Кузен читает ее мысли.

— У меня тут немного воды, — говорит он и протягивает ей полную канистру. — Она чистая. Я наполнил ее из ветряного насоса.

Итак, они отправляются на ферму: Джон сидит рядом с Хендриком, она сзади, прикрыв голову от солнца старой джутовой сумкой. Мимо них в облаке пыли проезжает автомобиль, направляясь в Мервевилль. Если бы она вовремя его заметила, то остановила бы и доехала до Мервевилля, а оттуда позвонила бы Майклу, чтобы он ее забрал. С другой стороны, хотя дорога изрыта колеями и ехать неудобно, ей нравится идея прибыть на ферму в повозке Хендрика, запряженной ослом, — нравится все больше. Кутзее собрались на веранде перед домом, Хендрик снимает перед ними шляпу, доставив блудного сына Джека, грязного, загорелого и наказанного. «Jns was so becommerd! — набросятся они с упреками. — Waar was julle dan? Michiel wou seifs die polisie bel!» Он только что-то невнятно бормочет: «Die arme Margie! En wat het van die bakkie geword?» — «Мы так беспокоились! Где вы были? Майкл уже собирался звонить „в полицию!“» — «Бедная Марджи! А где грузовик?»

На некоторых участках дороги подъем так крут, что им приходится слезать и идти пешком. В остальном маленький ослик справляется со своей задачей, и Хендрик лишь время от времени касается кнутом его зада, чтобы напомнить, кто тут хозяин. Какой он небольшой, какие хрупкие копыта, но какая при этом стойкость и выносливость! Неудивительно, что Христос любил ослов.

Когда они пересекают границу Вулфонтейна, останавливаются у запруды. Пока осел пьет, она болтает с Хендриком о его дочери в Мервевилле, затем о другой дочери, той, что работает на кухне в доме для престарелых в Бофор-Уэст. Из осторожности она не спрашивает о последней жене Хендрика, на которой он женился, когда она была еще ребенком, — та сбежала, как только представился шанс, с мужчиной из железнодорожного лагеря в Леув-Гамка.

Хендрику легче говорить с ней, чем с кузеном, это заметно. Они говорят на одном языке, тогда как африкаанс Джона чопорный и книжный. Половина того, что говорит Джон, вероятно, проходит мимо ушей Хендрика. «Как ты думаешь, Хендрик, что поэтичнее: солнечный восход или солнечный заход? Коза или овца?»

— Het Katryn dan nie vir padkos gesorg nie? — поддразнивает она Хендрика. — Ваша дочь не упаковала для нас ленч?

Хендрик делает от смущения какие-то телодвижения и отводит взгляд.

— Ja-nee, mies, — произносит он со свистом. — Это plaashotnot прежних времен, фермерский готтентотский.

Оказывается, дочь Хендрика действительно дала ему с собой padkos. Хендрик вынимает из кармана куртки куриную ножку и два куска белого хлеба с маслом, завернутые в коричневую бумагу, он стесняется поделиться с ними, но стесняется и есть при них.

— In Godsnaam eet, man! — приказывает она. — Ons is glad nie honger nie, ons is ook binnekort tuis. — Мы не голодны, да и в любом случае скоро будем дома. — И она тянет Джона в сторонку, прогуляться вокруг запруды, чтобы Хендрик, повернувшись к ним спиной, мог второпях поесть.

«Ons is glad nie honger nie», — разумеется, это ложь. У нее слюнки текут от запаха холодной курицы.

— Садись впереди, рядом с Хендриком, — предлагает Джон. — Наше возвращение будет триумфальным.

Она так и делает. Когда они приближаются к Кутзее, собравшимся на вернаде перед домом — в точности так, как она себе представляла, она улыбается и даже машет рукой, величественно, как королева. В ответ раздаются жидкие аплодисменты. Она слезает на землю.

— Dankie, Hendrik, eerlik dankie, — обращается она к Хендрику: большое спасибо.

— Mies, — отвечает Хендрик.

Позже она зайдет в его дом и оставит немного денег — для Катрин, скажет она, на одежду ее детям, хотя знает, что эти деньги пойдут на выпивку.

— En toe? — говорит Кэрол при всех. — Se wir ons: waar was julle? — Где ты была?

