Меньшевики такие заявления проглотили, но человеку культурно-исторического типа «советский» это претило. Хорошо, что мало кто читал «Немецкую идеологию». Сейчас все это вылезло, и делать вид, что мы этого не знаем, просто глупо.

В начале века марксизм в России стал больше, чем теорией или даже учением: он стал формой общественного сознания в культурном слое. Поэтому Ленин как политик мог действовать только в рамках «языка марксизма». Он в своей политической стратегии следовал изучению реальности, презирая свои вчерашние догмы, – но делал это, не расшатывая мышления своих соратников. Ленин сумел выполнить свою политическую задачу, не входя в конфликт с общественным сознанием. Ему постоянно приходилось принижать оригинальность своих тезисов, прикрываться Марксом, пролетариатом и т. п. Он всегда поначалу встречал сопротивление почти всей верхушки партии, но умел убедить товарищей, обращаясь к здравому смыслу. Но и партия сформировалась из тех, кто умел сочетать «верность марксизму» со здравым смыслом, а остальные откалывались – Плеханов, меньшевики, эсеры, Бунд, потом и троцкисты.

Все это привело к открытому конфликту в 1917 г., а в 1918 г. уже и к Гражданской войне.

Суть Октября как выбора, альтернативного марксизму, сразу отметили многие социал-демократы России и Европы – сразу после Апрельских тезисов. Лидер эсеров Чернов заявил это воплощением «фантазий народников-максималистов», лидер Бунда Либер (Гольдман) видел корни стратегии Ленина в славянофильстве, на Западе сторонники Каутского определили большевизм как «азиатизацию Европы». Профессор социал-демократ П. Шиман писал в брошюре «Азиатизация Европы»: «Внутреннее окостенение, которое было свойственно народам Азии в течение тысячелетий, стоит теперь призраком перед воротами Европы, закутанное в мантию клочков европейских идей. Эти клочки обманывают сделавшийся слепым культурный мир. Большевизм приносит с собой азиатизацию Европы». И это было почти общим местом в рассуждениях о советской революции.

Немецкие социал-демократы 20-х годов XX века, продолжая линию Маркса, видели связь между большевиками и народниками. Видный социал-демократ Г. Штребель писал в 1921 г.: «Если большевики и воображали, что русских крестьян можно… завоевать на сторону коммунизма и коммунистического способа производства, то они лишь доказывали вновь, что они обретаются в плену типичных представлений старого русского революционизма, которые составляют специфическую сущность бакунизма»{17}.

Стоит обратить внимание на это настойчивое повторение идеи, будто большевики были силой Азии, в то время как и либералы-кадеты, и марксисты-меньшевики считали себя силой Европы. Они подчеркивали, что их столкновение с большевиками представляет собой войну цивилизаций.

Доводом для отрицания Октябрьской революции была марксистская догма, согласно которой антикапиталистическая революция должна произойти в развитых промышленных странах Запада, а русские революционеры должны действовать под контролем западных социалистов.

Вот суждение родоначальника российского марксизма Г. В. Плеханова относительно Октябрьской революции и капитализма: «Маркс прямо говорит, что данный способ производства никак не может сойти с исторической сцены данной страны до тех пор, пока он не препятствует, а способствует развитию ее производительных сил. Теперь спрашивается, как же обстоит дело с капитализмом в России? Имеем ли мы основание утверждать, что его песенка у нас спета, т. е. что он достиг той высшей ступени, на которой он уже не способствует развитию производительных сил страны, а, наоборот, препятствует ему? Россия страдает не только от того, что в ней есть капитализм, но также от того, что в ней недостаточно развит капиталистический способ производства. И этой неоспоримой истины никогда еще не оспаривал никто из русских людей, называющих себя марксистами»{18}.

