Счастья не бывает много

Инга не спеша шла по улице, разглядывая витрины. В заключительную, пешую часть путешествия она отправилась налегке. Дамская сумочка, переброшенная через плечо на манер котомки, дополняла её спортивный облик. Небольшой багаж – чемодан, зонтик и пакет с остатками продуктов, приготовленных матерью на дорогу, она на всякий случай сдала в камеру хранения, захватив только паспорт и билет на обратную дорогу.

Утренний город вовсю гудел транспортом. Автополивалка брызгами разгоняла сонных прохожих. Те отскакивали и, встрепенувшись, как заводные устремлялись вперёд. Потянуло прибитой пылью. Улицы начинали поливать спозаранку, но с первыми лучами солнца зной сгущался над городом. Инга следила за номерами и дом от дома замедляла шаг. Со стороны могло казаться, девушка рассматривает витрины, но на самом деле её тревожили мысли о предстоящем знакомстве, ради которого она преодолела тысячу километров и теперь шла ему навстречу, шаг за шагом, удар сердца за ударом. И если в поезде она равнодушно взирала на мелькающие за окном пейзажи, то сейчас охватило волнение.

Инга собралась в эту поездку наперекор воли близких. По мере того как она приближалась к цели своего путешествия, заплаканное лицо матери представало перед глазами всё чаще и чаще. Для себя Инга ещё на первом курсе решила: «Окончу институт и с дипломом поеду. Пусть знает, у меня и без него всё в порядке». Сдала госы, защитила диплом и вот идёт по городу, в котором живёт отец.

«Может, мама права? – Инга остановилась у высоких стеклянных дверей, на которые прилепили кусок обоины с надписью красным карандашом «ремонт». – Зачем приехала? – Она осмотрела своё отражение. – Вроде, ничего. Немного растрёпана после поезда. – Взбила волосы и поправила блузу, налезшую на шею. – Шея папина, – вспомнились слова бабушки. – И губы папины. И кость тонкая, как у отца. Это уже слишком! Бабушку послушать, так у меня всё от отца».

Особенно озадачивало Ингу, когда бабушка в сердцах говорила: «Такая же упёртая, как её отец», и поднадавливала на слова «упёртая» и «её».

«Хватит воспоминаний, – девушка решительно направилась по улице. – Решено – сделано. Вот и дом».

Арочный проход во внутренний двор продувало сквозняками, но загаженность ночными гастролёрами, ощущалась явно. В дальнем углу двора, скрипнув пружиной, хлопнула подъездная дверь, выпуская на улицу ученика.

– Молодой человек, – обратилась она, едва поравнявшись со школьником. – Не подскажешь, где двадцать четвертая квартира?

– В этом парадном, – указал тот на подъезд. – На третьем этаже. Вы к кому приехали? – полюбопытствовал подросток, не скрывая желания поболтать с незнакомкой.

– Иди в школу, – развеселилась девушка, неожиданно ощутив себя давней соседкой этого малого. – Любопытной Варваре нос оторвали.

– Ну и ладно, – парировал он и поплёлся вон со двора, но прежде чем скрыться в арке, всё-таки оглянулся. Инга словно ждала этого, весело помахала «любопытной Варваре». Скрылся первый знакомый, а с ним и нервная весёлость улетучилась. Взгляд остановился на лавочке, к ней она и направилась. Там, у себя дома, Инга не сомневалась в решении поехать к отцу, но сейчас, находясь у самой двери в подъезд, в котором живёт её родной папа, она ощутила дрожь в груди. Пальцы остыли и слегка тряслись. Мысли смешались, и она никак не могла вспомнить, как собиралась выстроить поведение, никак не могла придумать, как и что говорить.

Лавочка – любимое место молодёжи. Повсюду разбросаны фантики от конфет и жвачек. Среди сора стремительно бежал, не разбирая дороги, муравей. Он нёсся сломя голову через окурки, бумажки, щепки. «Дома не ночевал», – прикованным взглядом Инга следила за букашкой. «Я – тоже», – девушка тяжело вздохнула и поёжилась, пытаясь хоть как– то разогнать неожиданно подступившую тоску. Она снова поправила волосы, в этот раз туго перетянув резинкой в хвост. Сумбурность мыслей прервали голоса дворников. Две женщины и мужчина в оранжевых жилетах принялись лихо мести двор. Инга как заворожённая следила за метлой, зачищавшей всё на своём пути. Блюстительница чистоты быстро приближалась и совсем скоро замела муравья, стремившегося к детской песочнице, но так и не попавшего туда.

