— Ты должна идти со мной, потому что я намереваться купить тебе новый парик, и ты должна быть там, чтобы он сел как следовать.
Брилл потрясенно приоткрыла рот.
— …Зачем бы мне мог понадобиться парик?
На лице дивы медленно расплылась понимающая улыбка, осветив ее темные глаза редким для нее весельем.
— Что? Ты думать, я не знать, что ты всегда покрывать свои волосы? Я всю жизнь провести в театре. Я узнавать парик, когда видеть его. И еще я знать, что теперь ты пользоваться этой уродливой лохмотья, — сказала она, указав на темную ткань, повязывавшую волосы Брилл.
Захваченная врасплох явной филантропией Карлотты, та несколько секунд, моргая, таращилась на величественную женщину. К щекам Брилл медленно приливала краска, заставив ее лицо ярко заполыхать от смущения.
— О нет… вам необязательно это делать. Это не особенно важно… Я…
Нахмурившись, Карлотта звучно стукнула каблуком по полу.
— Ты лгать. Если бы это быть не важно, ты бы не прикрывать свои волосы. А теперь ты пойти со мной, потому что я так сказать! — Крутанувшись вокруг своей оси, дива открыла дверь и демонстративно вымелась в коридор, не потрудившись обернуться, чтобы проверить, следует ли за ней Брилл.
Торопливо встав, та поспешила за своей работодательницей. Поравнявшись с Карлоттой, Брилл слабо улыбнулась.
— Что ж, полагаю, мне стоит поблагодарить вас. С вашей стороны было очень мило предложить…
Махнув рукой едва ли не в лицо Брилл, Карлотта оборвала ее.
— Чшшш, прекрати. Меня просто раздражать, когда меня сопровождать такой рваный вещь. Ничего более…
— Угу… — пробурчала Брилл с понимающей усмешкой, ничуть не поверив в надменное безразличие, с которым певица продолжала к ней обращаться. Шагая рядом с Карлоттой, которая влетела в группу рабочих, она впервые за день ни о чем не беспокоилась, и потому в ее голове завертелись отвлеченные мысли. «Интересно, чем он сегодня занимался?» — со вздохом подумала Брилл. Несмотря на то, что она изо всех сил старалась это предотвратить, последние действия Эрика поразили ее в самое сердце, взбудоражив чувства так, словно тот накачал ее ядом. В некотором смысле Брилл скорее предпочла бы открытое столкновение: она могла совладать с его гневом, но что делать с тихим раздражением и невысказанными тревогами она не знала. Боль, которая становилась все более и более знакомой, проникала в ее сердце; Брилл хотела помочь Эрику, но понятия не имела, как это сделать.
«Надо вытащить его достаточно надолго, чтобы поговорить. Богом клянусь, в эти чертовы тоннели я в одиночку больше не сунусь. — Терзая зубами нижнюю губу, Брилл едва замечала происходящее вокруг, следуя за импозантной фигурой Карлотты. Она не осознавала этого, но ее страхи сами собой начали проникать сквозь выставленные внутри разума границы. — Возможно, он понял, что это не то, чего он ожидал. Я не должна была давить… надо было радоваться дружбе. Но я не была бы счастлива этим подобием жизни. А теперь… возможно, теперь он дал задний ход. Прошло уже два дня, а я его почти не видела, не то что говорила… он не касался меня два дня…»
Крепко прикусив губу, Брилл силой вынудила этот мрачный, сомневающийся голос заткнуться. «Бесполезно лишний раз размышлять об этом. Мне следует просто встретиться с проблемой лицом к лицу. Однажды я прижму его к ногтю и заставлю сознаться, что его беспокоит». Почувствовав себя немного лучше, она расправила плечи и безмолвно последовала за Карлоттой через одну из боковых дверей Оперы.
*
Угрюмо сгорбившись на штабеле из рулонов светлой ткани, того самого материала, который после окраски превращался в театральные задники, Эрик мрачно пялился в стену напротив. Он не осмелился занять свое обычное местечко прямо над сценой из страха, что в связи с возросшей активностью кто-нибудь может его застукать — и он знал, что будет, если это случится. Толпа с факелами. Поэтому последние несколько дней он прокрадывался самыми глухими закоулками закулисья, держась поближе к теням и подальше от шума и света рабочих бригад. Это были паршивые два дня.
