— Я лучше постою…
Раздраженно постучав пальцем по переплету, Брилл сменила тактику:
— Ну, если не хочешь рассказывать мне, так бы и сказал.
— Нет, я не это имел в виду.
— Нет, все в порядке… Я не любительница перемывать косточки. Можешь оставить это при себе.
— Брилл, я не говорил, что не стану…
— Тогда я просто прочитаю ее сама. Хотя, должна признаться, она довольно скучная… — мимоходом заявила Брилл, открыла книгу и вперилась в текст, сморщив нос после того как прочитала первые несколько строчек.
Выругавшись про себя, Эрик прошествовал к копне и брюзгливо плюхнулся в сено рядом с ней. Отобрав книгу у нее из рук, он со стуком захлопнул ее.
— Из всех слов, которые я мог бы использовать, чтобы описать это конкретное произведение, слово «скучное» не значилось бы по определению, — огрызнулся он.
— Правда? — невинно спросила Брилл, широко улыбаясь тому, что удалось достаточно взбесить его, чтобы заставить забыть об осторожности.
Открыв было рот, чтобы ответить, Эрик вновь с щелчком закрыл его, заметив ее лучезарный вид. Оглядев себя, сидящего, как она и просила, он откинул голову на копну и снова выругался.
— Проклятье, Брилл! Ты самая коварная женщина, с какой я когда-либо сталкивался. Как тебе удается так обдурить меня, что я делаю все, что ты попросишь?
— Это потому, что я хорошо тебя знаю, — со смехом сказала Брилл. — А теперь — ты намерен рассказать мне, почему так любишь «Фауста», или нет? Если не придется тебя заставлять, это на самом деле сэкономит мне немного времени.
Глянув на нее с того места, где он сидел, скрестив руки, Эрик еще попытался цепляться за свое раздражение, но ее подстрекание оказалось слишком велико для его решимости. Вздохнув, он поскреб подбородок.
— Это история об искуплении… полагаю, это всегда привлекало меня. В поэме есть женщина, которая впадает в грех и совершает немыслимые вещи… но в конце она все равно получает прощение и возносится на небеса.
— Тогда я понимаю, почему тебе она нравится… — сказала Брилл и ласково сжала его предплечье. Эрик почти рефлекторно шевельнулся, чтобы взять ее руку в свою, их пальцы переплелись, как будто были созданы для этого — ладонь к ладони. Осознав, что он сделал, Эрик уставился на свою руку, словно та жила отдельно от него, потрясенный тем, что забыл соблюдать приличествующую дистанцию.
Желая отсрочить неизбежное отдергивание, Брилл лишь крепче сжала руку. Ей нравилось ощущение его обнаженной кожи: впервые за долгое время Эрик был без перчаток.
— Возможно, когда они наконец поставят «Фауста», мы сможем посмотреть его вместе.
Оторвав глаза от их соединенных рук, Эрик моргнул на ее заявление, а затем улыбнулся, явно отвлеченный их физическим контактом.
— Да, это было бы неплохо. К тому же, я знаю местечко, с которого открывается наилучший вид.
Кивнув, Брилл повернулась и вытащила из соломы рядом с собой томик Шекспира.
— А много ли ты читал Шекспира пока жил тут, Эрик? — непринужденно спросила она, пытаясь удержать его в разговорчивом, а не чрезмерно задумчивом модусе.
— Я нахожу некоторые его работы сносными, но в основном это романтическая чушь, — медленно отозвался он, вновь опуская взгляд на ее маленькую руку, покоящуюся в его руке.
— Как ты смеешь такое говорить! — подколола Брилл. — Я думала, что из всех людей на свете именно тебе должны нравиться его работы.
— Почему именно мне?
— Потому что ты самый безнадежный романтик из всех, кого я встречала, — сказала Брилл и перевернула страницу, едва сдержав улыбку, когда почувствовала, как он недоверчиво фыркнул.
Гнев заставил Эрика среагировать почти мгновенно.
— Я не такой! — воскликнул он, энергично взмахнув свободной рукой.
— Нет, такой, — ответила Брилл, не поднимая глаз.
— Какая чепуха! — хмыкнул он, выдергивая клочки сена возле себя, пока не поднял маленькое облачко пыли.
— Вовсе нет… я слышала кое-какую из сочиненной тобой музыки, когда ты играл, чтобы помочь уложить Арию в постель. За всю свою жизнь я ни разу не слышала более берущей за душу романтической мелодии. Клянусь, иногда, когда я слушала, как ты играешь, у меня подгибались коленки, — выдохнула Брилл — сама мысль о его музыке пробудила в ее животе целую стайку бабочек.