Сразу после революции, 28 октября 1917 г. Плеханов опубликовал открытое письмо петроградским рабочим, в котором предрекал поражение Октябрьской революции: «В населении нашего государства пролетариат составляет не большинство, а меньшинство. А между тем он мог бы с успехом практиковать диктатуру только в том случае, если бы составлял большинство. Этого не станет оспаривать ни один серьезный социалист».

Либер писал (в 1919 г.): «Для нас, “непереучившихся” социалистов, не подлежит сомнению, что социализм может быть осуществлен прежде всего в тех странах, которые стоят на наиболее высокой ступени экономического развития, – Германия, Англия и Америка – вот те страны, в которых прежде всего есть основание для очень крупных победных социалистических движений. Между тем с некоторого времени у нас развилась теория прямо противоположного характера. Эта теория не представляет для нас, старых русских социал-демократов, чего-либо нового; эта теория развивалась русскими народниками в борьбе против первых марксистов. Эта теория очень старая; корни ее – в славянофильстве»{19}.

Чистым, почти экспериментальным случаем можно считать политику меньшевиков, которые пришли к власти в Грузии. Руководил ими марксист Жордания, в прошлом член ЦК РСДРП (кстати, как и Сталин, исключенный из духовной семинарии). В отличие от меньшевиков в Петрограде, Жордания в Грузии убедил партию не идти на коалицию с буржуазией, а взять власть самим. Сразу была образована Красная гвардия из рабочих, которая разоружила солдатские Советы, поддерживавшие большевиков (в этих Советах русские были в большинстве).

В феврале 1918 г. эта Красная гвардия подавила демонстрацию большевиков в Тифлисе. Внутренняя политика правительства Жордании была социалистической. На выборах Учредительного собрания (в начале 1919 г.) с большим преимуществом победили социал-демократы. Было создано однопартийное (социал-демократическое) правительство.

В Грузии была проведена аграрная реформа – земли рода Романовых конфисковали, часть земли из государственных фондов передали в частную собственность, предполагалась также передача бывших надельных и других земель в собственность для фермерских хозяйств. Из конфискованных помещичьих земель крестьянам в кредит было передано 340 тыс. десятин. Затем были национализированы рудники и почти вся промышленность (по найму у частных собственников к 1920 г. в Грузии работало всего 19 % занятых). Была введена монополия на внешнюю торговлю.

Таким образом, возникло социалистическое правительство под руководством марксистской партии, которое было непримиримым врагом Октябрьской революции. И это правительство вело войну против большевиков. Как это объясняется? Жордания объяснил это в своей речи 16 января 1920 г.: «Наша дорога ведет к Европе, дорога России – к Азии. Я знаю, наши враги скажут, что мы на стороне империализма. Поэтому я должен сказать со всей решительностью: я предпочту империализм Запада фанатикам Востока!»[3]

К моменту Октябрьской революции партия меньшевиков потеряла популярность, во многом из-за своего широкого участия во Временном правительстве. На выборах в Учредительное собрание она набрала всего 2–3 % голосов.

Рассмотрим намерения и векторы русских либералов – кадетов.

Это политическое и культурное сообщество сыграло важную роль в Февральской революции, затем в Гражданской войне. Проект, предложенный этим сообществом, стал частью доктрины реформы СССР и постсоветской России в конце XX века.

Единственной большой либерально-демократической партией в России в начале XX века была Конституционно-демократическая партия (в обиходе – кадеты). Кадеты были носителями «европеизированного» сознания и мечтали о преобразовании России парламентским путем по западному образцу. С точки зрения современных мыслителей (например, Явлинского), кадеты были идеальной партией. Они были приверженцами западной демократии и рыночной экономики, не запятнали себя ни терроризмом, ни крутыми административными или революционными мерами. Как говорили, кадеты были интеллектуальной «партией мнения». Они имели в своих рядах многих видных философов и экономистов, ученых и публицистов. Склонные к рефлексии, кадеты оставили множество ярких выступлений, которые в совокупности служат для нас важным свидетельством эпохи.