Когда настал назначенный день, я очень долго прихорашивалась, пока в конце концов, обуреваемая одновременно некой смутной надеждой и безысходностью, не призналась самой себе, что больше не в силах играть в эту игру и надо вести себя естественно по принципу «будь что будет». Моё затворничество заканчивалось, и меня охватило почти болезненное нетерпение пополам со страхом. Я прислушивалась к шуму на улице, к каждому скрипу и шороху в казавшемся безмолвным доме. Мне известно, что нельзя каким-то образом «приготовиться» к любви, ничего о ней не зная. И всё же, когда наконец к дому подкатил кэб и я услышала, как мой гость поднимается по лестнице, меня охватил такой прилив надежды, что им могла бы гордиться любовь, очевидно его породившая. Дверь отворилась, и на пороге появился не кто иной, как доктор Грирсон. По-моему, я закричала во весь голос, однако я точно помню, что мгновенно лишилась чувств и упала на пол.
Когда я пришла в себя, то увидела склонившегося надо мной доктора, который считал мой пульс.
– Я перепугал вас, – виновато произнёс он. – Непредвиденное затруднение – невозможность достать один из препаратов в приемлемо чистом виде – заставило меня прибыть в Лондон недостаточно подготовленным. Весьма сожалею о том, что предстал перед вами без тех красот, которые, вероятно, многое для вас значат, но для меня они имеют не большее значение, чем проливной дождь над океаном. Молодость всего лишь состояние организма, и она столь же преходяща, как и обморок, от которого вы только что очнулись, и, если единственная сила заключена в науке, сколь и легко возвратима. Я говорю вам всё это потому, что считаю, что сейчас я должен посвятить вас во все мои помыслы и планы. С самых юных лет я посвятил всего себя этому честолюбивому замыслу, и близок час, когда все мои усилия увенчаются успехом. В тех неизведанных краях, где я столь долго прожил, я собрал необходимые компоненты. Как мог, я оградил себя от возможных ошибок, и теперь прежняя мечта обретает реальные очертания. Когда я предложил вам в женихи своего сына, это была некая фигура речи. Тот сын, тот муж, Асенат, есть я сам, но не такой, каким вы видите меня сейчас, а возрождённый во цвет юношеских лет. Вы считаете меня сумасшедшим? Это типичная реакция невежественных людей. Я не стану это оспаривать, и пусть факты скажут сами за себя. Когда вы увидите меня очистившимся, преобразившимся и полностью обновлённым, когда вы признаете во мне перевоплощённом первое проявление человеческого гения, вот тогда я смогу добродушно посмеяться над вашим естественным, но преходящим недоверием и скептицизмом. Всё, что вы только можете ожидать: славу, богатство, влияние, очарование молодости вкупе с опытом и рассудительностью зрелости – всё это я смогу положить к вашим ногам. Не обманывайте себя. Я уже превосхожу вас во всём, кроме одного, и, когда я восстановлю в себе это недостающее звено, вы признаете во мне своего повелителя.
С этими словами он посмотрел на часы и сказал, что должен отлучиться, после чего, настоятельно посоветовав мне руководствоваться доводами разума, а не пустыми девичьими фантазиями, удалился. Я не смела даже шевельнуться. Наступил вечер, а я всё лежала там, куда он перенёс меня после обморока, закрыв лицо руками. Меня одолевали самые мрачные предчувствия. Поздно вечером он вернулся со свечой в руках и каким-то неприятно дребезжащим голосом велел мне подняться и идти ужинать.
– Неужели я обманулся в вашей стойкости? – спросил он. – Трусиха мне совсем не пара.
Я бросилась перед ним на колени и принялась слёзно умолять освободить меня от данного ему обещания, уверяя его, что я боюсь всего на свете и безнадёжно уступаю ему как в умственном развитии, так и в моральных качествах.
– Ну разумеется, – ответил он. – Я знаю вас лучше, чем вы сама, и я достаточно хорошо изучил человеческую натуру, чтобы понять значение этой сцены. Она адресована мне, причём тому мне, который ещё не прошёл трансформацию. Однако вам не стоит опасаться за своё будущее. Стоит мне достичь своей цели, как не только вы, Асенат, но любая из женщин Земли станет моей покорной рабыней.
