Все «благодаря» одному человеку. Моему отцу.

Когда мама бросила нас и уехала в Канаду, она забрала с собой частичку отца. Я не знаю, почему она ушла от нас, ведь мы были счастливы вместе. По крайней мере, мне так казалось.

Папа работал в успешной производственной компании, и его как раз повысили до начальника смены. Мама была учителем рисования в местной школе, и ее картины попали в галерею в центре города, о чем она всегда и мечтала.

Но однажды отец забрал меня из детского сада и сказал, что мама ушла и больше не вернется. Этот день отчетливо стоит у меня перед глазами. Я нарисовала для нее кривоватую бабочку с зелено-розово-голубыми крыльями. Я так гордилась своим рисунком, потому что он напоминал одну из маминых картин в галерее.

Помню, как горько я рыдала, когда папа сказал, что мама нас покинула, что теперь мы остались вдвоем.

Я крепко прижимала к себе картинку, последнее, что я нарисовала для мамы.

Папа увидел, как я вцепилась в этот листок, и со злостью спросил, что это такое. Когда я ответила, что это рисунок для мамы, папа пришел в ярость и вырвал лист из моих крошечных пальцев, выбросив его в открытое окно.

От крика, что вырвался в тот момент из моего горла, я охрипла на три дня. Я помню, как рисунок, словно воздушный шарик, унесло ветром, и я зажмурилась, надеясь, что это лишь плохой сон.

Потом я открыла глаза, и, увы, это не было сном.

В тот день закончилось мое детство, и мне пришлось быстро повзрослеть, потому что вскоре после этого отец подсел на наркотики. Но только когда мне исполнилось восемь, его зависимость по-настоящему вышла из-под контроля.

Я никогда не понимала, почему папа вдруг становился таким нервным и злым, ведь обычно он был спокойным, счастливым человеком. Теперь я знаю, что он просто был наркоманом. Точнее, у него была зависимость от метамфетамина. Он употреблял его снова и снова – позже я узнала – это называется «передозировка». Он кололся каждые несколько часов, пока не заканчивались запасы или пока он не впадал в отключку.

Все началось примерно через год после ухода мамы, и со временем становилось только хуже и хуже. Вскоре отец настолько завяз в долгах, что мне пришлось работать на Большого Фила, чтобы платить за папину зависимость.

По мере того, как его зависимость набирала обороты, отец потерял работу и истратил все сбережения раньше, чем можно было представить. На наркотики он спускал даже пособие для содержания ребенка, но и этих денег ему не хватало. Тут-то я и пригодилась ему и Большому Филу.

Они сговорились. Я буду работать на Большого Фила всякий раз, когда ему понадобится передать наркотики – никто ведь не обратит внимания на восьмилетнюю девочку с розовым рюкзачком, которая, конечно, просто торопится утром в школу. Кому придет в голову, что в ее ранце полно наркоты.

Большой Фил набивал мой рюкзак самыми разными наркотиками, которые я продавала за деньги, не задавая вопросов. Взамен он снабжал отца дешевой наркотой, и чем дешевле она была, тем сильнее становилась зависимость. В итоге я стала работать на Большого Фила каждый день.

Став старше, я разобралась в том, что происходит, но каждый раз, когда отец умолял меня помочь ему, клянясь, что это в последний раз, я превращалась все в ту же испуганную восьмилетнюю девочку.

«Последний раз» никогда не был последним. Вот почему все закончилось так, как закончилось.

Не знаю, нашел ли уже кто-нибудь его тело – у него не было ни друзей, ни семьи. Нас было двое. Большой Фил должен был зайти, но что, если он этого не сделал? Что, если тело отца все еще лежит на полу, и никто об этом не знает? От этих мыслей у меня стынет кровь.

Почему я застрелила отца?

Я покончила с его жалкой жизнью, потому что он этого заслуживал. Я убила его, потому что устала торговать наркотой.

Я ненавижу себя за то, что испортила столько жизней, но, в конце концов, у тех людей был выбор. Они сами решали накачивать себя до невменяемости, они могли остановиться, если бы захотели. Их никто не заставлял и не приставлял к виску пистолет.

А мне приставляли. В буквальном смысле.

