Где-то в глубине души я понимала, что лгала. Пыталась обмануть не сколько юношу, сколько себя саму. Очередное притворство, которому я хотела найти объяснение, но оно где-то затерялось. Я накрутила прядь огненных волос на палец и опустила взгляд на тетрадь, исписанную крупным почерком. Ухватиться бы хоть за слово, за любой завиток, чтобы вновь не провалиться в воспоминания, не позволить прошлому настигнуть меня.

Телефон вновь завибрировал. Я помедлила с полминуты прежде, чем открыть сообщение. Что ждало меня за дверью под названием «Выпускной Экзамен»? Кто был моим другом в этом жестоком мире, а кто давно записался в число врагов и лишь поджидал удобного случая, чтобы вонзить нож в спину?

За окном медленно покачивалась ива, разомкнув объятья из ветвей, приглашая меня спрятаться средь ее листвы. Я смотрела, как беспечно и лениво плыли по небу барашки облаков, изредка закрывая солнце, собирая свет, чтобы отнести его в другие страны, подарить крошечную частицу тепла. Мирное голубое небо звало меня на крышу, где я часто укрывалась от проблем, обещая поведать парочку интересных историй. Осень неумолимо отбирала последние жаркие дни, собирала их в подол своего платья и, размахивая огромной кистью, присматривалась, выбирая оттенок, чтобы окрасить все вокруг.

Внутри все успокоилось. Крошечные демоны спрятали свои головы, убаюканные красотой, и я открыла сообщение.

«Собираюсь в Штаты через несколько месяцев. Можем увидеться, если хочешь».

Хотела ли я видеть Глена? Я и сама не могла отыскать в себе ответ на этот вопрос. Все было слишком сложно, смешалось в одну густую кляксу посреди яркой картины, и никак не удавалось разобрать рисунок. Гнойный нарост из старых ран и воспоминаний, который я не хотела бередить до лета, заныл, напоминая о себе. Я предпочитала прятаться от проблем, откладывать их в самый далекий ящик в надежде, что все как-нибудь само разрешится, забудется, сгладится. Но в жизни так не бывало. Чувства накапливались, словно снежный ком, который, казалось бы, сперва контролируешь, а после он уже катится сам по себе со склона, придавив тебя своим весом. И тут уже ничего не поделаешь.

«Не хочу загадывать».

Вот так просто. Никаких обещаний или отказов. Очередной побег от ответственности, от потребности выбирать, принимать решения. Я бы с удовольствием переложила весь свой груз на кого-нибудь другого, готового нести это ярмо за меня, да только где возьмется эта добрая душа, с готовностью принимающая подобные терзания добровольно? Забыть, закопать где-то в себе, притвориться, что я обычный человек, — вот тактика, которая спасала уже много лет от помешательства, которое в последние годы устало терпеливо поджидать под дверью и готовилось уже выбить ее с ноги.

Урок закончился. Ответа от Глена так и не последовало. Я была практически уверена, что парень все и так понял. Зачем оправдываться перед тем, кто с легкостью умел манипулировать мортами? Он мог забраться в мою голову, перерыть все до самых глубин и узнать правду, даже не напрягаясь. Он видел меня насквозь и без своих гениальных талантов. А я продолжала беспечно обманываться, что парень не представлял для меня опасности.

Подхватив рюкзак, я направилась прочь из класса. Стало вдруг как-то тесно в школьных стенах, и невыносимо душно. Расталкивая учеников, я выбралась на свежий воздух и вдохнула полной грудью. Уверенным шагом я направилась прочь. Ноги несли меня сами. Я отключила голову, ведь так было проще. Не думать, не вспоминать. Закрывая глаза, я все так же видела перед собой мокрый песок, свой пропитанный влагой плащ и чужие руки, прижимающие меня к себе, успокаивая.

В спину мне листьями шелестел ветер. Он следовал по пятам, будто оберегая от чего-то. Я ловила на себе скользящие взгляды прохожих, рассекая толпу, и чуть ли не неслась прочь от школы. Лишь оказавшись на излюбленной крыше в компании неба, я позволила себе остановиться. Сбросив рюкзак с плеча, я подошла к краю и глянула вниз.

