- Во как повернуло! Когда-то иудейского пророка ворон хлебом снабжал, а вы святую птицу в суп! "Настоящий голод...", а до него, надо понимать, терпимо было, голод обходил стороной детский организм твой? Странно звучит! И почему суп из ворон "чёрный"?

- Каким ещё быть супу из ворон? Понятно, только чёрным. Бедновато с эпитетами, могла бы сравнить суп из ворон с "тёмной дождливой ночью конца октября". Вороны из одного чёрного пигмента состоят, в них и мяса-то нет. "Чёрный суп" из серии представлений простого народа: "ешь свеклу - крови много будет: свекла-то красная"! А чем вороны питались? Чёрным воронам деревья нужны, леса, а галки рядом с человеком живут, чёрненькие галки, и грач черён, но грач - "птица весенняя", сельская, перелётная. Грачу для прокорма поля нужны, а что грачу зимой в полях делать, какой прокорм искать? Вот на зиму грач и улетает. Если не так с кого Саврасов "Грачи прилетели" писал? И стихотворение хулиганское о том повествует:

"Поздняя осень, грачи улетели,

сороки не стали говно уж клевать,

на старом заборе ворона усралась:

- Ну, и погода, еби её мать"!

Не иначе, дедушка охотился на грачей в жиденьких лесах за городом.

- Почему враги не пришибли деда приняв за партизана?

- На то время о партизанах и речи не было, не донимали партизаны пришлых, и дед старым выглядел, не годился в партизаны, не внушал страха врагам "старый абориген вышел на борьбу с нами".

- Нет сведений, каким оружием пользовался дед на охоте. Рогаткой? Луком и стрелами? Картина! Сколько ворон добыть, чтобы троим прокормиться? Добывая пернатых, дедушка никого врагам не напоминал?

- Что взять со старой женщины, где она - и где оружие? женщинам кухонный нож и скалка уже оружие.

Лихой была первая оккупационная зима, но к весне аборигены достаточно хорошо оглянулись по сторонам, трезво оценили "бытие свое" и утешились истиной:

- Не так страшен чёрт, как малюют! - кого имели перед глазами оккупированные граждане, поминая чёрта - по причине малого возраста установить не мог. Могли быть "чертями" оккупанты? Могли, но насколько - никто из взрослых семилетним пояснений не делал.

Не упомяни телевизионная страдалица дедушкину охоту на ворон - не вспомнил занятия кузена по отлову менее крупной пернатой дичи, коя во все времена проживает в городе рядом с человеком: воробья. Помои, если таковым было от чего появиться - монастырцы выливали в сугробы, не сходя с порогов келий:

- А куда девать? Пить прикажете? - в самом-то деле!

От помойных промоин в сугробе получался "колодезь", и в такие "колодцы" залетали воробьи в надежде найти что-то... Милые, наивные птицы: что может остаться съестного от голодных людей? - и сами становились добычей: кузен был умнее птиц. Сообразительнее.

Ловчий снаряд брата состоял из рамки, обтянутой мелкой сеткой и подпорки из тоненького прутика державшего рамку под углом к горизонту, к нижнему концу прутика тянулась длинная бечёвка, за которую из засады дёргал брат, когда в помойный "колодезь" залетало не мене трёх птиц... "Норма добычи"

Какое мясо в воробушке, с какого корма воробью нарастить биомассу в голодную оккупационную зиму, как ожиревшему воробью летать?

Кормись воробей у элеватора потерянным зерном, или овсом из конского навоза - другое дело, но элеватор сгорел, лошадей забрали на "нужды германской армии". Чему равнялся вес монастырского воробья без перьев, клюва, лап и средней шустрости - взвешиваний не проводилось: единственным определителем веса на то время был грубый мерительный прибор "безмен": металлический стержень с противовесом на одном конце, с делениями и точками вдоль стержня, и с крюком на подвешивание груза. По стержню перемещалось кольцо с цепью, за кое поднимался безмен с взвешиваемым предметом. На вес ниже половины фунта безмены не отзывались, и тогда переходили на измерение стаканами.

