- В другой раз такой ответ спровоцировал бы волну гнева с моей стороны, но сейчас я добрый, я тебя прощаю.

Надеюсь, в моей шутке была маленькая доля правды.

- Хотела бы я испугаться, да не могу. А на что тут гневаться?

- Ты не поймёшь.

- А ты попробуй объяснить.

- Я тебе предложил гостеприимно отвезти тебя домой, а ты отказываешься. Или тебе не нравится машина, на какой я тебя повезу, или я. Вы, - ладно, мы, - европейцы, мало что смыслите в гостеприимстве. Вам кажется, что вы не хуже других обхаживаете гостя яствами, вы находите достаточным окружить его неплохой обстановкой, но вы слыхом не слыхивали о состоянии гостя, а это главное. Поэтому, оскорбления среди вас, принимающего вас, как гостя – норма. Многие из вас уже привыкли к этому состоянию, не замечают его, но есть «несчастные», более устойчивые перед дурным, они вынуждены напрягаться и выдумывать целые системы моральных ценностей, чтобы получилось оправдывать свои унижения принимающего их, как гостя, чтобы унижения унижениями не казались, но нормой. Но это, по сути, побочный продукт насаждения конформизма и апатии в нашем современном европейском обществе. Вы даже не замечаете, что не умеете быть ни гостями, ни хозяевами. И поверь, это одна из основ доброго сосуществования людей, наций, государств, если хочешь.

Марта удивлённо и насмешливо смотрит на меня.

- Я же говорил, что не поймёшь.

- Дело не в этом.

- В этом.

- Ты очень тяжёлый человек.

- Если бы ты хотела что-то сказать, ты бы сразу сказала, в чём дело, равно как не сказала б, что я очень тяжёлый человек. Нет, Марта, я наоборот очень лёгкий человек, потому что слишком знаю природу людей. Это я с тобой расслабляюсь, несу тебе свои внутренности, а так, ты же знаешь, я просто констатирую, кто есть кто и зачем, и отталкиваюсь от этого, задумывая, исполняя и притворяя в жизнь то-то и то-то, с оглядкой на всякое задействованное лицо.

- В чём моя проблема?

- Поехали, по дороге, - сказал я, поднимаясь и подавая Марте руку.

- Ты ж выпил! – вдруг осенило её.

- Поедим по навигатору, объезжая полицию, да и деньги, в принципе, есть.

- Вот из-за таких, как ты…

- О, нет, только не начиная. Такие как я задумываются о большем количестве народа и их спасении, чем уничтожает простая человеческая глупость, поэтому, таким как я ноги мыть надо. Но я до таких высот не падок, будь спокойна, - заключил я с улыбкой.

- Ай, ладно, нашли о чём говорить после такого! – с сияющей улыбкой произнесла она.

- И то - правда.

Мы вырулили из подземной стоянки и понеслись по полуночной окраине центра Риги. Ещё три минуты и мы уже были в центре. На улицах было мало народа, но это потому, что мы ехали по деловой части центра. Когда-то я тут жил, ребёнком.

- Ой, ты обещал мне сказать, в чём моя проблема! – вспомнила Марта.

«Марта», - подумал я.

- Обещал? Скажу. Но о таком после такого?..

- Давай, я ж не засну с этим интересом.

Я был не против «поумничать». Впрочем, этого я никогда против не бываю.

- На самом деле, у тебя очень серьёзная проблема. Скажем, у тебя одна из самых серьёзных, не хотелось бы так сказать, проблем, которые можно встретить у женщины. Вы, женщины, существа достаточные. В том смысле, что даже будь из вас кто дурой, она всё равно имеет в голове «умность». И таким образом получается, что вы все умны. Наверно, в приготавливаемой смеси, которой потом заполнили вас, ум был основным ингредиентом, который в котёл просто опрокинули из другого котла, а не присыпали, как приправкой, когда создавали месиво для нас, мужчин. Вот, чем объясняется чудовищная общность и одинаковость ваших взглядов на многие вещи. Именно общность и одинаковость. И вот, умность – ваше благословление, но одинаковость – ваше проклятие. Твоя проблема в том, что во всякий момент, при соприкосновении с любой вещью ты пытаешься думать и реализовываться умней других женщины. Из-за этого ты не бываешь творческой в двух разах через раз, а уже там, где такова оказываешься, у тебя не получается быть просто быть поэтому. Как думаешь, кого в этом случае в первую очередь ты обвинишь в следуемой по пятам неудовлетворённости, читай здесь, от каждого момента?

