– Люси, – сказал доктор, – всё приготовлено. Ты пойдёшь одна или же твоя дочь станет сопровождать нас?

– Пусть Асенат присоединится к нам, – ответила она. – Дорогая моя Асенат! В этот час, когда я очистилась от страха и печали и заново переживаю себя и свои чувства, ради твоего, а не моего блага мне необходимо твоё присутствие. Останься она здесь, дорогой друг, боюсь, она вполне могла бы недооценить твою доброту.

– Мама! – крикнула я. – Мама, что происходит?!

Но она лишь лучезарно улыбнулась, сказав: «Тсс!», после чего доктор попросил меня замолчать и не беспокоить её.

– Ты выбрала то, – продолжил он, обращаясь к маме, – что очень часто манило меня. Две крайности: всё или ничего, сейчас или никогда – вот к чему я всегда стремился. Но выбрать нечто среднее, довольствоваться лишь частью, недолго посветить и погаснуть – на это бы я никогда не согласился.

Он пристально посмотрел на маму, в его взгляде смешались восхищение и зависть. Затем, глубоко вздохнув, он повёл нас в дальний зал.

Он был сильно вытянут в длину. От края до края его освещало множество ламп, и по издаваемому ими треску я поняла, что они электрические. В самом дальнем его конце сквозь открытую дверь виднелось нечто вроде односкатного навеса рядом с дымоходом, который, в отличие от зала, озарялся красными всполохами из-за створок горна. Вдоль стен стояли застеклённые шкафы с книгами, на столах громоздились сосуды с химическими препаратами, а из отверстия в огнеупорной стене выходил широкий тяжёлый приводной ремень, тянувшийся по потолку зала на стальных шкивах и издававший скрип и скрежет. В углу я заметила кресло на хрустальных ножках, густо опутанное проводами. Именно к нему поспешила мама.

– Это оно? – спросила она.

Доктор молча наклонил голову.

– Асенат, – обратилась ко мне мама, – в пору печального заката своей жизни я обрела единственного помощника. Взгляни на него: это доктор Грирсон. Так будь же, дочь моя, благодарна этому другу!

Она села в кресло и положила руки на шары, которыми заканчивались подлокотники.

– Всё так? – спросила она и посмотрела на доктора таким счастливым взором, что я засомневалась, в своём ли она уме. Доктор снова кивнул, но на сей раз прижавшись спиной к стене. Очевидно, он нажал на какой-то рычажок. Мама едва заметно вздрогнула, лицо её на мгновение дёрнулось, после чего она вся обмякла, словно очень устала. В это время я сидела у неё в ногах, и тут её руки бессильно обвисли, а голова упала на грудь: её душа отлетела.

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я подняла заплаканное лицо и посмотрела на доктора. Наши взгляды встретились, и в его глазах было столько участия, жалости и внимания, что я, несмотря на всё своё горе, тут же обратилась в зрение и слух.

– Довольно стенаний, – сказал он. – Баша мать ушла в смерть, словно к брачному алтарю. Она умерла там же, где и её муж. А теперь, Асенат, пришло время подумать о живых. Следуйте за мной.

Я пошла за ним, как во сне. Он усадил меня у камина и дал глоток вина, после чего, расхаживая взад-вперёд по каменному полу, сказал мне следующее:

– Теперь, дитя моё, вы одна во всём мире и под неусыпным взором Бригама Янга. При обычном развитии событий вас ждала бы участь стать пятнадцатой невестой какого-нибудь похотливого старейшины. А если повезёт (в том смысле, в котором везение понимается в этих краях) – снискать благосклонность самого президента. Подобный исход для девушки вроде вас – хуже смерти. Лучше умереть, как ваша матушка, чем с каждым днём всё больше увязать в трясине духовного разложения и вырождения. Но есть ли шансы на успех в случае побега? Отец ваш предпринял такую попытку, и вы сами видели, сколь ревностно надзирали над ним его «опекуны» и как грубый наскальный рисунок оказался сильнее любого войска, преграждающего путь к свободе. Будете ли вы более изобретательны или удачливы в том начинании, где отец ваш потерпел поражение? Или же все ваши усилия окажутся столь же бесплодными?