«А вот я попала», – подумала Инга, уставившись на освещённые солнцем окна пятиэтажки.

– С утра сидят, – недовольно бубнила дворничиха. – С вечера не насидятся. И всё гадят и гадят, гадят и гадят.

Она зло нажимала и на слово «гадят», и на метлу и норовила скорее приблизиться, явно желая хоть разок зацепить девицу. Ингу лихорадило от эмоций – она то улыбалась, запрокинув голову и щурясь смотрела на небо, то искоса поглядывала на ворчунью, прикусывая край воротника. Едва метла не коснулась носка её туфли, она резко встала и направилась к подъезду.

– О, о, пошла, пошла, – съехидничала ей вслед дворничиха.

– К чёрту, – шёпотом отмахнулась Инга.

Раз, два, раз, два, отсчитывала она ступеньку за ступенькой, вот и квартира. Девушка прислушалась к тишине за дверью. Часы указывали без четверти семь.

«Тихо. Может, спят ещё?» – гадала она, не решаясь позвонить и оглядывая площадку.

Инга ещё на вокзале поймала себя на желании внимательнее разглядеть всё, где и чем жил отец. Этажом выше открылась дверь, и послышались шаги. Она быстро нажала на кнопку и пожалела – не хотелось, чтобы открыли при посторонних.

– Если не договаривались, не откроют, – пробурчал сосед, спустившийся сверху.

Инга долгим взглядом проводила того и нажала на кнопку ещё раз, настойчиво подержала. В глазке проплыли тени, и щёлкнул замок.

На пороге появилась женщина чуть выше среднего роста. Одной рукой она держала халат внахлёст, а другой – намотанное на голову полотенце. Женщина не спешила начинать разговор, и Инга от волнения не находила слов.

«А я выше, – всё-таки отметила она про себя. – Если бы не мамина дурацкая работа, то она была бы красивее. У этой приятное лицо. В ней есть шарм. Интересная особа».

– Слушаю вас, – растянув губы в улыбке, прервала затягивающуюся паузу женщина, но ей не удалось скрыть недовольства настойчивостью раннего визитёра, к тому же девицы.

– Я Инга, – всего-то и нашлась ответить девушка.

Памятливая тень мелькнула на лице женщины, на миг смутив прекрасные черты.

– Проходите, пожалуйста, – с запинкой проговорила она и посторонилась, жестом приглашая гостью. Известие взволновало, но это не помешало хозяйке прекрасно улыбнуться. Она закрыла дверь и достала из тумбочки тапочки.

– Это вам, – полушёпотом произнесла она.

– Кто там? – раздался из глубины квартиры мужской голос, женщина не ответила. «Наверно, он», – сердце у Инги забилось чаще и громче, глаза бегали с двери на дверь, ожидая появления отца. Она никак не могла ногами попасть в тапочки, но и отец не появлялся.

– Проходите в комнату, – тихо повторила хозяйка, и Инга почувствовала её лёгкое прикосновение у себя на лопатке.

Донеслись шлёпанья босых ног, и из проёма в стене вышла девочка лет десяти, следом выбежала вторая – лет около шести. Обе в пижамах и с длинными распущенными волосами. Они с интересом уставились на гостью. Едва Инга собралась поздороваться с ними, как в дверях показался мужчина. Она ждала этого, но всё равно растерялась. Язык не поворачивался хоть что-то произнести. Перед глазами вставали образы, описываемые матерью. Высок. Вот только сутулится. Волосы чёрные, только прорезаны сединой. Стрелки у глаз есть. Мать рассказывала – из-за них в молодости потеряла голову. Очень ей хотелось, чтобы будущий муж имел стрелки у глаз. Взгляд глубокий и тёплый. «От глаз – не оторваться, – восхищённо повторяла мать». Есть такое. Он!

– Это я… – едва смогла выдавить из себя Инга. – Вот, приехала…

– Вижу, – коротко ответил отец.

Он улыбался одними стрелками. Точь-в-точь, как рассказывала мама. Они смотрели друг на друга и не находили слов. Инга почувствовала – отец «говорит с нею», но не была готова к такому «общению». Сейчас она пожалела, ведь не верила матери, когда та рассказывала, как они с отцом могли разговаривать глазами, относя это к выдумке, и потому не расспрашивала. Мама часто и подолгу восторженно вспоминала очередную историю: «Однажды, так получилось, зашли мы в разные двери вагона электрички. Людей тьма! Стоим, разделённые пролётом, и смотрим друг на друга – разговариваем». Инга относила всё это к материным грёзам молодости. И вот отец ей что-то «говорил», но она не понимала, а как бы хотелось!