На следующий день идет дождь. Сильный ливень барабанит по крыше склада. Фура не может заехать внутрь и раскорячилась на улице. Андрей сорвал спину, ходит в корсете и пердит. В придачу, у нас сломался автопогрузчик. Начальничек предлагает выгружать товар штабелером. В другой момент, я бы стал с ним спорить и указал бы на то, что грузоподъемность слишком мала, но сейчас мне все равно. Петр и Дима залезают в кузов и подтягивают паллеты рохлями к краю, а я беру штабелер, снимаю товар и увожу на склад. Меня уже насквозь промочил дождь, в ботинках хлюпает, но я совершаю рейсы к фуре и обратно на склад. Парни подкатывают паллет с десятью громадными чугунными ваннами, я смело поддеваю его вилами, поднимаю, отъезжаю. Но масса слишком велика для штабелера, его начинает кренить. Я лишь отпрыгиваю назад и смотрю, как штабелер вместе с ваннами заваливается набок. С диким грохотом ванны разбиваются вдребезги. Меня только что чуть не пришибло тонной чугуна. Нервно хихикая, я отправляюсь на склад, чтобы написать объяснительную, почему же так получилось. Начальник бледнеет и потирает свою короткостриженую голову, естественно вся вина ляжет на него.
К вечеру распогодилось, выглянуло солнце и подсушило асфальт. Я собрался и поехал домой на велосипеде. Пролетел мимо "Пионерской" по проспекту Испытателей. На меня вновь накатывает ощущение растерянности и разбитости, ощущение, что все вокруг потеряло смысл, что все вокруг фальшивка. Я упиваюсь своей маленькой трагедией, смакую предательство. У меня на глазах выступают слезинки. Наверное, не самый удачный момент для того, чтобы жалеть себя, ведь я еду на велосипеде без тормозов среди автомобилей. Надо бы следить за дорогой, а я еще и разогнался перед светофором на пересечении с Серебристым бульваром. Зеленый еще только замигал, а какие-то торопливые идиоты уже рванули поворачивать, велосипедист едущий по главной дороге для них несущественная преграда. Передо мной оказываются две машины, едущие перпендикулярно моему вектору движения. Довольно ловко увернулся от них обеих, но слишком сильно выкрутил руль, отчего застопорилось переднее колесо. А скорость была чуть за сорок километров в час. По инерции, делаю сальто вместе с велосипедом, потому что мои стопы закреплены в туклипсах. Сначала рефлекторно выставил руки вперед чтобы принять основной удар, ободрал ладони и возможно сказал ключицам до свиданья, затем уже мордой об асфальт. Делаю еще кувырок, вылетая на тротуар. Одна нога выскочила из туклипса, упал на спину и прокатился метров пять по мелким камешкам. Сразу же поднялся, понимаю, что у меня точно что-то повреждено, но из-за большого количества хлынувших в кровь эндорфинов, сложно идентифицировать раны. Вспоминаю, что рядом есть поликлиника, спешно направляюсь туда. Осматриваю велосипед, на нем лишь пара царапин, в остальном полный порядок. Чего не скажешь обо мне. Моя футболка разодрана в лохмотья, и я чувствую, как из меня сочится кровь. Капельки крови стекают по левой руке и капают с пальцев.
Пришел в поликлинику, объяснил ситуацию в регистратуре. Там оказались молоденькие девушки, а не старухи, как это обычно бывает. Судя по их реакции на мое появление, делаю вывод, что невооруженным взглядом видно, как мне хуево. Велосипед они взяли к себе в регистратуру, а меня направляют к дежурному врачу в кабинет. Я быстро нашел нужную дверь, постучал. Мне открывает женщина средних лет в белом халате. Усаживает меня на кушетку. Вызывает машину скорой помощи. И в этот момент у меня внутри заканчивается волшебное самообезболивание. Боль создана для того, чтобы ты понимал, что что-то не так и попытался это исправить. И я чувствую ее, неподдельную, не надуманную боль. У меня перед глазами начинают вспыхивать довольно симпатичные розовые вспышки, они вначале похожи на блики боке, затем раскрываются словно цветы, середина истончается и исчезает, и они уже похожи на ведьмины круги мицелия. Перед тем как совсем исчезнуть, каждый такой круглый объект становится покрыт мехом и скручивается внутрь себя, как кольцо дыма. И появляются новые и новые круги, чтобы снова исчезнуть.
