– Здорово, Йохан! – отозвался Винсент, который очень не любил, когда его звали Винсом. – Смотрю, полезным делом занимаешься!

Изящно напомнив старосте о том, кто на самом деле заставил его, первого человека в Крайней деревне, выбраться на мороз и поработать лопатой, шериф в душе тихо и злобно порадовался. Староста жалостливо хрюкнул и только яростнее упер широченное брюхо в рукоять пихла. Винсенту подумалось о снегоочистителях, последний из которых видел он лет десять назад и то уже никуда не годный, даже если бы удалось раздобыть топливо.

Чтобы не орать через всю улицу, шериф подошел. Староста с явной радостью прислонил пихло к крыльцу. Теперь его дочери если и высмотрят из окна, что папаша расслабляется, будет видна и уважительная причина – похожий на колодезный журавль, сутулый мужик в широкополой, обвисшей шляпе и при револьверах поверх ватных штанов – Винсент, шериф Крайней Деревни.

– Ну, как там доктор? – тут же спросил Йохан, утерев нос заскорузлым рукавом дубленки.

– Лежит половичком, – посетовал Винсент. – Ничего не ест. Как бы не помер до приезда святейшеств.

– А если и помрет, – сощурился староста. – Ему ж и лучше. Вот ты бы, Винс, что предпочел – на виселице выплясывать или своей смертью помирать?

– Я бы постарался до такого не доводить, – честно сказал шериф. – В наше время осторожнее надо, а этот будто сам напрашивался. Сидел бы тихо, огород копал, никто б его не тронул. Так нет же, шастал по деревням, врачевал и людей, и скотину. И скотов, видимо, тоже. Вот и нарвался. Бывает.

Староста внимательно выслушал шерифову речь, наблюдая за тем, как клубится пар вокруг обмотанного бурым шарфом подбородка того, потом вздохнул и зачем-то взялся снова за пихло.

– Ты б его и не арестовал, – мрачно, но все же с иронией заметил Йохан. – Сочувствуешь всякой твари, даже ученым. Я-то все понимаю, но смотри, не разглагольствуй так, когда святейшества пожалуют. А еще лучше скажи, что сам лично его изловил, а не проводники твои привезли.

– Я как раз их пошел искать, – вспомнил Винсент.

– Иди, иди, – поддержал староста. – И за языком своим последи, если не хочешь, чтобы твои недоброжелатели тебя же святейшествам и сдали. Кстати, их прибыло. Вот зачем вчера было в трактире Оскари плеткой вытягивать по заднице? Он мне на тебя жалобу подал.

– Сказал бы спасибо, что не прикладом его проучил, – беззлобно зарычал Винсент. – Все эффективнее, и мебели бы меньше перепортить успел.

Староста что-то булькнул и махнул рукой – дескать, иди уже, и так все ясно.

Шериф побрел сквозь сугроб в сторону постоялого двора.

То была большая двухэтажная изба из нешкуренного бруса. Летом на нем выступали капельки смолы, пачкавшие одежду гостей. Перед крыльцом торчала из снега длинная коновязь, сработанная из обломка железного столба и пары трухлявых бревнышек. Все равно каждый год ее ломали, так что возводить более изящную конструкцию Яков, хозяин постоялого двора, даже и не думал. Вместо этого потратился на странное сооружение, похожее не то на флагшток, не то просто на столб, с коего в безветренные дни свисала посеревшая простыня со словами «Кров и пища». Очевидно, задумывалось это как видная издалека вывеска, но большую часть времени она служила наблюдательным постом для ворон или убежищем для деревенских кошек.

В самом трактире было душно и пахло если и лучше, чем в хлеву, то ненамного. Очевидно, уборку Яков еще не начинал, поэтому все, что вчера было недоедено и недопито, валялось на полу или кисло на столах, размазанное по деревянным чашкам. Капустная вонь мешалась с кислятиной разлитого самогона. Винсент криво улыбнулся, вспоминая вчерашние попытки призвать гостей к порядку.

– Утречко доброе, Винсент, – поздоровался Яков. – Спасибо тебе еще раз.

Шериф обернулся на звук скрипучего голоса и плеск воды в тазу. Трактирщик выступил на бой с объедками. Руки у того тряслись, таз в них прыгал, вода разливалась, а еще Яков недвусмысленно таращился ему за спину, словно кого-то высматривая. Джерри. Шериф подумал, куда подевался Джерри, и даже немного забеспокоился.

