То, что экзистенция в своем существовании как жизнь ограничена, как во времени, так и в обширности данной ей природы, не является существенным для науки, смысл которой - в движении вперед, в которое индивиды только вносят каждый свой вклад, а поскольку сущность науки имеет объективный характер, индивид в сравнении с этой сущностью делается чем-то безразличным. Но для философствования это ограничение существенно. Здесь оно, как ограничение существования экзистенции, есть не теснота, за пределом которой есть дальнейшее, но форма существования вообще, которая одна известна нам и которую мы только и можем представить себе. Выход за границу, - при посредстве истории, которая в воспоминании может дать мне почувствовать себя как дома в разных тысячелетиях, и через отношение к существованию других в их истоке, из которого прикасается ко мне то, что не есмь я, - не означает исхода (Hinausschreiten) из ограниченности моего конечного существования. Даже достигнув идеального совершенства исторического воспоминания и насущной в настоящем коммуникации, и универсальным образом отмерив собственными шагами возможные горизонты ориентирования в мире, я смогу только прийти к себе как самобытие, но не смогу отменить этого последнего в некоем целом бытия вообще. Скорее, напротив, образ этого целого в своей обманчивой наглядности станет соблазнять меня тогда отказаться от самобытия, утонув в ничто.
Поскольку ограниченное знает себя как в истоке самостоящее, хотя и сотворенное самим собою, а потому философствование должно войти в жизнь, как мыслительная формация в одну голову, то, если уж каждый должен составить целое, он может сделать это лишь в таком виде, в каком предстает ему оно в явлении его собственного существования. В качестве такого целого оно непередаваемо уникально. Целое философии не есть также целое, составленное из тех целостей, которые мы могли бы собрать из ее истории; ибо экзистенции, с их философскими образованиями, не суть части или звенья какого-либо знаемого целого. Они не могут стать элементами в каком бы то ни было разделении труда, в котором возводилось бы здание единой философии, но должны оставаться сущими друг к другу истоками, последнее основание которых, как единое, лежит в неисследимой трансценденции. Каждый возводит целое, которое есть для него целое и становится доступным для возможной экзистенции. В науках целым можно пренебречь, потому что оно предполагается находящимся в самом прогрессе исследования, как лежащее в бесконечности. В философствовании целое всякий раз должно становиться насущно действительным, поскольку целого вообще здесь не существует.
2. Простота.
- Из тесноты существования и необходимости становления в целое (Ganzwerden) в самоудостоверении экзистенции в ее явлении следует предъявляемое к форме всего мыслимого философски требование простоты.
Эту простоту не нужно смешивать с той простотой, которой справедливо требуют для доступности знаемого, для подвластности вещественного, для правил движения, для технической подручности вещей. В этом смысле простота понимается там, где, например, желают краткости книг, сведения изложения к наиболее понятным в дидактическом отношении моментам. Эта простота -отличная вещь для всего того, что по своему смыслу остается доступным и в упрощении, для всего чисто предметного, чувственно воспринимаемого и всего общезначимо и идентично мыслимого рассудком. Здесь оправдана та дельность, которая хотела бы избежать обстоятельности изложения.