Эрик секунду пялился на нее, его взгляд сместился на ее рот, потом рывком поднялся обратно к глазам: в его собственных глазах явственно проступило непонятное, почти расчетливое выражение. Ее слова заставили его о чем-то серьезно задуматься, и Брилл не могла не желать узнать, о чем именно.
— Правда?.. Я и понятия не имел… — неуверенно произнес Эрик — недоверие быстро одолело все остальное.
Покачав головой, он кашлянул и, взяв себя в руки, отмахнулся от ее признания.
— Ну, думай, как тебе нравится. Но ты не можешь отрицать, что Шекспир пишет исключительно о страдающих друг по другу идиотах. Тебе не кажется, что это в некотором роде чересчур? «Сравню ли с летним днем твои черты?» Какая инфантильность.
Открыто нахмурившись, Брилл перевернула несколько страниц.
— Ты слишком придирчив. — Остановившись на определенном отрывке, она положила книжку на колени. — Спорю, над этим ты смеяться не станешь… «Может ли измена Любви безмерной положить конец? Любовь не знает убыли и тлена. Любовь — над бурей поднятый маяк, Не меркнущий во мраке и тумане»**. — С торжествующим стуком закрыв тоненький томик, Брилл посмотрела на Эрика, чтобы увидеть его реакцию. — Это один из моих любимых. Особенно мне нравится последняя строка. «Над бурей поднятый маяк…» Как восхитительно думать о любви подобным образом. Именно такой она и должна быть. — Слегка откинув голову, так, чтобы затылок улегся на сено, Брилл повернулась — и ее щека чуть коснулась плеча Эрика. — Над бурей поднятый… и неважно над какой.
В этот миг по его телу прошла слабая дрожь, и Брилл почувствовала, как его плечи затряслись под ее щекой. Когда она подняла глаза на его лицо, то обнаружила, что Эрик очень пристально смотрит на нее — все его внимание было сосредоточено на ее лице, на каждом произнесенном ею слове. То, что ее так пристально изучают столь неудержимо прекрасные глаза, немного приводило в замешательство. Под пылающим взором Эрика разум Брилл полностью опустел, и на секунду она подумала, что, возможно, он коснется ее и свободной рукой. Но в его лице вновь читался какой-то конфликт, и еще мгновение спустя Эрик моргнул и слабо улыбнулся — его чертов бесконечный контроль снова победил.
— Нет, не думаю, что стал бы смеяться над этим.
После этого они погрузились в звенящую тишину, каждый занятый собственными мыслями. Вскоре Брилл вспомнила одну из основных причин, по которой ей в этот день необходимо было переговорить с Эриком. «Я не должна это больше откладывать. Хотя и хотела бы…» Она неуютно поерзала: эта мысль превратила ее внутренности в свинец. Почувствовав ее беспокойство, Эрик сжал ее ладонь и вопросительно посмотрел на нее. Зная, что время пришло, но все равно боясь того, что предстоит, Брилл прикусила нижнюю губу.
— Эрик… мне нужно сказать тебе кое-то очень важное… — слабым голосом начала она.
— Хмм? И что же? — спросил тот и, услышав ее тон, сел ровнее; на его лице возникла раздражающе отстраненная улыбка.
— Эрик, я не знаю, как сказать это, потому что опасаюсь, что это тебя расстроит, — пробормотала Брилл, чуть сощурив глаза на его нарочито отчужденное выражение. «Почему он это делает?.. Все время отступает… раньше он так не делал… Я и без того достаточно на взводе из-за того, что придется рассказать ему о Кристине… черт бы его побрал за то, что делает все еще хуже».
— Ну что ж, тогда просто скажи и покончи с этим. Сомневаюсь, что, что бы это ни было, оно всерьез меня расстроит, — умиротворяюще сказал Эрик.
«Ага, как же…» Тяжело вздохнув, Брилл потянулась и похлопала по их сплетенным рукам.
— Сегодня я видела кое-кого, кто… — Остановившись, она кашлянула, пытаясь набраться смелости. Очевидно, храбрость покидала ее всякий раз, как она глядела на Эрика. Отвернувшись от него, Брилл зажмурилась. — Сегодня я видела Кристину… — торопливо сказала она; слова налетали друг на дружку в ее стремлении поскорее вытолкать их. Открыв глаза, Брилл украдкой покосилась на Эрика — лишь затем, чтобы обнаружить, что тот по-прежнему смотрит на нее озадаченно, без тени ожидаемого потрясения.