Ночевал сорванец дома, долго вертелся на полатях, пару раз якобы бесшумно спрыгивал попить – это все страдавший бессонницей шериф помнил превосходно. Потом, ближе к утру, когда тяжелый, не приносящий облегчения сон накрыл Винсента, Джерри, наверное, проснулся и сбежал куда-нибудь.

– Ну да, два стола я все-таки спас, – Винсент красноречиво указал на остатки еще трех, переломанных вчера развеселым Оскари и его друзьями. – А где мои проводники?

– Джо с Янушем что ли? – уточнил трактирщик. – Уехали оба, вы с ними вчера разминулись. Ты как ушел, так они минут через десять явились. Еды в дорогу заказали, да и сгинули. Наверное, работы подвалило.

– Вероятно, – вздохнул шериф. – А жаль, поговорить с ними надо было.

– Бывает, – хмыкнул Яков. – Сегодня в обед клецки будут, заходи.

Винсент покивал, хотя честно собирался пообедать совсем немного подгорелой жареной картошкой, дожидавшейся своего часа в сенцах. Пошел к выходу, слишком уж тяжело дышалось в дубленке среди влажного, тошного тепла трактира. И все-таки остановился, уже взявшись за налакированную руками дверную ручку.

– А к тебе Джерри не заходил?

– Нет, не видел, – Яков плеснул водой, выуживая мерзкого вида тряпку. – А жалко, я его хотел угостить, печенье осталось.

Шериф угукнул и вывалился на приятный холодок. Снег размягчился, липнул к сапогам, но земля сквозь него не проглянет уже до самой весны. Пока Винсент возвращался в тюремную избу, мимо прогарцевал на толстом коротконогом жеребчике деревенский парнишка, протащил за собой волоком вязанку растрепанного хвороста. Винсент вяло ответил на приветствие и потер переносицу.

Солнце резало глаза, грело затылок через шапку. Ощущение было неприятное, словно пил долго и с остервенением, но правда заключалась в том, что Винсент вообще не брал в рот спиртного уже целых семнадцать лет и впредь не собирался. Примерно столько же он не мог нормально спать, в те короткие часы, когда измученное тело объявляло перерыв, приходили наизусть выученные кошмары, и просыпался шериф, чувствуя себя еще хуже, чем вечером. Потом, после пары кружек густого травяного отвара и прогулки становилось легче, и до ночи Винсент вроде бы жил.

Сегодня мерзкое чувство не проходило, наверное, потому, что к привычным поводам для бессонницы добавились и новые. Этот врач, которого притащили два дня назад Януш и Джо. Ну, чего ему стоило просто поесть, хоть слово шерифу сказать, воспользоваться этим неловким, наверное, совсем не нужным гостеприимством перед тем, как явятся священники и показательно его вздернут? Шериф и сам сделался пленником, опасаясь надолго отойти от тюремной избы, ожидая, когда заключенный сдастся, попросит чего-нибудь.

Теперь еще и Джерри куда-то запропастился. Конечно, мальчишка мог идти, куда хотел, Винсент никогда его не ограничивал. Когда тому исполнилось десять, шериф даже раздобыл в меру дурного, с веселым характером серого мерина. С тех пор Джерри сделался почти неуловимым, мог часами носиться вокруг деревни, пугать кур и фермерш, заставляя коня прыгать через изгороди. Правда, один раз, когда сорванец в пылу скачки пропахал изрядную борозду в чужом картофельном поле, шериф счет нужным применить воспитательные меры. И только. К тому же, когда Винсент поручал помощнику какую-нибудь работу, тот никогда не пытался увильнуть, выполнял все с жутковатой старательной отрешенностью. В такие моменты шериф чувствовал себя не погонщиком рабов, а скорее отцом, усыновившим ребенка с плохой наследственностью, и теперь ждущего напряженно, когда же она проявится.

За Джерри переживать все-таки не стоило. Скорее всего, радовался погоде, нарезая вокруг деревни круги. И за объявившего голодовку доктора – тем более. Ждать-то осталось дней пять, не больше, потом подоспеют священники. Главное, чтобы казнь в деревне не устраивали, потому что смотреть на нее шериф не хотел. Он вообще никогда не любил казней, а с некоторых пор и вовсе при виде готовящейся к празднику виселицы мысленно примеривал петлю на собственную шею.