– Динатий!

Мускулистая рука протянулась к нам.

– Выходите отсюда оба.

– Мы никуда не пойдем. – Бранвен поднялась на ноги и стала рядом со мной.

Серые глаза Динатия злобно вспыхнули. Обернувшись, он крикнул кому-то через плечо:

– Сначала хватайте ее!

Он вошел в хижину, следом за ним появились двое парней – из тех, что швырялись камнями на площади. Луда с ними не было.

Я схватил Динатия за руку, но он стряхнул меня, как муху. Я отлетел прочь и врезался в стол, заставленный утварью и снадобьями Бранвен. Ложки, ножи, сита, чаши рассыпались по земляному полу хижины, стол треснул под моим весом. Отвары и мази забрызгали глинобитные стены, в воздухе закружились семена и сухие листья.

Я увидел, как он борется с Бранвен, вскочил на ноги и прыгнул на него. Он развернулся и нанес мне удар такой силы, что я спиной ударился о ближайшую стену. У меня закружилась голова, и несколько мгновений я лежал неподвижно.

Когда туман перед глазами рассеялся, я сообразил, что в хижине, кроме меня, никого нет. Я не сразу понял, что произошло. Затем снаружи послышались какие-то крики, и я, спотыкаясь, двинулся к выходу.

Бранвен лежала на земле в двадцати или тридцати шагах от дома, на тропе. Руки и ноги ее были связаны плетеной веревкой. В рот ей запихнули кусок ткани, оторванный от ее платья, чтобы она не смогла позвать на помощь. Видимо, торговцы и крестьяне, занятые своими делами на площади, не заметили, что происходит – или не желали вмешиваться.

– Только посмотрите на нее, – гоготал тощий смуглый парень, указывая на распростертое тело. – Сейчас она не так уж страшна.

Приятель его, еще державший в руке кусок веревки, тоже засмеялся в ответ.

– Скоро колдунья свое получит!

Я бросился на помощь Бранвен. Вдруг я заметил Динатия – тот склонился над кучей хвороста, наваленной под раскидистыми ветвями дуба. Затем он швырнул в кучу веток полный совок раскаленных угольев из кузницы, и меня пронзила ужасная мысль. «Огонь. Он разводит огонь».

Сухие ветки затрещали. Столб дыма устремился к небу сквозь крону дерева. Динатий выпрямился, уперев руки в бока, любуясь своей работой. Темный силуэт его вырисовывался на фоне рыжего пламени, и мне показалось, что передо мной сам Сатана.

– Она сказала, что не боится огня! – заявил Динатий, и мальчики закивали. – Она сказала, что ее нельзя сжечь!

– Сейчас посмотрим, правда ли это, – сказал парень с веревкой.

– Пожар! – крикнул какой-то торговец, внезапно заметивший огонь.

– Потушите костер! – крикнула соседка, появившись на пороге своей хижины.

Но прежде чем кто-либо успел пошевелиться, два парня схватили Бранвен за ноги и потащили к пылавшему дереву, где ждал Динатий.

Я выбежал из дома, не отрывая взгляда от своего врага. Во мне бушевала ярость, такая ярость, которой я никогда прежде не испытывал. С ней невозможно было справиться, ее невозможно было унять, она нахлынула на меня подобно гигантской волне, затопив все остальные чувства и ощущения.

Увидев меня, Динатий ухмыльнулся.

– Ты как раз вовремя, ублюдок. Поджарим вас вместе.

Меня охватило одно-единственное могучее желание. «Он должен сгореть. Он должен гореть в аду».

В это мгновение дерево задрожало, раздался треск, словно в него ударила молния. Динатий поднял голову, и один из самых толстых сучьев, возможно, поврежденный огнем, обломился. Динатий не успел отскочить в сторону – огромная ветка рухнула прямо на него, пригвоздила его к земле. Пламя вздымалось все выше, подобно дыханию дюжины драконов. Крестьяне и торговцы бросились врассыпную. Ветки ломались и летели вниз, рассыпая дождь искр; вой пламени и треск горящего дерева почти заглушали вопли придавленного к земле мальчика.

Я поспешил к Бранвен. Ее бросили всего в нескольких шагах от пылающего дуба. Пламя уже лизало край ее платья. Я быстро оттащил ее от дышавшего жаром дерева и развязал веревки. Она выплюнула кляп и уставилась на меня с выражением одновременно благодарности и страха.

– Это ты сделал?

– Я… я думаю, да. Это какая-то магия.

