— Ты удивительно загорел, хотя лето еще только начинается. У тебя совершенно коричневый цвет лица.

— Я и сам этому удивляюсь, — сказал Андрей, любуясь нежной белизной лица Эммы. — Прежде я так никогда не загорал.

Они прошли парком к широкому полю, где, бывало, резвились в детстве. Город остался за деревьями парка, кругом не было ни души. На горизонте виднелась зубчатая стена отдаленного леса. Переходя болотце, молодые люди ощутили тонкий аромат болотных цветов. Они сели на широкий камень — поблизости от журчащего ручейка. Было тихо, над горизонтом всходила луна в виде большого красноватого диска.

— Есть бесчисленное множество миров, — сказал Андрей, настроенный астрономически под влиянием восхода луны и тишины вечера. — Но мы совершенно неправильно считаем самостоятельными мирами отдельные небесные тела. Это— миры воображаемые. Точно так же, как воображаемый мир — земной шар.

Взор Эммы выразил удивление. Андрей продолжал:

— Действительный мир всегда непосредственно воспринимается чувствами. Сейчас для нас двоих действительный мир состоит из этого земного круга, некоторого количества воздуха над ним, облаков и восходящего лунного диска. Все, что находится вне этой видимости, не существует. Мы двое — единственные разумные существа этого мира…

— Правильнее сказать, единственные неразумные существа! — поправила Эмма, остановившись и снимая с ноги вымокший в болоте ботинок. — Было бы гораздо разумнее обойти это болотце, а не лезть в него.

Не слушая Эмму, Андрей продолжал философствовать.

— А вот эта луна сейчас гораздо ближе и реальнее для нас, чем, например, Париж. Луну мы сейчас видим перед собой, а о Париже мы только предполагаем, что он существует.

— О! — возразила Эмма. — Неужели ты думаешь, что можно доверять только непосредственному ощущению? Я полагаю, что логические выводы, имеющие за собой человеческий опыт во всем его многообразии, не менее достойны доверия, чем непосредственное наблюдение, и даже более. Ведь зрение нередко выдает мираж за действительность, а с логикой такого казуса произойти не может, если только не извращены законы мышления.

Появившийся из-за деревьев парка третий обитатель этого «изолированного мира» прошел мимо молодых людей, с удивлением смотря в лицо Андрею. Потом он нерешительно поклонился.

— Это Биллингтон, он едва узнал меня, — засмеялся Андрей. — Должно быть, действительно, я сильно загорел.

Эмма пристально заглянула в лицо Андрея. Выражение ее лица было тревожное.

С болотца потянуло вечерней прохладой.

— Оставим этот тихий мирок в распоряжение лягушек и пойдем, уже темнеет, — сказала Эмма.

Андрею пришлось прервать свое философствование.

В следующее утро Эмма уехала с отцом на три дня к какому-то родственнику, и Андрею предстояло все это время скучать дома в одиночестве. Он обратил внимание, что бабушка Фрина тоже за эти дни стала похожа на негритянку, при чем чернота на ее лице и руках разлилась пятнами. Теперь они со страхом и недоумением смотрели друг на друга.

— Мы постепенно превращаемся в негров, — сказал Андрей старушке.

Бабушка Фрина взглянула на черную канарейку, взяла клетку с птицей и отнесла ее в комнату дяди Рофа. Андрей улыбнулся при мысли, что старушка считает канарейку виновницей их необыкновенного загара.

Через два дня после этого Андрей взглянул утром в зеркало— и в ужасе отшатнулся от отражения. Из зеркала на него смотрел чернокожий… Даже светло-русые волосы Андрея почернели, и нехватало только, чтобы они стали курчавые и жесткие, как у негра. Бабушка Фрина усердно молилась, надеясь вымолить прощение себе и Андрею за некий, неведомый ей самой грех. Андрей с тревогой ожидал часа свидания с Эммой.