Следует молчание, всего на секунду, но в эту секунду она понимает, что этот вопрос (на первый взгляд просто подсказка, чтобы она нашла какой-нибудь легкомысленный, остроумный ответ) на самом деле имеет серьезный подтекст. Кутзее действительно хотят знать, где они были с Джоном, они хотят, чтобы их успокоили, дав понять, что не произошло ничего скандального. У нее дух захватывает от такой наглости. Эти люди, которые знают ее и любят всю жизнь, могли подумать, что она способна дурно себя вести!

— Vra vir John, — отрезает она, — спросите Джона, — и величественной поступью удаляется в дом.

Когда полчаса спустя она снова выходит к родне, атмосфера все еще неспокойная.

— Куда ушел Джон? — осведомляется она.

Выясняется, что Джон и Майкл всего минуту назад уехали в пикапе Майкла за «Датсуном». Они дотащат его на тросе в Леув-Гамка, к механику, который как следует отремонтирует пикап.

— Мы вчера долго не ложились, — говорит тетя Бет. — Все ждали и ждали. Потом решили, что вы с Джоном поехали в Бофор и заночевали там, потому что на Нэшнл-роуд так опасно в это время года. Но вы не позвонили, и это нас встревожило. Сегодня утром Майкл позвонил в отель в Бофоре, и там сказали, что вас не видели. Он позвонил во Фразербург. Мы и понятия не имели, что вы поехали в Мервевилль. Что вы делали в Мервевилле?

В самом деле, что они делали в Мервевилле? Она поворачивается к отцу Джона.

— Джон говорит, что вы с ним подумываете купить дом в Мервевилле, — говорит она. — Это правда, дядя Джек?

Все в умолкают, потрясенные.

— Это правда, дядя Джек? — настаивает она. — Вы в самом деле собираетесь переехать из Кейптауна в Мервевилль?

— Если ты так ставишь вопрос, — говорит Джек (добродушная беспечность Кутзее слетела с него, теперь он сама осторожность), — то нет, никто на самом деле не собирается переезжать в Мервевилль. У Джона есть идея — не знаю, насколько она реалистична, — купить один из брошенных домов, отремонтировать его и приезжать туда в отпуск. Пока что это все, что мы с ним обсуждали.

Дом, чтобы проводить отпуск в Мервевилле! Неслыханно! Именно в Мервевилле, где соседи суют нос в чужие дела, a diaken (дьякон) стучится в дверь, настаивая, чтобы вы шли в церковь! Как может Джек, который в свое время был самым живым и непочтительным из них, планировать переезд в Мервевилль?

— Тебе бы стоило сначала присмотреться к Когенаапу, Джек, — советует его брат Алан. — Или к Пофаддеру. В Пофаддере великий день в году — когда приезжает дантист из Апингтона драть зубы. Они называют это die Groot Trek, Великий Трек.

Как только что-то угрожает их покою, Кутзее начинают шутить. Семья сплачивается в маленький laager, чтобы не подпускать к себе мир с его опасностями. Но сколько еще будут их шутки творить чудеса? Однажды сам великий враг постучится в дверь, Мрачная Жница с острой косой, призывая их один за другим. Чем тогда помогут шутки?

— Джон говорит, ты собираешься переехать в Мервевилль, а он сам останется в Кейптауне, — не сдается она. — Ты уверен, что справишься один, дядя Джек, без машины?

Серьезный вопрос. Кутзее не любят серьезных вопросов. Margie word ‘n bietjie grim, — будут они говорить друг другу: Марджи становится мрачноватой.

— Твой сын планирует засунуть тебя в Кару и бросить, — спрашивает она, — и, если готовится именно это, почему ты не протестуешь?

— Нет-нет, — возражает Джек. — Все не так. Мервевилль — просто тихое место, где можно отдохнуть. Если получится. Это всего лишь идея, знаешь ли, идея Джона. Ничего определенного.

— Этот план нацелен на то, чтобы избавиться от отца, — подводит итог ее сестра Кэрол. — Он хочет оставить его в глуши в Кару и умыть руки. И тогда забота о нем ляжет на плечи Майкла. Потому что Майкл будет ближе всех.

— Бедняга Джон! — отвечает она. — Ты всегда думаешь о нем самое плохое. А что, если он говорит правду? Он же обещал, что будет приезжать в Мервевилль на каждые выходные, а также проводить там школьные каникулы. Почему бы не оправдать его за недостаточностью улик?

— Потому что я не верю ни одному его слову. Весь этот план, на мой взгляд, подозрителен. Он никогда не ладил с отцом.