Взгляд сапфировых глаз пронизывал меня насквозь.

– Это твоя магия. Проявление твоего могущества.

Но я не успел ответить – из костра раздался леденящий кровь вопль. Человек кричал и кричал, и голос его был полон смертной муки. Когда я услышал этот крик – крик беспомощного человеческого существа, – кровь застыла у меня в жилах. Я вдруг понял, что я наделал. И понял также, что я должен сделать дальше.

– Нет! – воскликнула Бранвен, схватив меня за подол туники.

Но было уже поздно. Я бросился в ревущее пламя.

Голоса. Ангельские голоса.

Я резко сел. Неужели это действительно поют ангелы? Неужели я действительно умер? Меня окружала полная темнота. Чернее самой темной ночи в моей жизни.

А потом пришла боль. Боль в лице, боль в правой руке сказала мне, что на самом деле я все-таки жив. Боль была невыносимой. Она жгла, когтила. Мне казалось, будто с меня заживо сдирают кожу.

Сквозь эту боль я постепенно различил, что у меня на лбу лежит какая-то странная тяжесть. Я осторожно поднял руку к лицу и сообразил, что пальцы моей правой руки перебинтованы. А также лоб, щеки, глаза – все лицо скрывал слой влажной прохладной ткани, от которой исходил резкий запах лечебных трав. Даже самое легкое прикосновение причиняло такую боль, как будто в тело мое вонзались десятки кинжалов.

Скрипнула тяжелая дверь. По каменному полу зашуршали чьи-то шаги, порождая эхо в просторном помещении с высоким потолком. Мне показалось, что я узнаю звук этих шагов.

– Бранвен?

– Да, это я, сынок, – ответил мне голос из темноты. – Ты очнулся. Я рада. – Однако голос ее звучал скорее печально, чем радостно, подумал я, когда она ласково погладила меня по голове. – Я должна сменить тебе повязки. Боюсь, это будет больно.

– Нет. Не трогай меня.

– Но так надо, иначе ожоги не заживут.

– Нет.

– Эмрис, ты должен потерпеть.

– Ну хорошо, только осторожно! У меня и так все очень болит.

– Я знаю, я знаю.

Я изо всех сил старался лежать смирно, пока она прикосновениями легкими, как крылья бабочки, осторожно развертывала повязки. Прежде чем заняться этим, она капнула мне на лицо какую-то жидкость – снадобье пахло свежестью, словно лес после грозы. И слегка успокоило боль. Я почувствовал себя немного лучше и засыпал ее градом вопросов.

– Долго я спал? Где мы? Что это за голоса?

– Мы с тобой – прости, если тебе это покажется неприятным – в храме Святого Петра. Мы гости здешних монахинь. Ты слышишь, как они поют.

– Святого Петра! Но это же в Каэр Мирддине!

– Верно.

В открытое окно или дверь ворвался прохладный ветер, и я натянул на плечи грубое шерстяное одеяло.

– Это же в нескольких днях пути от нашей деревни, даже на лошади.

– Да.

– Но…

– Лежи тихо, Эмрис, мне нужно снять это.

– Но…

– Тише, тише… вот так. Потерпи минутку. Все, готово.

Повязка исчезла, и все вопросы относительно нашего путешествия были забыты. Новый вопрос занимал мои мысли. Несмотря на то, что глаза мои больше не были завязаны, я по-прежнему ничего не видел.

– Почему здесь так темно?

Бранвен не ответила.

– Ты не принесла свечу?

И снова молчание.

– Сейчас ночь?

Бранвен молчала. Но ей не нужно было отвечать: я получил ответ от кукушки, которая куковала где-то поблизости.

Пальцы моей здоровой руки тряслись, когда я прикоснулся к обожженной коже вокруг глаз. Я поморщился, ощупывая струпья, под которыми кожа горела огнем. Брови исчезли. Ресницы – тоже. Превозмогая боль, я провел кончиками пальцев по краям век, обугленных, покрытых коркой.

Я понял, что глаза мои широко раскрыты, но я ничего не вижу. Когда до меня, наконец, дошло, в чем дело, все тело мое пронизала дрожь.

Я ослеп.

Я взревел в ярости. Затем, вновь услышав голос кукушки, я отбросил прочь одеяло. Несмотря на слабость, я заставил себя встать с тюфяка, оттолкнул руку Бранвен, которая пыталась меня остановить. Шатаясь, я пошел по каменному полу навстречу птице.