Зафиксировать вес одного воробья безмен не мог.

- Вес монастырских воробьём не выше мышиного.

Брат жарил "добыч" над огнём в топке плиты, и целыми, без соли, отправлял жаркое по месту назначения. С костями.

- Какие у воробья кости?

Или родственник видел во мне сытого и не считал нужным делить "добыч", но вкуса мяса весёлой и живой птицы мира так и не узнал. И счастлив.

- Что видим, беся? Женщина с херовой памятью по заказу всплакнула о съеденных воронах, редактор орнитологии дубом просматривался, и пропустил плач первым сортом.

- Не только в орнитологии дубиной редактор выглядел, но не учитывал мнения зрителей, уцелевших в древних военных проделках. Редактора и простить можно: где он, а где война? Нужно было что-то к дате выдать - вот и выдал, Кто станет проверять редактора, имя смельчака и безумца?

Кто усомнится в супе из ворон первого оккупационного месяца? За первым месяцем шёл следующий, не лучше и без надежд, и не мимо дома, а в дом, селился и говорил:

- Мама, кушать хочу...

Оккупационные месяцы добротой не славились, и второй месяц был голоднее первого. Или не так? Не слышу грустной повести о житии во втором оккупационном месяце после закрытия охотничьего сезона на ворон.

- Подробностям места в газете не нашлось...

- Сколько сегодня редакторов способных разобраться в ляпах прошлого? Мало, потому враньё о питании воронами живёт непререкаемой истиной. Продолжай...

- "...дров не было, забор, огораживающий сад, разобрали на дрова чужие люди..."

- Как вредит многословие!

- В чём?

- Ну, как же! Чего гнилой забор вспомнила? Ответ: "чтобы заборами закрыть основные бедствия прошлого, обычай уголовного мира: малым преступлением прикрыть большое" Утащили чужие люди забор - туда забору и дорога, кому-то польза была, на заборе какое-то варево приготовили... Разве не "христиане" вы? Разве чужое, иноземное учение не призывает "возлюбить ближнего своего, как самого себя"? А за компанию - возлюбить и "дальнего"? Оказать помощь? Принести кому-то радость старым, ветхим забором? Малостью? Видел тот забор, его и "забором" грешно назвать: гнилое сооружение, символ границы между участками земли частных домов. Нам бы выжить - а там новый забор поставим! И как понимать "чужие люди"? Кто эти "чужие люди"? Немцы? В оккупацию "чужими" могли быть только враги, а все прочие были "своими, родными и близкими "совецкими" Нет ясности в вопросе о унесённом заборе ни для неё, ни для редактора: кто забор на дрова утащил? - обида за украденный забор шесть десятков после победных лет тяжко давит память вспоминальщицы и не собирается покидать.

- Допустимо, если г-н редактор, понимая нелепость древних страданий в нынешнем изложении, умышленно запустил в печать "заборный" абзац? Если так - большего врага прошлому, чем редактор губернского издания не найти!

- Интересно рассуждаешь! Родичи мечтали отправить забор в свою печь, а "чужие люди" обошли на повороте! Две равные весом обиды, из кои одна "от своих", крепче всей вражеской оккупации. Как жить после кражи забора "своими"!?

- В одном не соврала тётя, готов засвидетельствовать показания плакальщицы: в утробы отопительных устройств уходило всё, что соединялось с кислородом воздуха с выделением тепла, и не было нужным на тот момент.

- Понятно! Каждый из вас чем-то откупился от войны: она - страхом "чуть не застрелили" и жалостью об украденном заборе, ты - иной монетой. Вы, абсолютно каждый, чем-то заплатили войне, никто не получил прибыли.

- О каких "прибылях" речь? Кто-то и получил крупную прибыль, факт, но не всем дано знать о владельцах прибылей и размерах.

- Далее: "...мы жили в шестиметровой комнате вчетвером, а в остальных комнатах нашего дома господствовали фашисты..."