В те времена было очевидно – и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы – мыслили и проектировали будущее кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Поэтому проект Октябрьской революции был совершенно иной, чем у Февральской революции.
Это грубо выразил Антонио Грамши в статье об Октябрьской революции (5 января 1918 г.) под названием «Революция против “Капитала”»: «Это революция против “Капитала” Карла Маркса. “Капитал” Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата. Он неопровержимо доказывал фатальную необходимость формирования в России буржуазии, наступления эры капитализма и утверждения цивилизации западного типа… Но факты пересилили идеологию. Факты вызвали взрыв, который разнес на куски те схемы, согласно которым история России должна была следовать канонам исторического материализма. Большевики отвергли Маркса. Они доказали делом, своими завоеваниями, что каноны исторического материализма не такие железные, как могло казаться и казалось»{12}.
Смена парадигмы русской революции у Ленина и в то же время использование большевиками марксизма в форме советской идеологии – важный раздел нашей новейшей истории. Важно потому, что наши молодые креативные марксисты уже в 1950-е годы раскопали главные труды Маркса, которыми было очаровано первое поколение русских марксистов, ставшее радикально антисоветским. А главное, что эти талантливые молодые марксисты воспитали «шестидесятников», а они посредством машины образования очаровали достаточную часть интеллигенции и номенклатуры, чтобы они через 70 лет совершили ремейк Февральской революции с криминальным оттенком.
Версию этого раздела истории сжато представим далее.
Советский истмат обходил такой важный факт: с 1901 г. Ленин начал спорить с Плехановым по принципиальным вопросам, а после 1905 г. так же принципиально стал спорить с главными установками Маркса. Хотя перед этим он блестяще выполнил завет Маркса – разгромить народников. Но тогда пять лет были целым периодом, и многие люди быстро осваивали развивающуюся реальность.
В 1897 г. Ленин пишет статью «От какого наследства мы отказываемся», где так определил суть народничества, две его главные черты: «признание капитализма в России упадком, регрессом» и «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, общины и т. п.». Затем написал ортодоксальную книгу «Развитие капитализма в России» (1899).
Легальный марксист П. Струве утверждал, что капитализм есть «единственно возможная» форма развития для России, и весь ее старый хозяйственный строй, ядром которого было общинное землепользование крестьянами, есть лишь продукт отсталости: «Привить этому строю культуру – значит его разрушить».
Марксисты были уверены, что разрушение этого строя капитализмом быстро идет в России, Плеханов даже считал, что это уже состоялось. М. И. Туган-Барановский (легальный марксист) в своей книге «Основы политической экономии» признавал, что при крепостном праве «русский социальный строй существенно отличался от западноевропейского», но с ликвидацией крепостного права «самое существенное отличие нашего хозяйственного строя от строя Запада исчезает… И в настоящее время в России господствует тот же хозяйственный строй, что и на Западе».
Примерно то же самое писал и Ленин: «Доброму народнику и в голову не приходило, что, покуда сочинялись и опровергались всяческие проекты, капитализм шел своим путем, и общинная деревня превращалась и превратилась в деревню мелких аграриев».
А в 1908 г. Ленин пишет совсем иное: «Воюя с народничеством как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринерски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества… Отсюда их чудовищная, идиотская, ренегатская идея, что крестьянское движение реакционно, что кадет прогрессивнее трудовика, что “диктатура пролетариата и крестьянства” (классическая постановка) противоречит “всему ходу хозяйственного развития”. “Противоречит всему ходу хозяйственного развития” – это ли не реакционность?!»{13}
«Чудовищная, идиотская, ренегатская идея»! Так Ленин квалифицировал идею элиты российских марксистов, которые точно следовали учению Маркса. Как это объясняли наши академики и профессора? Ведь это был кардинальный поворот в политике и культуре. Никак не объясняли! Более того, так припорошили этот факт, что буквально все советское общество о нем забыло.
Теперь в этом надо разобраться, потому что этот резкий разрыв в представлениях о России и о её будущем воспроизвелся (в новых формах) в конце XX века. Именно это заставляет углубляться в дела столетней давности.
Сразу изложу мое личное предположение об условиях, которые подтолкнули Ленина и его сообщников-большевиков пересмотреть доктрину ортодоксальных марксистов. И эти условия не только подтолкнули, но и «позволили» произвести пересмотр доктрины.
Первое условие – отсутствие у Ленина личных контактов с Марксом и Энгельсом. На него и на большевиков не действовала харизма этих очевидно великих людей. Русские революционеры, которые общались с ними в эмиграции, пусть опосредованно, почти все были под их воздействием, даже видные народники. Среди революционных мыслителей было мало самостоятельных (таким, например, был Бакунин). А Ленин и его группа были свободны от психологического давления авторитета образа далеких вождей прошлого, потому что были отделены и от авторитетных меньшевиков.
Второе условие – малая доступность в России трудов Маркса и Энгельса, которые были бы важны и понятны русской молодежи начала XX в. Мне пришлось долго читать труды Ленина, написанные начиная с 1905 г., и в глаза бросалось, что он реально не опирался на главные труды Маркса, а использовал его гуманистические и пророческие афоризмы. На них и все мы учились, поэтому и не замечали этого у Ленина. Но в нашем положении в 1990-е годы пришлось углубиться в фолианты Маркса, особенно в его установки в отношении России, и это вызвало некоторое потрясение. Не ждали!
Сначала казалось, что Ленин, в его 35 лет, был таким изощренным и хитрым политиком, что замалчивал главные для русской революции суждения Маркса и внушал массе своих последователей, что именно он, Ленин, – истинный марксист, а меньшевики – ренегаты. Но за последние 15 лет, читая параллельно Маркса и Ленина, приходишь к более простому объяснению: суждений Маркса и Энгельса, которые были изложены во второстепенных статьях и письмах, Ленин не читал или не считал каноническими. Как и практически все большевики. Но оказалось, что эти суждения были главными для отношений между меньшевиками и большевиками, а значит, очень важными для русской революции. У Ленина просто не было времени копаться в старых газетах, рукописях и письмах Маркса. Собрания сочинений Маркса и Энгельса еще не было, их собрали только в 1950-х годах[2]. А оригинальные непонятные рассуждения в известных трудах типа «Капитала» и «Немецкой идеологии» новое поколение в России опускало как неактуальные. Да и мало кто из них читал эти труды (как и сейчас).
Когда же у Ленина появилось достаточно времени, чтобы заняться штудированием учения Маркса – в эмиграции в 1915–1916 гг., он заполнил десять тетрадей конспектами и выписками из книг Маркса и его предшественников («Философские тетради», изданы в 1933 г.).
Ленин честно мучился, постигая мудрости диалектики. Вот небольшая часть его комментариев на полях «Философских тетрадей»: «здесь изложение какое-то отрывочное и сугубо туманное»; «почему “для-себя-бытие” есть “одно”, мне не ясно. Здесь Гегель сугубо тёмен, по-моему»; «темна вода»; «вообще всё “для-себя-бытие”, должно быть, отчасти понадобилось Гегелю для выведения того, как качество превращается в количество… сие производит впечатление большой натянутости и пустоты»; «переход количества в качество в абстрактно-теоретическом изложении до того тёмен, что ничего не поймёшь. Вернуться!!»; «развитие понятия отношение сугубо тёмно»; «тут вообще тьма тёмного…»; «дальнейшее развитие всеобщего, особенного и отдельного в высшей степени абстрактно и тёмно. … Эти части работы следовало бы назвать: лучшее средство для получения головной боли!»; «рассуждения о “механизме” – дальше – сугубо тёмные и едва ли не сплошная чушь».