Эрик так привык общаться с людьми, наблюдать за чужой жизнью, протекающей под его ногами, что, лишившись этого, испытал внезапное и жестокое потрясение. Из-за этого он чувствовал себя странно пустым, словно умирающим от голода, который не в состоянии утолить. Эрик с испугом понял, что в нем клубится одиночество, и это открытие послало его мысли в еще более глубокий штопор.
За все годы одинокой и по большей части незаметной жизни в Опере он ни разу не испытывал этой новой жалящей боли. Он всегда находил чем заняться, чему поучиться, и никогда не делал достаточно долгую паузу, чтобы всерьез задуматься о собственном одиноком существовании. Он никогда не ощущал раздражающего родства с другими обитателями театра, которое теперь, кажется, терзало его каждым миг. Было так легко смотреть на них сверху вниз с известной долей отвращения. Тогда он был отделен от рода людского, был лучше, чем многочисленные и ограниченные массы человечества, высоко возвышался над остальными, крадясь в ночи и создавая музыку, которую никто даже не мог мечтать превзойти.
Конечно, это было до того, как Эрик встретил Брилл. Ее тихая решительная забота о нем, пока он выздоравливал в ее доме, заставила его столкнуться с ужасающим фактом: человеческая раса не вполне состоит из жестокости и ненависти. Что есть те, кто не боится его. Именно в первые озадачивающие недели под опекой Брилл стало ясно, что Эрик больше не может утверждать, будто никогда в жизни не знал доброты, а позднее, когда он начал смотреть на Брилл с некоторой привязанностью, стало невозможно и оставаться в стороне. Ее дружба вынудила Эрика сойти со своего пьедестала и присоединиться к человечеству.
Мысли о Брилл заострили края угнездившейся в Эрике пустоты, превратив ноющее одиночество в почти физическую боль. Стиснув зубы, он поежился на своем насесте, проведя обеими руками по волосам. «Что мне делать? Я не могу попросить ее навеки остаться здесь, жить под землей в вонючей канализации, словно животное. Но как я могу покинуть это место… оно у меня в крови. Я почти и не знал ничего иного. — Уставившись сквозь пальцы, Эрик почувствовал, как растет его отчаяние. — Не думаю, что мне хватит сил выйти в реальный мир, после того как я так долго от него прятался. Я по-прежнему в состоянии воскресить в памяти выражение на лицах людей, когда они меня видели. Увидеть это выражение сейчас… это будет как снова вернуться в ту клетку из далекого прошлого. И все-таки… я знаю, что не могу ее потерять… не могу вернуться к прежней жизни. Теперь, когда я узнал, каково это — быть принятым светом, мне больше никогда не будет так уютно во тьме».
Раздраженно зарычав, Эрик откинулся назад, распластавшись на спине и глядя на потолок. Намереваясь продолжить размышления над собственным ужасным существованием, он слегка испугался, услышав раздавшиеся далеко внизу шаги. Приподнявшись на локте, Эрик осторожно оглядел пол. Сперва он никого не увидел и вскоре нахмурился, пытаясь определить, откуда эти шаги донеслись. Относительную тишину комнаты прорезал слабый смешок, выдавая в незваном госте одного из местных детишек. «Кой черт их сюда носит?» — удивился Эрик и отполз назад, осторожно соскользнув со своего укрытия, чтобы бесшумно приземлиться на пол.
Прижавшись спиной к стене, он слушал, как приближаются шаги. Шаркающие звуки перемещались медленно, в бесцельной, непринужденной манере, которая убедила Эрика, что его не видели. Чуть расслабившись, он выдохнул и вернулся к обременяющему разум грузу тревог. Но не успел он вновь соскользнуть в угрюмые размышления, как шаги вдруг зазвучали сразу за горой неиспользованных задников. Прежде чем Эрик смог двинуться, прямо на него из-за угла выскочило маленькое тельце, — отчего у него едва не остановилось сердце.
— Б-БУУУ!
Вжавшись в стену, Эрик громко выругался, и в ответ на его ошеломленную реакцию стоящая перед ним темноволосая девочка вновь расхохоталась. Восторженно хлопая в ладоши, Ария ухмылялась ему, ее глаза сияли озорством.