Там, практически под моими ногами, шумел город. И он оглушал меня. Невольная дрожь в пальцах и выжженная сотнями Тесефи рана в груди усиливали боль и накатывающие волны паники. А что будет, если я прыгну? Сорвусь вниз раненной птицей и распластаюсь на асфальте. Нас ведь может убить лишь янтарь. Крошечный желтый камешек, всего лишь безделушка.

Непрошеные слезы застилали глаза белой пеленой, мешая видеть, и я тщетно пыталась смахнуть их рукавом. На смену эфемерному спокойствию пришла тоска, пробравшаяся в самое сердце, и больно полоснула по нему, заставляя едва зажившие раны открыться. Я все никак не могла отогнать глупые воспоминания, навеянные сообщениями Глена. О том, как я ютилась в его объятьях, и каким же это казалось чертовски правильным. Будто вселенная вдруг перестала посылать на мою участь несчастья и слегка подмигнула, подсовывая под самый нос кого-то столь заботливого. Быть может, он мог бы стать для меня кем-то особенным. Там, в другом мире, где я родилась темной, как сама ночь, и пошла по иному пути.

Я пыталась найти в себе чувства. Собирала песчинки в надежде обнаружить пустыню и спасительный океан. Старалась разглядеть в теплоте карих глаз то, что было мне так необходимо. Зачем я обманывала себя, ища в себе любовь? Девушки обычно пытаются убить в себе любовь, понимая, что она ни к чему не приведет. Я же пыталась ее родить в себе, убедить сердце, что ему нужно сбиваться с ритма, а щеки заставить алеть. Я хотела, наконец, прекратить этот бешеный бег, замедлить карусель, что никак не останавливалась, а лишь набирала скорость, и меня вот-вот должно было стошнить от переизбытка адреналина. Глен мог бы стать моим спасением.

Только сердце предательски не отзывалось на уговоры и молчало.

***

Собрав себя воедино, я обнаружила, что на Гринвилл опустились сумерки. Я забылась в своем собственном кошмаре, свернувшись калачиком на крыше, и потеряла счет времени. Разобрав все по полочкам и налепив на лицо привычную маску, обмотав предварительно хорошеньким слоем скотча, я направилась домой. Эвон бодро выхаживала рядом, мурлыча под нос песенку. Казалось, мой личный апокалипсис никак не затронул ее чувства, и девушка всего лишь покорно ждала, когда меня отпустит.

Все это начинало походить на какой-то цирк. Иногда, со всеми перепадами настроения, безумными мыслями и нахлынувшими из ниоткуда воспоминаниями, я напоминала самой себе девушку во время ПМС. Те же причуды, те же заботы. Только вот я не бросалась на всех подряд, а сама рыла себе могилу в собственной голове. После таких вот своеобразных припадков даже стыдно становилось за собственное поведение, и я втайне надеялась, что никто из знакомых не становился этому свидетелем.

Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Ощущения были теми же, что и на фестивале. Кто-то упорно прожигал мне макушку, таращась в мою сторону. Внутри все натянулось, будто струна, и я осторожно обернулась, пытаясь разглядеть в толпе человека, смотрящего на меня. В том, что это был человек, я удостоверилась еще в день феста. Будь то морт, он не скрывался бы среди толпы.

Сколько бы я ни старалась высмотреть таинственную фигуру, все никак не удавалось. Либо я слишком невнимательно скользила взглядом по окрестностям, либо незнакомец умело скрывался. А этот взгляд так и въедался в череп, и мне становилось не по себе. Почему я? Что такого я из себя представляла?

— Пойдем, Айви. Я устала, — капризничала Эвон.

Оглянувшись в последний раз, я с облегчением отметила, что гнетущее чувство того, что за мной наблюдали, отступило. Я заметно расслабилась, позволив себе вздох. Стоило ли рассказывать кому-то о немом наблюдателе? Я никак не могла понять, имело ли это значение, или в ход вступило всего лишь мое разыгравшееся чересчур воображение.

Я двинулась дальше по улице, изредка смущенно и насторожено оборачиваясь, но преследователь, кем бы он ни был, растворился в толпе. Я пообещала себе тщательнее обращать внимания на любые странности, происходящие вокруг, и попытаться разобраться во всем, пока не стало слишком поздно.