— Андрей, ты заболел какой-то ужасной болезнью! — воскликнула Эмма и вынула платок, чтобы утереть слезы, сверкнувшие на ее ресницах.

— Нет, я просто стал человеком другой расы, — с печальной усмешкой ответил Андрей. — И такая же участь постигла бабушку Фрину. Она стала похожа на пятнистую гиену.

— А черная канарейка все еще у вас?

— Бабушка Фрина зачем-то перенесла ее в комнату дяди Рофа. Но неужели ты думаешь, что виновата канарейка?

Эмма ничего не ответила. Они сидели в маленькой беседке на краю парка, возбуждая любопытство прохожих. Глазевшие на парочку мальчишки, смеясь, выражали удивление, что в Трулле откуда-то взялся негр.

— И с этим черномазым дочь нашего директора! — донеслась веселая фраза. — Уж не жених ли он ее?..

Андрей заметил, как на щеках Эммы Еспыхнул румянец.

— Мне кажется, Эмма, что ты заражена самыми худшими расовыми предрассудками, — сказал Андрей. — Эта болезнь хуже всякой другой.

Эмма оправдывалась.

— Я уважаю все расы, но… ведь это же нелепо… Ты голландец — и вдруг почему-то сделался негром!

— Неужели цвет кожи имеет какое-нибудь значение?

— Негры здесь редкость. И, кроме того, с нашей европейской точки зрения…

— Ха-ха-ха! — перебил ее Андрей со смехом. — Я сейчас готов защищать африканскую точку зрения. А с этой точки зрения белокожесть есть безобразие.

— Обратись скорей к врачу, к какому-нибудь знаменитому профессору, — воскликнула Эмма, готовая опять расплакаться.

Они расстались, не уговорившись о времени следующей встречи.

Мысль о враче не раз приходила в голову Андрею, но он был уверен, что ни один врач не сумеет перекрасить его кожу. И он решил до приезда дяди Рофа ничего не предпринимать.

К чернокожей бабушке Фрине несколько раз приходили досужие кумушки и соболезновали по поводу постигшего ее несчастия. Вероятно, они распространили по городу легенду о превращении двух горожан Трулля в черных людей яри самых фантастических обстоятельствах. Слухи об этом странном случае проникли в местную редакцию, но газета почему-то не торопилась с опубликованием новой сенсации. Андрей объяснил молчание газеты по-своему. Редактор (как и полагается в провинции) — мудрый и осторожный человек и остерегается сесть в галошу.

Если бы в Трулле произошло землетрясение, то и тогда редактор не решился бы назвать в своей газете это явление землетрясением. Заметку об этом факте он озаглавил бы, вероятно, «движением почвы» или поставил бы слово землетрясение в кавычки, — из тех соображений, что землетрясений в Трулле неполагается, и газетный отчет о землетрясении может поставить редактора в глупое положение. Но если бы о трулльском землетрясении появилась статья в столичной газете, — тогда другое дело. Тогда бы наш редактор с легким сердцем написал об этом землетрясении передовую. Раз землетрясение в Трулле признано столицей, — тогда никаких сомнений насчет «подлинности» землетрясения быть не может…

Случай превращения белых людей в негров, — конечно, сложнее всякого землетрясения, и писать о нем, не ознакомившись предварительно с мнением столичных светил, — рискованно. Поэтому граждане Трулля, не получая газетной информации о странном случае, питались исключительно слухами самых разное образных оттенков и значения.

Проводя вечер в одиночестве, Андрей от скуки стал просматривать научные журналы и бюллетени, в изобилии доставлявшиеся почтой на имя дяди Рофа. Просматривая вскользь последний номер «Известий о-ва врачей и физиологов», Андрей остановил внимание на небольшой заметке об изменении окраски животных. При чтении этой статьи у Андрея дрожали руки от волнения… Вот, что было написано в № 8 «И.О.В. и Ф.».