После этого он приказал мне встать и пойти поесть. За столом он присоединился ко мне, угощал и развлекал меня, как гостеприимный и радушный хозяин. И лишь около полуночи он с изысканной вежливостью пожелал мне приятных сновидений, вновь оставив меня наедине со своими невесёлыми мыслями.
Во всех этих разговорах об эликсире молодости явственно прослеживались два главных посыла, и я терялась в догадках, какой из них отвергнуть. Если его высказывания и ожидания основывались на неких реальных фактах, если ему каким-то невероятным чудом удастся омолодить себя, то мне оставалось лишь умереть, чтобы избежать этого в высшей степени неестественного и богопротивного союза. Если же, с другой стороны, все эти разглагольствования представляли собой лишь плоды его воспалённого воображения, если же его безумие обострялось и усугублялось с каждым часом, то жалость становилась столь же тяжёлым бременем, сколь и моё противление этому браку. В этих лихорадочных размышлениях минула ночь, и их результатом явилось то, что наутро я в полной мере осознала всю безысходность моего фактически рабского положения. И хотя за завтраком он являлся воплощением любезности, очень скоро доктор заметил, что я чем-то опечалена, и его лицо тоже помрачнело.
– Асенат, – произнёс он, – вы и так мне уже очень многим обязаны. Вы на волосок от смерти, и ножницы – в моих руках. Моя жизнь полна трудов и забот, и я бы предпочёл – в его голосе отчётливо прозвучали металлические нотки, – чтобы вы встречали меня с более доброжелательным видом.
Повторяться ему не пришлось, поскольку впредь в его присутствии я вела себя с напускной весёлостью, за что он вознаграждал меня своим обществом и ещё более подробным посвящением в свои планы. В задней части дома он обустроил лабораторию, где день и ночь работал над своим эликсиром. Он частенько навещал меня в моей гостиной, иногда жалуясь на неудачи, но гораздо чаще взахлёб рассказывая об успехах. Его долгое присутствие становилось практически невыносимым, и столь же безрадостным становилось для меня осознание того, что жизнь уходит из него капля за каплей. Однако, несмотря на это, он беспрестанно распространялся о блестящем будущем и с юношеской самоуверенностью строил планы один грандиознее другого. Как я ему отвечала, я уже не помню, но мне всегда удавалось находить нужные слова и интонации, хотя само его присутствие вызывало у меня отвращение.
Неделю назад доктор явился ко мне с восторженным выражением на лице. Мне сразу бросилось в глаза, что он сильно исхудал.
– Асенат, – торжественно объявил он, – я выделил последний недостающий компонент. Через неделю наступит финальная, наиболее опасная часть эксперимента. Однажды вы уже стали невольным свидетелем провала подобного опыта. Именно эликсир стал причиной ужасного взрыва, когда вы ночью проезжали мимо моего дома, и было бы глупо отрицать, что проведение столь сложной последовательности химических реакций в многомиллионном городе чревато огромной опасностью. С этой точки зрения я очень жалею, что покинул своё жилище посреди пустыни. С другой же стороны, мне удалось выяснить, что кратковременная неустойчивость эликсира в момент проведения опыта была обусловлена скорее недостаточной степенью очистки составных частей, нежели их сочетанием. Теперь же, когда я располагаю максимально чистыми компонентами, я почти не сомневаюсь в успехе. Через неделю, дорогая моя Асенат, наконец-то закончится долгое и томительное ожидание.
С этими словами он улыбнулся мне какой-то странной отеческой улыбкой.
Я улыбнулась в ответ одними губами, в то время как сердце моё сковал ледяной ужас. А вдруг его постигнет неудача? Или, что во сто крат хуже, опыт увенчается успехом? Что за жуткий и отвратительный подмёныш станет требовать моей руки? И была ли, в страхе думала я, какая-то доля истины в его хвастливых тирадах о том, что ему не составит ни малейшего труда сломить меня? Предположим, его опыт удастся. Предположим, он вернётся ко мне в обновлённом обличье, как вампир из легенды. Предположим, что благодаря какому-то дьявольскому очарованию… У меня закружилась голова, все мои прежние страхи исчезли, и я решилась выбрать худшую участь, нежели согласиться на этот безумный компромисс.