В тот день, когда отец направил на меня пушку, угрожая застрелить, если я не пойду работать на Фила, чтобы расплатиться с его долгами, я решила, что с меня хватит.

Как я уже говорила, либо он, либо я.

Жаль, что я не сделала этого раньше.

Глава 4

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ

– Вот чёрт! – ору я при виде жука размером с ребёночка, выползающего из девятого номера.

Хэнку пора тратиться на службу борьбы с насекомыми, и срочно!

Я отскакиваю в сторону, и ленивая тварюга ползёт себе дальше, не подозревая, что я от страха чуть не отправилась на тот свет.

Вот уже третий номер, в котором я убираю, и из которого выползает очередной герой фильма «Арахнофобия», готовый на меня напасть.

Как глупо. Казалось бы, после всего, что я видела в жизни, как меня может пугать какой-то несчастный жучок и, всё-таки, я боюсь их до ужаса. Конечно, у этого страха есть причина, и искать её нужно в моём кошмарном детстве.

Ещё один мой страх – чирлидеры. Вы, наверно, думаете, какой же это страх, просто они меня бесят. Нет, серьёзно, они, что и в обычной жизни такие – ура-ура-ура и помпоны-вырви-глаз?

Знаю, я не самый общительный человек, но я смирилась. Мне нравится быть одиночкой. Как бы то ни было, надолго я здесь не задержусь, так что вряд ли мне тут встретится кто-то, кто изменит мои взгляды.

Оглядываясь назад, говорю сразу – зря я так думала. Вскоре все мои взгляды полетят вверх тормашками.

* * *

– А ты отлично справляешься, Пейдж, – с улыбкой констатирует Хэнк, оглядывая двенадцатый номер.

Он точь-в-точь идеальный дедушка: в серых брюках с синими подтяжками, свободной белой рубашке, заляпанной кофе и, кажется, желе.

– Спасибо, – отзываюсь я, вытираю руки о белый фартук и переставляю чистящие средства на тележке.

– Чем думаешь, сегодня заниматься? – интересуется он, когда мы возвращаемся по аллее в офис.

Я пожимаю плечами, об этом я ещё не думала. После ночного кошмара мне хотелось ещё подремать. Больше планов не было.

– Да брось. После всей работы самое время идти гулять и разведывать окрестности.

Поднимая бровь и поджимая губы, я уже собираюсь отвечать, что дольше, чем на месяц, я здесь не задержусь, но он лишь усмехается, угадывая мои мысли.

– Знаю, знаю, ты скоро отсюда побежишь. Но ты ещё совсем девчонка, иди и веселись.

Веселиться? Как можно «веселиться» в местечке вроде Южного Бостона? В брошюрке, которую я обнаруживаю в своей прикроватной тумбочке, говорится, что численность населения городка с горем пополам переваливает восемь тысяч сто человек. Представляю, сколько тут «веселья».

– Я дороги не знаю, заблужусь ещё, – говорю я, подходя к офису.

Дедушка открывает ключом дверь, и я захожу первой, желая лишь затолкать тележку в чулан и убираться подальше, пока он ещё что-нибудь не придумает.

– Вот что я тебе говорю. Я сегодня могу обходиться без грузовика. Не хочешь выгулять мою старушку? Сосед поставил в неё Джи-Пи или как там у вас называется, а я понятия не имею, как ей пользоваться. Слишком сложно для моих старых мозгов, – говорит он, шаря ладонью под прилавком и протягивая мне связку ключей со старым брелоком.

Я смотрю на ключи так, как будто они упали с неба. Он что, правда, одалживает мне грузовик? Я шокирована как никогда в жизни.

– Я же... не могу вот так просто брать ваш грузовик, – мотаю я головой.

Дедушка тепло смеётся.

– Не брать, а одалживать на время. Большая разница. Давай, бери, – улыбается он, подталкивая ключи ко мне.

Я не знаю, как себя вести. Человек делает для меня что-то хорошее и ничего не требует взамен.

Видя мою нерешительность, дедушка берёт меня за руку и кладёт ключи прямо в мою вспотевшую ладонь. Он похлопывает меня по руке и если раньше я бы дёрнулась или отпрянула, в этот раз, в порыве благодарности, я машинально сжимаю его ладонь в ответ.