревала под палящими лучами, готовясь к грядущей жатве.
В горле у Дрейка встал комок. В глазах немым отчаянием читалось: «Зачем вы травите мне душу?», но вслух Натаниэль сказал совсем другое:
— Можно забрать снимок?
На лице Пенелопы отразилось удивление, не замедлившее сказаться на голосе:
— Э-э-э... конечно, забирайте. Я еще сделаю... А вы хорошо ее знали, мистер Дрейк?
Натаниэль сунул стерео-карточку в нагрудный карман — теперь она прямоугольником темнела на сердце.
— Нет, — выдавил призрак. — Боюсь, совсем не знал.
Родители Аннабель вернулись затемно. Мать, крупная, розовощекая, была по-своему хороша, но совершенно не походила на дочь — та, вне сомнения, унаследовала внешность отца. Те же тонкие черты, линия скул, подбородок, высокий лоб, те же карие глаза. Встретившись с ними, Дрейк торопливо отвел взгляд.
Однако от предложенного ужина не отказался, хотя умом понимал, что ловить здесь нечего. Существуй у Аннабель постыдные тайны, семья не проливала на них свет. Оставалась надежда на Эстевана Форсона.
Сразу после ужина Дрейк откланялся и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, поспешил на улицу. Дом Форсона оказался точной копией соседского. Позади, с боков и вдоль дорожки зеленели виноградники, от запаха спелых ягод к горлу подкатывала тошнота. Поднявшись на крыльцо, Дрейк немного постоял в искусственном свете, льющемся из кухонного окна, и осторожно постучал. В коридор вышел высокий юноша в васильковых брюках и алой крестьянской блузе. Темно-русые волосы, серые глаза, полные губы. Только кирпичный цвет кожи выдавал его истинное происхождение — цвет кожи и еще непоколебимое спокойствие, с которым он распахнул дверь.
— Чем могу помочь?
— Эстеван Форсон?
Юноша кивнул.
— Я по поводу Аннабель Ли. На моем корабле с ней...
— Знаю, — перебил Эстеван. — Пенелопа мне сказала. Вы, наверное, Натаниэль Дрейк?