Очень резко возвращаюсь в реальность, мне в нос тычут ваткой пропитанной нашатырным спиртом. Прибыли врачи скорой помощи. Ведут меня под руки к своей машине. Положили на носилки. Я забавляюсь тем, что мои руки и ноги смешно дергаются сами по себе. Внезапные спазмы заставляют их трястись, и я сам этим никак не управляю. Довольно необычное и удивительное самовольное поведение организма. Как только мою левую руку смог поймать врач, мне сделали внутривенную инъекцию. Не знаю, что было в шприце, но мне вдруг стало очень хорошо и судороги прекратились.
Привезли в Елизаветинскую больницу, бросили на очень плохую каталку, на которой остались следы запекшейся крови, предыдущего пациента. Мне на шею сооружают какую-то конструкцию из картона. Сестричка пытается взять кровь, но все вены попрятались, и я бледен как покойник. Никогда не видел себя таким белым, видел с похожим цветом кожи только забальзамированных мертвецов. С пятой попытки, истыкав меня всего иглой, девочка, наконец, попадает в вену. Потом поездка к томографу и на рентген, санитары катают меня, вышибая двери, как в каком-нибудь сериале "Скорая помощь". Не хватает только, чтоб они орали "Мы его теряем!" каждые пару секунд. Только после всех этих стандартных процедур, врач с деловым видом взглянул на меня. Он смотрит на снимки и говорит, что у меня компрессионный удар позвоночника. Хребет чудом не сломался, мне очень повезло. Если бы не повезло, я мог бы стать парализован или просто умереть. Даже ключицы выдержали, я отделался лишь ушибом в местах крепления к грудине. Мне предлагают остаться в больнице, но я решаю уйти. Мой дядя оказывается неподалеку на автомобиле. Он подбирает меня и доставляет домой.
Иду в ванную и встаю под душ. Я весь в песке и пыли. У меня ободраны бока, локти и плечи, от попадания воды становится неприятно. Когда я смываю грязь с мест пораженных асфальтовой болезнью, вижу, что у меня в плоти застряли мелкие камешки. Беру щипчики для ногтей и медленно выковыриваю из себя гравий. Затем поливаю себя перекисью водорода. Дико щиплет и пенится. Закончив с ранами, беру нелепую картонку и снова обматываю вокруг шеи, чтобы подбородок опирался на нее, шея болит жутко. Верх грудины некрасиво распух.
Пора ложиться спать, но и это сделать нелегко. Я не могу лечь набок или на живот - только на спину. Сижу на краю кровати в нерешительности, прикидываю как бы мне приземлиться на подушку максимально безболезненно. Смог приноровится и уснуть, но посреди ночи мне приспичило в туалет. А я не могу подняться. Эффект укола прошел и теперь я чувствую насколько мне в действительности херово. Не могу поднять голову без мучительной боли. Лежу так полчаса, терплю. Когда терпеть уже нет сил, я беру рукой себя за волосы и пытаюсь таким образом поднять, как какой-то Мюнхгаузен вытягивающий себя из болота. Этот рывок дается очень тяжело, все-таки ключицы тоже пострадали, а мышцы рук используют их как рычаг как раз в таких движениях. В этот момент я просто обоссался. Забытое теплое чувство, когда ты ссышь себе в трусы, прямо из далекого детства.
На следующий день хочу надеть футболку и понимаю, что не могу. Ладно, рубашек полно. Кое-как собрался и сходил в аптеку за воротником Шанца, чтобы снять нагрузку с болящей шеи. С ним стало легче жить, только головой вертеть я все еще не могу. Чтоб куда-то повернуться, приходится поворачивать весь корпус. Захотелось посрать, когда пришел домой. Навалить-то легко, а вот вытереть задницу и подмыться - это уже задачка не из простых. Пусть долго и мучительно, но и с этим я справился. Но вскоре выяснилось, что проблемы есть и с другого конца моего пищевого тракта. Поставить кастрюльку на плиту болезненно. Налить суп поварешкой в тарелку тоже. Но главное испытание ожидает при приеме пищи. Ложку до рта донести тяжело, а когда ты все-таки набрал полный рот еды и хочешь проглотить, выясняется, что и глотание тоже сопровождается болью.
