Меньшинство по существу отмежевалось от партии и, оставаясь приверженцами демократии, пошло на сближение с социалистами, среди них – бывший член ЦК партии и Учредительного собрания, уральский кадет Л. А. Кроль, член ЦК и уфимской Директории В. А. Виноградов, в прошлом видный томский кадет профессор Н. Я. Новомбергский, бывший член ЦК, после революции – лидер казахской автономистской партии «Алаш-орда» А. Н. Букейханов. Для них типична платформа Н. Я. Новомбергского, изложенная им в лекции «Текущий момент» 28 июня 1918 г. Прежде всего, это сохранение курса на сближение с социалистами. Комментируя резолюцию прошедшего в мае 1918 г. VIII съезда партии эсеров, призывавшую к созданию «единого общенародного фронта» против большевиков, профессор усматривал в этом позитивную эволюцию социалистов-революционеров, ранее призывавших к «единому революционному фронту». Отмечая относительно благоприятное экономическое положение России до революции, ее развитие по западному пути, Новомбергский считал, что роковую роль в «гибели национальной идеи монархии» сыграли Распутин и «грязный придворный канкан». Попутно он указал на «эпидемию пораженчества», охватившую часть левых кругов еще во время русско-японской войны. Характеризуя политические партии России после Февральского переворота, Новомбергский выносил приговор и бывшей собственной партии: «Эта партия «сдобных слов» не могла спасти Россию, хотя у нее были большие надежды. Она владела земством, городскими самоуправлениями, печатью, университетами. И даже взявшись спасать Россию, организовав думский комитет, она шла против демократии». Социалистические партии он критиковал за «непрактичность», извиняя их тем, что они только что вышли из подполья: «Разрушать они умели, но созидать – нет». Ссылаясь на опыт немецких социал-демократов, Новомбергский проповедовал теперь соединение социализма с национализмом, подчеркивая при этом необходимость «участия в государственном строительстве буржуазии». Пожалуй, единственным, что объединяло его с позицией кадетов в условиях Гражданской войны, был его панегирик офицерству, что стало типичным для всех либералов этого периода.[500]
О степени расхождения сибирских кадетов с их бывшими товарищами из левого крыла партии говорит их крайне негативное отношение к ведущим деятелям бывшего Временного правительства Керенского, и в частности – к своему бывшему признанному лидеру Н. В. Некрасову. По свидетельству премьер-министра Временного Сибирского правительства П. В. Вологодского, летом 1918 г. В. А. Жардецкий заклинал его «близко не подпускать к правительству» Некрасова, хотя его в Сибири давно не было.[501] По воспоминаниям видного областника И. И. Серебренникова, когда Некрасов в описываемый период посетил Омск, столичный город Сибири «встретил его весьма холодно».[502]
Промежуточную, умеренно центристскую позицию среди кадетов занимали деятели Сибирского правительства профессора В. В. Сапожников и Г. К. Гинс, члены всероссийского ЦК С. В. Востротин и Н. К. Волков.
Краеугольным камнем разногласий между правыми кадетами, ставшими господствующим крылом партии, и ее левыми членами стал вопрос о власти. Уже на данном этапе многие деятели (причем не только правые) выступали против любых попыток созыва парламента (в масштабах освобожденной от большевиков территории) до окончания Гражданской войны. Их мнение четко выразил такой довольно умеренный представитель партии, как председатель ее Томского комитета профессор С. П. Мокринский: «Маргаринового (т. е. урезанного, суррогатного – В. Х.) народоправства нам не надо, а подлинное, по условиям момента, практически недостижимо. Нужна и достижима твердая власть в форме Директории».[503]
Еще дальше шли алтайские кадеты. Уже в июле 1918 г. барнаульская «Народная свобода», критикуя проект введения в Сибирскую областную думу «цензовых элементов», замечала, что в условиях всеобщих выборов «они исчезнут в преобладающей массе других представителей».[504] Отсюда сама собой напрашивалась идея ограничения избирательного права для обеспечения баланса интересов между малочисленными имущими, экономически господствующими слоями населения и многочисленной рядовой массой. Таким образом, некоторые кадеты были готовы уже отступиться от одной из основ своей партийной программы – принципа всеобщего и равного избирательного права.
Противоречивую позицию занимали иркутские кадеты, продолжавшие (как и эсеры) защищать пропорциональную избирательную систему[505] (еще до колчаковского переворота замененную Директорией на мажоритарную, в отношении земских и городских выборов). Пропорциональная система не только является классической для демократии, но и предохраняет от «диктатуры большинства»: для иркутских кадетов, находившихся в своем регионе в меньшинстве, она была безусловно выгодна.
В том же июле 1918 г. на торгово-промышленном съезде в Омске В. А. Жардецкий открыто заявил о необходимости «твердой единоличной власти»,[506] по сути повторив тезис последней (майской) общероссийской партконференции. Спустя месяц, в августе, это мнение было официально утверждено резолюцией I Восточной конференции партии (по существу, но не по названию она была третьей – после двух Сибирских партконференций мая 1917 г. и февраля 1918 г., но в ней участвовали кадеты уже не только Сибири, но и других освобожденных от большевиков восточных регионов страны). Против голосовало умеренно левое меньшинство делегатов, в т. ч. иркутские кадеты. Колеблющуюся позицию заняли алтайцы. Но большинство делегатов (в особенности красноярцы) поддержали линию омичей во главе с Жардецким. Конференция окончательно сформулировала отношение партии к распущенному большевиками Учредительному собранию, признав его «утратившим право устраивать дальнейшие судьбы России».[507] Идя дальше, В. А. Жардецкий высказался за твердость в политике репрессий: «Любовь к Родине требует лишенного всякой чувствительности отношения к ее мятежному населению».[508]
По мере оживления переговоров с самарским Комучем о создании объединенного правительства развернулась полемика об условиях объединения. Эсеровские лидеры Комуча пытались провести идею возрождения Учредительного собрания, распущенного большевиками. Против этого резко выступили сибирская буржуазия и кадеты. Обоснование этому дал их лидер В. Н. Пепеляев в статье под красноречивым заголовком «Привидение», опубликованной «Сибирской речью». Учредительное собрание прежнего состава, по его словам, было «скомпрометировано несколько раз»: участием в его выборах солдат, не имеющих такого права ни в одной демократии мира, большевистским засильем и произволом, в обстановке которых проходили выборы, и тем символическим фактом, что при открытии собрания, по инициативе его председателя В. М. Чернова, оно «в момент величайшего национального бедствия напевало Интернационал». Наконец, своей беспомощностью против насилия разогнавших его большевиков Учредительное собрание, по мнению Пепеляева, доказало свое бессилие и убожество: «И рассеялись, как дым, эти жалкие, несчастные фигуры, которые не догадались, как начать и как кончить единственный день своего существования… Учредительное собрание умерло без славы», – заключал Пепеляев, а партия эсеров, язвительно названная им «социалистическими Маниловыми», «хватается за этот призрак и хочет посадить его за один стол с живыми людьми». Наконец, сам факт созыва в сентябре 1918 г. Уфимского совещания представителей разных правительств и политических групп Пепеляев считал лишним доказательством того, что бывшее Учредительное собрание исчезло из реального расклада политических сил.[509]