- Допустим, а что в этом плохого?

Как правило, свои напористые и проникновенные речи я заканчиваю вопросом. Это унимает негодование и пресекает возражения, которые обязательно возникают в таком случае в результате анализа поступающей информации и формирования ответа. Таким образом я преследую несколько целей: умничанье, говорение, прочее - но главное: сказанное, тем в большем объёме и быстрей будет имплантировано в мыслительную структуру человека, чем меньше подвергнется критике его разума. На Марту, однако, судя по её вопросу, это не возымело действия.

- Об этом я не собирался говорить, - улыбнулся я.

- Говори, - Марта ударила меня кулаком в плечо.

- Тебе сегодня всё понравилось?

- Всё. Не увиливай.

- Да я и не увиливаю. Я выжидаю: тебя, очередной твоей выходки - когда ты попытаешься быть оригинальной, чтобы сказать: «Вот, вот об этом и речь!»

- Говори.

- Думаю, такое качество у женщины формируется в юношеском возрасте, в результате переживания, что у неё, у девочки, нет мальчика.

- Слушай, ну это такая чушь!

- Чушь? Ладно. Не продолжаю.

- Нет, продолжай.

- Так чушь, ведь.

- Чушь прекрасная.

- Кстати, вот и дождались. Чушь прекрасная - это выражение поведения, о котором я только что тебе говорил. И тебе оно не чуждо, что является одним из доказательств моей теории в отношении тебя. Ладно. В чём проблема? В том, что при таком подходе женщина не способна полюбить. Она не способна восхищаться, не способна переживать события ярко, эмоционально. Как перфекционист, который постоянно спрашивает себя, насколько уже совершенно им сотворённое, из-за чего творение всё и не наступает, но лишь постоянно пульсирует в направлении этого вместе с самим вопросом, так и такая женщина: вместо того, чтобы просто пережить момент, она будет постоянно оценивать, насколько оригинальней по сравнению с другими её подход в нём. И пока она задумывается над этим вопросом, и решает его, впрочем, для неё подходит уже другой момент для её аналитического качества, но в том-то и дело, что два-три таких же её уже миновали, пока она там себе думала, и она попросту уже что-то, да упустила, а теперь вот этот, который тоже будет решён с опозданием. А главное, пользы от этого никому никакой. Не, ну самой женщине, да, польза. Ведь она думает, что она поражает этим других.

- Тебе и не возразишь.

- Я бы возразил, - засмеялся я.

Мы помолчали. Я положил руку Марте на ногу. Ощущение нейлона под рукой искрами рассыпалось у меня в мозгу. Я стал гладить ей внутреннюю часть бедра. У нас, как всегда у меня в машине, играл дип-хаус, и, так как Марта дала мне гладить себя по колготкам, а едем мы под впечатлением от немыслимого, теперь звучащая композиция западёт мне, как оставленная на дереве зарубка, и всякий раз, когда я буду слышать её, я буду вспоминать этот вечер, а через несколько лет, может, и целую пору из своей жизни. Нет, всё-таки я крутой.

Мы остановились примерно в трех-четырёх домах от дома Марты. Она мне не говорила и не показывала, где она живёт, а я сам и не искал. Мне не хотелось за ней шпионить. Она просто однажды попросила высадить её тут, а я подумал, что это на расстоянии двух-трёх домов от её дома.

- Ну, до понедельника? С понедельника начинаем совместную жизнь? – заулыбался я.

- Ну, вот зачем ты напомнил?

- Марта, расслабься. За тебя уже всё решили, всё продумали, тебе остаётся просто быть, помнишь? На самом деле, всё не так страшно, поверь. И вообще: есть проблема? – есть решение, – это мой девиз!

- А мой девиз: все люди ежи, и ни у кого из нас не получится в стужу согреться, прижавшись друг к другу - очень редко, когда колючки по длине совпадут у обоих, одному всегда придётся терпеть колючки другого.