Простота, как дидактическое упрощение, превратилась бы, однако, в качестве объективного философского сообщения в пустую схему. Напротив того, к философскому сообщению предъявляется требование - найти такое выражение, которое не вводит в заблуждение неистинной простотой, представляя как предмет научения то, что действительно лишь, поскольку исполнено (indem er als lernbar hinstellt, was nur als vollzogen wirklich ist). Философская простота есть как бы естественная достоверность в решительности абсолютного сознания как ясного присутствия во всякой мысли и как рационально неисследимой однозначности внутренней деятельности (die gleichsam natürliche Gewißheit in der Entschiedenheit des absoluten Bewußtseins als klare Gegenwart in jedem Gedanken und als die rational unergründliche Eindeutigkeit des inneren Handelns). Эта простота, как истинная простота, не является вневременной и не может быть идентично повторяема. Она составляет редкий результат напряжения целой жизни. Нужна вовлеченность всего существования, чтобы обрести эту истинную простоту, которая не есть упрощение. Философская простота - это простодушие мысли из исконного экзистирования (Philosophische Einfachheit ist die Einfalt des Denkens aus ursprünglichem Existieren). Между тем как в науках простота того, что стало отныне легко доступным, достигается на пути, ведущем через пространные рассуждения, которые в конце концов отпадают, как леса, поскольку были только средством для исследователя, нашедшего с их помощью сделавшийся отныне простым путь работы, философская простота есть итог исторического пути наполняющего свой мир экзистирования. Она есть не мыслимое в простой форме как знаемое, но простота как акт высказывания бытия, которое нашло слова, сами по себе неисчерпаемые. Она -простота в существовании человека, который обрел себя путем философствования (das Einfache im Dasein des Menschen, wenn er im Philosophieren sich gewonnen hat). Она не есть простота, как единообразное упрощение (Vereinheitlichung) картины мира, - скорее, она сама требует отмены подобной картины мира, - но простота, как бытийная достоверность некоторого самобытия в существовании без границ, простая скромность (Schlichtheit), для которой всякое явление словно бы должно удалиться, чтобы освободить место для сущности. Если, например, язык Канта знает сложные конструкции предложений, пользуется множеством терминов и оперирует определенным логическим аппаратом, то все же то, что он говорит, не только отличает простота истинного, но и то, как он это говорит, в самой запутанности отмечено совершенством скромной простоты формы.
В формациях философской мысли есть истина там, где спешный ход через целое (Eilen durch das Ganze) оказывается столь же необходим и возможен, как и пребывание в каждой отдельности уже приносит исполнение. Философские сообщения обладают той простотой, что мы в каждом предложении находимся в стихии философствования, и целое становится единым с индивидуальной личностью.
Но философия, желающая стать простой и прозрачной при помощи сугубо интеллектуального мышления в форме специальной науки, именующей себя этим гордым именем, оказывается фатальным образом принужденной снова и снова уничтожать в себе именно эту философскую простоту. В то время как простота философствования сосредоточивается в таких неисчерпаемых первословах, как идея, дух, душа, субстанция, экзистенция, мир, - научная философия ведет постоянную борьбу против первослов, чтобы оставить себе в итоге только допускающие простые дефиниции рациональные знаки фиксированных и конечных понятий.
В силу особенностей ситуации философствования, простота его необходимо имеет тот характер, что в непрерывности его насущной действительности эта простота все же никогда не может прийти к совершенству законченности. В каждом отдельном случае она через перемены вступает в живое исполнение. Философствование существует уже в зачатке и становится действительным только в целой жизни; оно есть раскрытие этой жизни, а не предстоит уже как простота (Simplizität) мгновения. Оно, как вопрос и первый ответ, доступно уже для ребенка, и еще сохраняет свою глубину для старца. Во всякое время уже целое в себе, оно не остается неизменным как знание о себе, но, пока длится жизнь во времени, вступает во все новые кризисы силою не знающего успокоенности вопрошания. Казалось бы, скромная простота философской истины и неутолимая воля к безграничному постижению бытия в существовании взаимно исключают друг друга; но то и другое составляют единство в осуществлении индивидуальной жизни. Поэтому в произведениях философа имеет свое значение и самое раннее, и самое позднее, - имеет значение, правда, не затем, чтобы мы могли видеть, как это произведение возникло, но как истина этой экзистенции, которая получает свое выражение только в последовательности целой жизни, хотя это и не значит, что самое позднее есть в ней единственно истинное. И все же философская простота никогда не бывает чем-то законченно готовым, которое мы могли бы предъявить другому или чем могли бы владеть в знании. Даже в творениях самых подлинных философов она присутствует далеко не везде.