Я слушала его со смешанными чувствами, но теперь, кажется, мне всё стало ясно.

– Я понимаю вас! – воскликнула я. – Вы всё правильно рассудили. Я должна последовать за родителями. О да, я не просто хочу, я жажду этого!

– Нет, – оборвал меня доктор, – смерть не для вас. Мы можем отсечь больную ветвь, но отнюдь не здоровую. Нет-нет, ваша матушка мечтала совсем о другом, да и я тоже. Я вижу, – воскликнул он, – как девушка взрослеет, как план осуществляется, а результат – да-да – превосходит все ожидания! Я не позволю себе помешать столь блистательному развитию событий. Задумка вашей матушки состояла в том, – добавил он чуть тише, – чтобы я сам женился на вас.

Боюсь, что при этих словах моё лицо выразило такой ужас и отвращение, что он тут же поспешил успокоить меня.

– Возьмите себя в руки, Асенат, и не сомневайтесь, – произнёс он. – Как бы стар я ни был, я помню буйные порывы юности. Дни мои прошли в тиши лабораторий, но во всех своих трудах и стараниях я не забыл «утехи младости безумной». Старость робко просит об избавлении от нестерпимой боли, юность же, схватив Бога за бороду, требует наслаждений по неоспоримому праву. Всё это осталось в моей памяти, и никто не ощущал всё это столь же остро, и никто столь же тщательно это не обдумывал, как я. Я просто отложил их до назначенного им часа. Теперь представьте: вы остались одна-одинешенька, ваш единственный друг, пожилой учёный, достиг зрелости в познаниях, но остался юн в симпатиях. Ответьте мне на один вопрос: свободны ли вы от пут, которые мир называет любовью? Хозяйка ли вы своему сердцу и рассудку? Или же вы в рабстве своих глаз и ушей?

Я ответила довольно сбивчиво. Кажется, я говорила, что моё сердце осталось с моими ушедшими родителями.

– Довольно, – прервал он меня. – Судьба моя такова, что мне часто, порой слишком часто, приходится выполнять «поручения», о которых мы нынче говорили. Никто в Юте не мог справиться с ними лучше меня, и поэтому я обладаю весьма значительным влиянием, которое я хочу использовать для вашего блага, частично в память о моих ушедших друзьях, частично в своих собственных интересах. Я отправлю вас в Англию, в громадный город Лондон, дабы вы ожидали там означенного мною жениха. Это будет кто-то из моих сыновей, молодой человек вашего возраста и привлекательный настолько, чтобы жемчужина вашей красоты обрела достойную оправу. Поскольку сердце ваше свободно, вы вполне можете дать мне единственное обещание в обмен на все мои дорогостоящие и ещё более опасные начинания, а именно: ожидать прибытия жениха с терпеливостью верной и преданной жены.

Некоторое время я сидела словно громом поражённая. Все браки доктора, насколько мне приходилось слышать, были бездетными, и это ещё более усугубило моё отчаяние. Но я осталась одна, как он и сказал, совсем одна в этом жутком краю, и мысль о побеге и о более-менее приемлемом замужестве зажгла во мне крохотную искорку надежды. Сама не знаю как, но я приняла его предложение.

Моё согласие растрогало его куда больше, нежели я ожидала.

– Вы всё увидите сами! – воскликнул он. – И сами во всём убедитесь!

Он ринулся в соседнюю комнату и вскоре вернулся с небольшим портретом, выполненным маслом. Сквозь грубые мазки на меня смотрел молодой человек, одетый по моде примерно сорокалетней давности, лицо которого очень напоминало доктора.

– Вам нравится? – спросил он. – Это я в молодости. Мой… сын будет таким же, но куда более благородной наружности, наделённый богатырским здоровьем, а главное, Асенат, острым и проницательным умом. Подобные люди встречаются очень редко – один на десять тысяч. Такой человек, сочетающий в себе энергию юности с опытом и рассудительностью зрелости, станет воплощением идеала и сможет достигнуть любых вершин в любой области науки, искусства или предпринимательства. Скажите, разве этого вам не достаточно?