Смущенно улыбается.
Сколько, однако, на свете отзывчивых добрых людей, и даже среди сутенеров!
Сначала, по возрасту, мне отказали, но потом, когда я объяснила причину — во имя Мужчины! — они даже прослезились.
На стареньком, помню, пикапе „Пежо“, с раздвижными сиденьями и шторками на окнах мы — во имя Мужчины! — всю нашу Московскую область проехали — вдоль, поперек!..
Улыбается.
Боже, мой!..
Мой уже не вставал с кровати!
Сил у него не было никаких!
Я его с ложки кормила, носила за ним, обстирывала.
Он порнокнижки любил — доставала.
Просил почитать — я читала.
Под музыку, при свечах…
Все делала, Господи.
Кажется, даже и больше.
Чего не могла — это правда — смотреть эротические фильмы по ночному телевизионному каналу: так некрасиво, когда у других…
Вдруг, словно вспомнив о чем-то, всхлипнула.
Не могу передать, сколько мне доставалось: работа на фирме, пикап, плюс смертельно больной человек — сама не понимаю, как я выдерживала!..
Иногда я все-таки думаю, я вспоминаю: у меня было три как бы мужа, и все, как слоны, были крепкие и большие, все как-то живы, со всеми тремя в переписке…
Не знаю, как мне объяснить: знаешь… мне никогда еще не было так хорошо, как тогда, когда он помирал…
Всхлипывает.
Как объяснить…
Я была ему нужна…
Я была так нужна…
Я была нужна…
Плачет.
Ну, вот…
Значит, вот: адыгейский колдун только раз на него посмотрел — и сразу определил: все болезни его от проклятья.
Его хорошенечко прокляли, вот Тебе — все!..
При мне колдун плюнул ему в лицо 613 раз, я считала.
Потом — неловко сказать — помочился на него, посыпал порошком из пепла кастрированного кота — и ушел.
Да, чуть не забыла сказать: уходя, он обнял меня за плечо и тихо предупредил:
Теперь берегись ты!
Я тогда не задумалась, было не до того.
Но скоро я, скоро же я поняла, о чем говорил колдун…
Вот-вот: только он, только пошел на поправку, я еще на „Пежо“ долги возвращаю — а он ко мне в дом привел… женщину!..
То есть, в мой дом, негодяй…
Негодяй, ко мне в дом…
Горько плачет.
На фирме — на фирме по связям такого не поняли, даже сказали: ну, чмо!
Бывалые люди — такого не видели!..
Да, да, меня обижали, и много.
Обидно бывало, до самого сердца…
Но я никому — веришь, Господи? — я ни одному человеку плохого не пожелала.
Потому что я, Господи, я — потому что…
Но тут меня оскорбили — Ты понимаешь?
Тут меня так обидели — жить не могла…
И я его прокляла.
Я его прокляла — он опять помирает…
Спаси его, Господи, Боже, спаси!..
Я люблю его, Боже, спаси его, Боже, люблю я, спаси!..
Маргинал
У молельного камня появляется Мужчина. Без ноги, без руки, без уха, без глаза, без верхней губы. Садится, молчит. Наконец, разверстает уста. И речь у него странная…
— Смотри… я впервые пришел… Ты мне нужен сейчас…
Молчит. Озирает пространство окрест.
Долго не верил, что Ты — есть. Я жил в таком месте — похоже, до нас Ты не добирался. У нас говорили — мол, Тебя нет, эту сраную жизнь никто не придумывал, сама появилась. А что, думал я, действительно, такая дурацкая и подлая, уж если могла появиться — так только сама. Из пыли, из грязи, из дерьма…
Молчит.
Я не верил — и Ты не был нужен. Теперь я позвал — и Ты не явился. Вот, сам пришел…
Молчит.
Мне от рождения, сколько себя вспоминаю, ничего не нравилось. Дом, где рос, — старый, тусклый, в трещинах и паутине. Одно окно было в комнате — и то упиралось в грязную стену котельной, которая вечно чадила и воняла. Я к вони привык. Ко всему привыкаешь, когда деваться некуда. Но как бы само собой у меня на лице образовалось выражение… Ну, похоже, как после удара бывает. Хотя до удара не доходило. Но выражение — как после него… Глядеть на себя в зеркало мне было неприятно.
Молчит.
Отца я не знал. Мать — красавица, дура, неряха, многомужка. Я ее обожал. Девятнадцать мужей за шестнадцать лет! Все девятнадцать были кретины. Ни одного не полюбил. Они меня раздражали, я их не понимал: чего они от меня хотят? От матери — от нее?.. Вообще — от жизни?.. И мама — теперь я догадываюсь — тоже плохо понимала. Но то ли ей было все равно, то ли вкус был такой — на козлов. Козлы — они и есть козлы. Могла бы и догадаться, что я, младенец еще, через них знакомился с миром. К шестнадцати годам, когда я хотел сказать человечество — я говорил: девятнадцать вонючих козлов.
Молчит.
Я, конечно, родился уродом. Само получилось — х-ха!..
Смотрит наверх.
Вот-вот, сама, ослепительно прекрасная, связалась с мерзейшим из козлов. Ее собственное выражение, я ничего не придумывал. Иногда на нее находило, она мне кричала, что я, как две капли, похож на своего папашу, наимерзейшего и наикозлейшего. Но только уж он-то — в отличии от меня — был прекрасен во всем, даже в собственной мерзости. Он был пьяным ветром, кричала, грязным дождем, матерщинным ураганом. С ним нельзя было жить — а только молиться на него, и только ему поклоняться!..
Тяжело вздыхает.
Откуда и как он упал на нее, мой страшный папаша, и куда понесло его после — кто знает?.. Она-то не знала, точно, я верю. Но я, вдруг, отчетливо понял: ну, да, я возник не из гордой гармонии. И уж, конечно, не из прилива нежности и любви. Но случился, как говорят, в результате взрыва похоти. Из отравленных, острых осколков отчаяния и пустоты. Вселенские запахи потных соитий проникли в меня до костей. Ни сбежать и ни спрятаться мне от тоски — ибо куда можно укрыться от самого себя?..
Молчит.
В школу я не ходил. Мои однопородные братья и сестры терпеть меня не хотели. Я читал, так бывает: у зверей, птиц, насекомых, людей… Кого-то не любят. До ярости. До истребления. А как истребят — почему-то, вдруг, моментально успокаиваются и только плечами пожимают: чего это мы его?.. И за что это мы его?..
Молчит.
Мама, мама… Единственная женщина, удивительная женщина, которая как-то была привязана ко мне… Всегда была рядом… Хотя изменяла с козлами… Но возле нее я мог жить…
Молчит.
Мамы однажды не стало — пришлось мне искать работу. Но чего я умел и куда мог пойти? Вот для Тебя загадка… Какой-то из бывших козлов пожалел и пристроил работать в анатомический театр. Театр — анатомический — красиво!
Я мыл покойников. Приготовлял… Они терпеливо молчали, не выказывали агрессии, в них, казалось, не было зла. Я подолгу смотрел на них, мне было странно: И КУДА ЭТО — ВДРУГ — ЗЛО ИСЧЕЗАЕТ?.. И ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ — ВДРУГ — СУЩЕСТВО БЕЗ ЗЛА?.. ИЛИ СМЕРТЬ — УДИВЛЯЛСЯ — НЕ ЗЛО?.. Я разглядывал бывших людей, еще так недавно блиставших умом, глупостью, пошлостью, злобой, добром, великодушием, жестокостью, коварством — и думал: чего было злиться? Вот же и все… И чего суетиться? Вот же — и все?..
