- Неужели и там есть азербайджанцы? - спросил Фридун.

- А где их нет? Я бывал повсюду от Эхваза до Бендершаха и всюду встречал азербайджанских крестьян и бедняков, скитающихся по стране в поисках работы. На каждую сотню рабочих железнодорожников приходится не меньше семидесяти азербайджанцев. Это не преувеличение. Но к ним относятся особенно бесчеловечно.

- Значит, аресты продолжаются?

- Беспрерывно! Я поручил нашим товарищам добиваться освобождения задержанных.

- При условии, чтобы все это делалось с чрезвычайной осторожностью. Самое главное для нас в данный момент - осторожность и еще раз осторожность! Мы должны не растрачивать, а накапливать силы к решительным выступлениям.

- Ради этого я и побеспокоил вас. Большинство мазандеранских товарищей выразило желание, чтобы мы устроили либо в Тегеране, либо в каком-нибудь другом месте встречу представителей провинциальных организаций со столичными товарищами. Хорошо бы обсудить наши общие задачи и методы дальнейшей работы.

Фридун задумался. В данных условиях такое предложение показалось ему и трудно осуществимым и весьма опасным.

- Сейчас такая встреча невозможна, - сказал он. - Власти насторожились, и нам сейчас нельзя идти на такой большой риск. Но надо усилить живую связь с местными организациями, укрепить их, повести дело так, чтобы правительство не знало, где вспыхнет пожар. Для этого нам надо иметь своих людей в каждой провинции, в каждом городке; людей умных, трезвых, волевых, умеющих самостоятельно разбираться в обстановке и находить применительно к условиям наиболее подходящие методы работы. Судьба нашего движения зависит от этого...

Товарищи сидели допоздна.

- Я хочу посоветоваться с вами по одному дельцу, - сказал, обращаясь к Фридуну, Серхан, когда было покончено с общими вопросами. - Что, если мы устроим эту госпожу, - он кивнул на Фериду, - на какую-нибудь работу? Как вы думаете? По-моему, она была бы полезна среди работниц. Что ты скажешь, Ферида?

- Я сама давно думаю об этом, - ответила Ферида, благодарно взглянув на мужа. - Только боялась сказать тебе.

- Не бойся, жена! Это наши общие интересы, наши общие стремления.

Предложение Серхана понравилось Фридуну. Через Фериду можно было установить крепкую связь с работницами.

- Идея хорошая, но удастся ли ей найти работу?

- Мы все будем искать, - сказал Риза Гахрамани, вставая.

- Постой, - удержал его Фридун. - Есть у меня еще одно небольшое предложение. Оно связано с тем, что полицейские ищейки буквально рыщут по городу. Я хочу, хотя бы временно, перейти жить в другое место.

- Фридун прав. Помогу ему завтра же найти новую комнату, - серьезно сказал Серхан.

Товарищи поддержали его.

Дети уже спали. Во время беседы Фридун изредка поглядывал на них. Несмотря на деловые, волнующие вопросы, мысль о счастливом, светлом будущем этих истощенных малышей не покидала его. Порой ему все же казалось, что на беспросветно мрачном горизонте пробивается яркий, победоносный блеск зари.

Когда после очередного свидания с Курд Ахмедом и Арамом Фридун вернулся домой, Риза Гахрамани встретил его обеспокоенный:

- Идем скорее! Только что была Судаба-ханум. Она так расстроена!.. Тяжело заболела мать. У нее воспаление легких, бредит... Хочет нас видеть...

Их встретила сама Судаба, бледная и похудевшая. Она провела Фридуна и Гахрамани прямо в спальню матери. При их появлении в глазах больной сверкнула радость.

Они спросили о ее самочувствии.

- Стара я! - слабым голосом ответила женщина. - Пора и на покой, дети мои...

При этих словах Судаба припала головой к ее изголовью и заплакала. Мать вынула из-под одеяла худую руку и провела ею по пышным волосам дочери.

Затем больная перевела взгляд на Фридуна.

- Сын мой Фридун, сейчас там, у нас цветет миндаль, - заговорила она. А скоро расцветут абрикосы и яблони. И ивам теперь время зеленеть... Сколько лет я не видела родных мест. Тогда Судабе было всего один год. И тогда зацветал миндаль... А мы приехали сюда...

Голос ее прервался.

- Сын мой, - отдышавшись, продолжала больная, опять обращаясь к одному Фридуну, - почему ты молчишь? Расскажи что-нибудь о родных местах... Разве не слышал ты поговорку: "Обрел родину - обрел веру"? Есть хорошая баяты. Ее напевал мой покойный отец. Давно!.. Очень давно. Тогда мне было лет шесть или семь. - Больная силилась вспомнить слова баяты. Вдруг глаза ее затеплились, и она прочла нараспев:

Жить в отчизне, мой любимый, хорошо!

Быть с ней век неразлучимой хорошо!

Для прогулки краткой лишь иные страны,

Умереть в стране родимой хорошо!

- Дочь моя Судаба! Сын мой Фридун! Увезите меня на родину! Спасите меня из этой темницы! - взволнованно продолжала она. - Дайте умереть там, где глаза мне закроют родные люди! Увезите меня отсюда!..

И женщина со стоном упала на подушки и потеряла сознание.

Судаба закрыла лицо руками.

Через некоторое время, придя в себя, больная нежно взяла дочь за руку.

- Поди, моя красавица, к себе, отдохни немного! - проговорила она ласково. - А я скажу им несколько слов... Иди!

Судаба встала и, пошатываясь, вышла из комнаты.

- Сын мой Фридун! - начала больная слабым голосом, когда дочь вышла. Я тебя считаю своим сыном, потому что ты, как я посмотрю, вскормлен чистым молоком. Я благодарю аллаха, что он свел мое единственное дитя с таким, как ты, честным юношей, рожденным от благородной матери. Что до него, - она кивнула на Ризу Гахрамани, - он тоже мне сын. Я больше не встану. Поэтому слушайте, дети мои...

Больная глубоко вздохнула.

- Вы, наверно, знаете, что Судаба не дочь Хакимульмулька. Отец ее азербайджанец, наш земляк. Это был статный, здоровый, добрый человек. Не чета этому курильщику опиума, чье лицо источает яд. Еще в ранней юности отец Судабы увидел меня и полюбил на всю жизнь. Мне было восемнадцать лет, когда я бежала с ним из дому. Вскоре родилась Судаба. В Тебризе тогда было восстание под руководством Шейха. Отец Судабы тоже присоединился к повстанцам, и вскоре стал первым помощником, правой рукой Шейха. В Тебризе была объявлена свобода. Но из Тегерана - этого проклятого города - послали против восставших войска. Хакимульмульк был в шахских войсках. Как-то этот Хакимульмульк попал в руки моему мужу. Муж отрезал ему левое ухо, остриг усы и отпустил. "Отправляйся в Тегеран и передай привет тем, кто послал тебя", сказал он Хакимульмульку. Вскоре богачи убили Шейха. Муж мой был схвачен ими. Эта старая лиса Хакимульмульк приказал обезглавить его. И труп моего мужа вместе с трупом Шейха волочили по улицам Тебриза. Этого им показалось мало. Тогда каждый из них захватил себе жену муджахида. С тех пор я и стала пленницей этого развратника. Теперь, дети мои, он зарится на мою дочь... Эта старая гиена мечтает о Судабе. Я рассказываю вам все это для того, дети мои, чтобы вы ее защитили. Она совсем одна на белом свете!..

Взволнованный ее рассказом, Фридун молча кивнул головой, а Гахрамани торжественно сказал:

- Обещаем! Пока мы живы, как зеницу ока будем оберегать Судабу-ханум.

Судаба приоткрыла дверь. Почувствовав это, мать позвала ее:

- Заходи, дочка, заходи!

Девушка подошла и села возле больной.

- Я доживаю последние минуты, - с трудом сказала женщина.

- Больше не буду вас беспокоить... Увезите хотя бы мои кости в Азершехр. Похороните там. Я буду лежать спокойно в родной земле.

И больная закрыла глаза.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Сажав в ладони монету, Аяз, весь дрожа от холода и страха, подбежал, шлепая босыми ногами по грязи, к одной из базарных пекарен и, взяв на два крана хлеба, сунул его под мышку и поспешил обратно к матери.

Неожиданно за какой-то сколоченной из досок лавкой он увидел гревшихся на солнце одетых в лохмотья таких же, как и он, ребятишек. Наблюдая издали за ними, Аяз заметил вдруг мальчугана, который, ловко сплетая пальцы, мастерил то верблюжью голову, то зайца, то собаку. Это было так забавно, что Аяз остановился поглядеть на фокусника. Тот продолжал делать фигуры, одновременно изображая тех зверей, которых показывал; он лаял, пищал, мяукал, ржал, блеял. Вокруг него столпились и взрослые.